Дон Делилло - Имена
— Ага, конечно. Черта едва я поверю, Акстон. Экий вы ловкач, я ведь ничего не подозревал. Мне и в голову не приходило. Вы были неподражаемы. Откровенно скажу, я восхищен, даже чуточку завидую, знаете ли. Кажется, мы с вами без малого год выпиваем вместе? И вы не допустили ни одной промашки. Ни разу не дали мне повода что-либо заподозрить.
Появился официант. Чарлз заказал мне коктейль и стал молча, внимательно разглядывать меня, словно пытаясь понять задним числом, какая черта в моей внешности могла бы позволить ему догадаться. Догадаться о чем? Я снова попросил объяснений.
— Вы держитесь молодцом, — сказал он. — Что значит профессионал. Но это уже неактуально, правда? Вы просто отдыхаете с другом.
— Что неактуально?
— Да ладно, ладно.
Он весь лучился удовольствием и восхищением, даже порозовел, поднося спичку к кончику сигареты. Я решил переждать. Завел разговор о его новой работе в Заливе, поздравил его, расспросил о подробностях. Когда я выпил полбокала, он вернулся к первоначальной теме — видно, ему не хотелось с ней расставаться.
— Повезло, что я наткнулся на эту заметку. Теперь-то я уже не так аккуратно слежу за событиями. А раньше ведь прочитывал все сводки новостей и обзоры от корки до корки.
— И что же там говорится?
Он улыбнулся.
— Только то, что «Северо-Восточная группа», американская фирма, торгующая политической страховкой, поддерживала связь с Центральным разведывательным управлением США с момента своего основания. Дипломатические источники, и так далее.
Я невольно отвел взгляд в сторону: теперь настала моя очередь вспоминать и сопоставлять. Я отдавал себе отчет в том, что прищурился в полутьме — так на картинках изображают людей, созерцающих необычный предмет или сооружение. Вошли двое мужчин, послышалась французская речь.
— Конечно, вам было заранее известно об этой утечке. Вы знали, что предприятие лопнуло.
— Раусер знал.
— А вы от него, так ведь?
— Если учесть, какие трудные у него сейчас времена, он был на удивление осторожен, — сказал я. — Где именно вы видели сообщение?
Улыбается, подыгрывает мне.
— А что, разве их было несколько? Сомневаюсь. Они бы вряд ли успели. В «Вестнике по вопросам безопасности на Ближнем Востоке». Я всегда его читал. Правда, в последние годы меньше. Но до сих пор выписываю. А этот номер случайно попал ко мне в руки, когда я был в Заливе. Свеженький. Личный экземпляр министра нефти.
— Он что, так и называется — министр нефти?
— Министр нефти и полезных ископаемых.
— Изящно.
— Вы держались великолепно, Джеймс. Все это время вести тайные переговоры с ЦРУ. Вот уж не думал, что Джордж Раусер на такое способен. Надо сказать ему как-нибудь, что я его недооценивал.
— Как это было сформулировано?
— Ну, как обычно формулируют такие вещи. Сами знаете не хуже меня. «Дипломатические источники, прибывшие в Лондон из Багдада и Аммана, сообщают, что службы безопасности на Ближнем Востоке обнаружили связь…», и т. д., и т. д. Что мне любопытно знать, так это была ли ваша фирма полноценным филиалом или просто удобным источником информации. Не то чтобы я спрашиваю, вы понимаете. Они обозначили только суть дела. Ясно, что гораздо больше осталось в тени, что все это колоссально интересно, и я надеюсь в один прекрасный день услышать от вас подробности, Джеймс.
— Допивайте. Возьмем еще.
— Энн я не сказал. Маловероятно, что сообщение такого рода из специального бюллетеня станет известно широкой публике. Конечно, кому положено знать, те узнают. А прочие будут жить так, словно ничего не произошло. Если ваше прошлое и перестало быть полным секретом, есть еще будущее, о котором не мешает подумать. Я решил на всякий случай не говорить никому, даже Энн. Разумеется, вы уже спланировали, как себя вести. Лучше, чтобы у вас было как можно больше простора для маневров.
Какая шутка — а поделиться не с кем! Раусер повел меня к могольской гробнице, чтобы окольным путем сообщить мне ту самую новость, которую я сейчас услышал от Чарлза. А я прохлопал, не уловил. По-своему Раусер очень старался оказать мне услугу. Он увольнялся, потому что огласка была близка, и хотел, чтобы я последовал его примеру. Вот в чем беда с простофилями. Рано или поздно вам приходится спасать их шкуру. Если, конечно, они знают о существовании чего-то, от чего их надо спасать.
Я предпочел не напиваться. Когда мы прощались перед гостиницей, Чарлз снова наградил меня непривычно уважительным взглядом. Я отправился к себе в контору и послал по телексу заявление об уходе. При этом мне так и не удалось почувствовать праведное негодование.
Миссис Хелен собирала бумаги, готовясь уйти домой. Она завела привычку носить блузы с высоким глухим воротом или шелковые шарфики, пряча под ними морщины на горле. Я рассказал ей о том, что узнал. Голубой платочек у нее на шее придал моим новостям оттенок горечи. Я сказал, что покидаю фирму без промедления, и посоветовал ей сделать то же. Вскоре здесь мог появиться какой-нибудь нежелательный гость — чиновник из правительства, журналист или человек с порцией взрывчатки.
Она сказала мне: «Пе-пе-пе-пе-пе-пе-пе».
Но на следующий день я снова пришел в контору, пил чай и медленно вращался на стуле. Время от времени заглядывать в наши отчеты — наверное, это все, что им было нужно. Данные для аналитиков. Наши скрупулезные вычисления, столбцы девственных цифр. Все это казалось мне, погруженному в размышления, почти невинным. Раусер давал им доступ к нашим фактам и цифрам — цифрам, которые мы в основном добывали вполне открыто. Но я не мог распространить кажущуюся незначительность преступления на свое собственное слепое участие. Те, кто действовал сознательно, были виноваты меньше, чем люди, осуществлявшие их замыслы. Именно неосведомленным предстояло теперь размышлять о последствиях, оценивать тяжесть греха, определять уровни виновности и сожаления. Чем отплатили Раусеру за его благодеяния, я не знал, да и не интересовался этим. Возможно, он был штатным служащим Управления, а может, только его пособником или простофилей более высокого полета.
Если Америка служит живым мифом для всего мира, то ЦРУ — это миф для американцев. В этой цитадели молчания, в этой гигантской, немой бюрократической пирамиде с ее кознями, обманами и эффектными предательствами кроются все мыслимые сюжеты. Управление принимает разные формы и меняет обличья, в каждый конкретный момент воплощая собой то, в чем мы нуждаемся, чтобы познать себя или облегчить свою душу. Оно придает нашим общим переживаниям некий классический оттенок. Плетение интриг за чаем в тихом кабинете. Я чувствовал глухой зуд, боль, которая словно увлекала меня в прошлое, задевая по дороге множество побочных пластов. Эта моя ошибка, как ее ни назови, эта неспособность вникнуть, занять в жизни твердую позицию будто подтверждала собой все, что по разным поводам говорила обо мне Кэтрин. Все ее эпизодическое недовольство, мелкие сетования, глубокую досаду. Задним числом они оказались оправданными. Моя ошибка была из тех, что не имеют степени и границ, из тех, благодаря которым все и вся предстает в ином свете. Пытаясь по заведенной некогда привычке взглянуть на себя ее глазами, я видел себя объектом ее сожалений и остаточной любви. Да, она смогла бы посочувствовать мне, простить меня за нынешнюю промашку, если не за все прочие. Подумав об этом, я слегка воспрянул духом.
Рано или поздно я должен был поднять телефонную трубку и тактично разузнать кое о чем у Энн Мейтленд. Я позвонил перед самым полуднем, когда она обыкновенно сидела дома, а Чарлз выходил на прогулку. Но мне никто не ответил. Они же в Микенах, сообразил я под шум ветра.
Недели через три-четыре у Тэпа кончались занятия в школе. Я рассчитывал встретиться с ним в доме отца, в Огайо, а потом отвезти его назад в Викторию — путешествие достаточно долгое, чтобы удовлетворить его любовь к езде на автомобиле. Там я немного пообщаюсь с женой, проведу еще некоторое время с Тэпом и решу, что делать дальше. Опять какая-нибудь псевдолитературная халтура, возврат к жизни вольного художника. Но где я осяду? В каких краях?
Когда включился телекс, я покинул контору и пошел бродить по Национальному парку среди функий и безупречных пальм.
Два дня спустя, в пятницу, я столкнулся с Энн на уличном рынке поблизости от своего дома. Она взвешивала на руке дыню, поворачивала ее так и сяк, пробовала на ощупь.
— Надо нажимать вот здесь, снизу. Этот торговец сердится на меня. Он хочет проверять сам. Слышите, как бормочет? Я мну его драгоценную спелую раннюю дынечку.
Она передала ему плод, и он положил его на чашку весов старинного образца. Поодаль сидел нищий с «панасоником», из которого неслась громкая музыка. Мы не торопясь пошли по улице между рядами лотков и людьми, выкрикивающими цены.
