Салман Рушди - Клоун Шалимар
Бунньи тоже говорила сама с собою — о горных перевалах, об опасностях пути, об отчаянии. Зун Мисри пришла проведать ее, услышала, как она шепчет про возвращение Стального Муллы, про то, что трое братьев-насильников живы, и ее заколотило. Кошелка со свежевыпеченным лавашем и домашними кебабами в чистой тряпице выпала у нее из рук. Она бросилась бежать и неслась без памяти до самого дома Пьярелала.
— Чем дольше она живет в той хижине, тем больше становится похожей на безумную старуху-прорицательницу, Назребаддаур, — призналась она Наставнику, сотрясаясь от рыданий. — Только та прогоняла зло, а эта его накликает, ее надо назвать Назребад, без «даур».
— Одинокие люди часто говорят сами с собой, — пытался ее успокоить Пьярелал. — Не придавай значения ее словам. Она, вероятно, и сама не знает, о чем говорит.
— Она ненормальная, — захлебывалась слезами Зун, — она рехнулась — это точно. — В расстройстве Зун позабыла, что говорит с отцом подруги. — Она ведет беседы с Шалимаром так, будто он сидит с ней рядом, — говорит о том, как именно он собирается ее порешить, говорит так, словно это шуточки. Хаи-хаи! Она спрашивает, как ни в чем не бывало, куда он нанесет первый удар и сколько раз. Как можно рассуждать о подобных вещах, и вроде бы даже с удовольствием, словно, простите меня, учитель, его ответы возбуждают ее? А теперь еще хуже — она стала и меня пугать до смерти.
Пьярелал попытался выяснить, чем именно Бунньи ее напугала, но Зун только отрицательно трясла головой и плакала. Те слова Бунньи она не могла произнести вслух, те имена она не имела сил выговорить. А Бунньи сказала: «Братья Гегру живы, и Булбул Факх — тоже».
Если об этом узнают в Пачхигаме, ей не жить. Пока эти слова звучат там, в хижине безумной, Зун может еще ступать по этой земле, в ином случае ей останется одно — умереть.
— Я больше не смогу к ней ходить, — сказала она Пьярелалу, — и не спрашивайте меня почему. Это для меня опасно — вот и всё.
А Бунньи говорила отцу:
— Они прошли Трагбалский перевал. Ни один индийский солдат не ждал их в засаде, и они прошли. Их там встретили, и среди тех, кто встречал, был мулла Булбул Факх. Стальной Мулла взял их под свое покровительство. Он живет в Гилгите и собирается вернуться сюда победителем. С ним три брата Гегру. Их заперли тогда в мечети, замуровали там, как когда-то Анаркали, но там тоже оказался подземный ход — в точности такой, как описано в кино. Они бежали через лес, перешли горы и теперь ждут своего часа.
— Откуда ты знаешь? — спросил ее Пьярелал.
Стояла зима, они сидели у очага, тесно прижавшись друг к другу. Козы были рядом, в хлеву, который он помог дочери соорудить. Было слышно, как побрякивают медные колокольцы у них на шее. Бунньи находилась в полузабытьи, близком к состоянию транса. Она была в хижине и одновременно пребывала где-то еще; слышала отца и слушала кого-то другого.
— От мужа. Он по ту сторону гор и встретился со Стальным Муллой. Тот говорит, что подход к религии определяется ситуацией в мире. Когда на земле царит хаос, Всевышний не посылает людям заветы любви. В такое время он призывает обратиться к воинствующей религии, велит во имя Его крушить неверных. Первый завет подобной религии — стремление убивать неверных. И это должно стать главным. Время для любви придет после, когда их всех уничтожат, хотя сам мулла считает, что любовь — вещь необязательная, говорит, истинная вера требует полного самоотречения и чистоты помыслов, она исключает наслаждение и радости любви, потому что это расслабляет. Бога следует любить, но любовью мужественной, действенной, а не так, как любит слабая женщина. Подобная любовь — как дурная болезнь. Стальной Мулла проповедует это тысячам людей, собравшихся со всех концов света. Они готовятся к войне.
— Как может муж говорить с тобой? — спросил Пьярелал.
— Так же, как ты сейчас. Он дышит огнем и смертью. Когда тебя и сарпанча не станет, он вернется и восстановит свою честь.
— Это лишь часть того, о чем он говорит?
— Это причина, по которой мы можем друг друга слышать. На этом держится нерушимая связь между нами, — ответила дочь, повалилась набок и потеряла сознание.
Пьярелал бережно уложил подле огня ее недвижное тело.
— Будь спокойна, я никогда не умру, — прошептал он. — Я буду жить вечно и не допущу, чтобы он стал свободен от клятвы.
С ней все складывалось совсем не так, как с Ситой из древнего сказа. В той истории Сита осталась чиста, а Рама затеял войну, чтобы вернуть ее. В ее истории все оказалось перевернутым с ног на голову, все шиворот-навыворот. Современная Сита — Бунньи — по своей воле сбежала к своему Раване — американцу, стала его возлюбленной и понесла от него. И ее Рама — клоун-мусульманин Шалимар — тоже отклонился от старинного сценария и не стал ее отвоевывать. В древней «Рамаяне» Равана предпочел смерть возвращению Ситы ее законному мужу. В нынешнем, извращенном, варианте сюжета американец отвернулся от Ситы, позволил своей царице украсть ее новорожденную дочь, а возлюбленную отослал с позором домой. По легенде, когда Сита, в плену сохранившая верность мужу, вернулась наконец в свое царство, в Айодхью, Рама был вынужден отослать ее в лесное изгнание, потому что длительное пребывание Ситы у чужого мужчины вызвало у подданных сомнения в ее супружеской верности. Бунньи тоже отослали в лесное изгнание, но именно ее близкие — подруга Зун, папа Пьярелал и даже ее свекор — поддержали ее и спасли ей жизнь: они сумели отвести от нее мстительное лезвие Шалимарова ножа, связав руки мужа клятвой. После этого супруг ни с того ни с сего отправился воевать, но Бунньи понимала, что война для него — способ выжидания: он будет убивать прочих врагов, рубить головы другим противникам до тех пор, пока не освободится от клятвы. Тогда он вернется и возьмет ее опозоренную жизнь.
Но в одержимости мужа ей виделось и нечто еще: для него это был способ постоянно находиться рядом с нею. Там, на чужбине, его мысли неизменно возвращались к ней, и они могли общаться друг с другом как прежде. И хотя мысли эти крутились вокруг убийства, не прерванное общение очень походило — для нее, во всяком случае, — на любовь. Теперь их связывала лишь смерть, но по сути смерть не что иное, как преобразование жизни, иная ее сторона. Возможно, теперь их связывала лишь ненависть, но Бунньи казалось, что эта неотступная тяга мысленно говорить с ней о своей ненависти есть пускай самый страшный, но все же один из многочисленных ликов той же любви. Она стала тешить себя надеждой на прощение, на то, что снова завоюет его сердце. Сита из великого сказания обратилась за защитой к небесам, и они помогли ей доказать свою невиновность: она взошла на костер и вышла из пламени невредимой. Она воззвала к подземным силам, дабы разверзлась земля и она смогла бы уйти из мира, где не верили в ее чистоту, и врата подземного мира отворились для нее, и она скрылась во тьме. Но если она, Бунньи, подожжет себя, никто из богов не явится к ней на помощь. Она сгорит, а вместе с нею сгорит и весь лес. Поэтому сжигать себя она не стала. Однажды в минуту отчаяния она стала просить, чтобы врата ада отворились и земля приняла ее, но земля не разверзлась у ее ног. Бунньи уже находилась в аду.
Стальной мулла Булбул Факх стал их непосредственным начальником. Дыхание у него осталось таким же зловонным, что и послужило когда-то поводом для прозвища Факх; и говорил он таким же, как прежде, скрежещущим голосом, словно человеческая речь давалась ему с трудом, но Шалимару показалось, будто мулла стал выше — не менее шести футов ростом, прямо великан — и постройнел; даже лицо у него изменилось — стало гораздо красивее, чем раньше, когда он жил в Ширмале. Может, это возраст сделал его более привлекательным? Что же касается ходивших еще тогда слухов, будто он весь из металла, то теперь в этом уже никто не сомневался. От суровой жизни кожа у него на бедрах и плечах вытерлась, и сквозь нее действительно тускло поблескивал прочный металлический каркас. Благодаря этому неопровержимому доказательству его чудесного происхождения Булбул Факх пользовался в военных лагерях огромным авторитетом. Он носил с собой повсюду большой кусок каменной соли.
— Эта соль из копей Пакистана, — сказал он командиру группы и его людям. — Ее мы принесем с собой в Кашмир после освобождения. — Завернув кусок в зеленую тряпку, Булбул положил его в карман и добавил: — Зеленый цвет — символ нашей веры, для которой нет ничего невозможного. Да будет на то воля Всевышнего.
— И да пребудет с нами благоволение Его! — отозвались дружно новоприбывшие.
Стальной Мулла сопроводил их в «передовой лагерь» ПЛ-22. Эта приграничная перевалочная база для подготовки активистов международной организации исламского джихада составляла часть военно-тренировочного центра Марказ-Давал и была создана Управлением внутренней безопасности Пакистана. На раннем этапе своего существования база представляла собой грязную, вонючую территорию всего с несколькими каменными зданиями. Люди спали в старых залатанных палатках без обогрева. Съестных припасов систематически не хватало, зато оружие поступало в неимоверных количествах, и инструкторов было множество, включая снайперов. Были оборудованные по всем правилам стрельбища с движущимися мишенями. Во время учений инструкторы специально толкали рекрута в спину или под локоть, чтобы научить его попадать в цель в любой непредвиденной ситуации: были еженедельные семинары и учения в боевой обстановке, состоявшие из вылазок за линию контроля, во время которых новобранцев учили быстро поражать цель и так же быстро уходить за кордон. Было налажено изготовление бомб, был курс по внедрению агентов и — молитвы.
