Генри Саттон - Бесстыдница
Элейн вышла из кухни, мило улыбнулась и сказала:
— Мир тебе!
Она была в длинном зеленом платье; голову украшал миртовый венок.
— Я рада, что снова вижу тебя, Мередит, — сказала она. И, протянув вперед руки, шагнула к Мерри, которая подумала было, что мать хочет поцеловать ее в щеку. Вместо этого Элейн, приложив обе ладони к щекам Мерри, церемонно поцеловала ее в лоб. Мерри не знала, как следует отвечать на подобное приветствие, и поэтому осталась на месте.
— Садись, дитя мое, — пригласила Элейн, указывая рукой на стул.
Мерри послушалась. Лион, поджав под себя ноги, опустился на одну из устилавших пол циновок.
— Мама, что случилось? — спросила Мерри.
— Нас спасли, — сообщила Элейн. — Мы родились заново. Мы исповедуем веру, которую дает нам Церковь Трансцедентального Ока.
— Вот как? Но Лион. Почему он так одет?
— Он послушник, — пояснила Элейн. — Через семь лет его примут в священники. А через двадцать лет он станет святым.
— А ты?
— Я просто сестра Элейн, но ведь я пришла в лоно церкви после долгой жизни во грехе. Лиону повезло. Вся его жизнь будет освящена церковью.
— Но что это за церковь? Я никогда о ней не слышала!
Элейн терпеливо улыбнулась.
— Это замечательная вера, — сказала она. — Облагораживающая. После смерти Гарри я утратила всякий смысл в жизни, теперь же я обрела мир и покой. Наша церковь объединила все великие мировые религии в единую трансцедентальную религию. Она проповедует единую веру, а ведь все веры и должны быть едины перед Божьим оком.
— Но она хотя бы христианская? — спросила Мерри.
— Христианская, иудейская, буддийская, мусульманская, зороастрийская, даоистская… Любая. Как говорит наш Пророк: «Все должно быть у всех».
— Но при чем тут мои туфли и сумочка? — спросила Мерри. — Я хочу сказать, что в сумочке у меня сигареты. Слишком уж много на меня сразу свалилось.
— Мы не курим, — сказала Элейн. — Не пользуемся изделиями из кожи и не едим мясо. Мы без всего этого обходимся.
— Что ж, могу я хотя бы что-нибудь выпить? — спросила Мерри.
— Лион, принеси, пожалуйста, стакан эликсира любви для своей сестры.
— Какого эликсира? Что это такое?
— Не бойся, дитя мое. В основном он состоит из сока сельдерея.
— Сельдерея!
— У него свежий и чистый вкус. Вкус созерцания.
Мерри проводила глазами Лиона, который отправился на кухню. Вернувшись, он подал ей стакан, наполненный бледно-зеленой жидкостью. Мерри попробовала и отставила стакан в сторону. Вкус был тошнотворный. Все случившееся казалось ей тошнотворным.
— Мама, что ты натворила? Зачем все это? Ты совсем спятила?
— Нет, дитя мое. Напротив, я впервые за все время нахожусь в своем уме. И я обрела счастье и покой. И живу со всеми в мире.
— Да брось ты, — в сердцах махнула рукой Мерри.
— Ты говоришь так, потому что не обрела смирения, — сказала Элейн.
— Нет, я просто рассуждаю здраво. Послушай, в конце концов, если тебе так хочется, ты имеешь право делать все что угодно. Но Лион-то в чем виноват? Он же ребенок. Ты же губишь его.
— Я спасаю его. И буду тебе признательна, если ты воздержишься от бранных и богохульственных замечаний. Кто ты такая, чтобы входить в наш дом и поносить нас? Уж я-то знаю, какова ты есть и чем занимаешься. Ты погрязла во грехе, угождаешь самым низменным вкусам, обнажаешь свое тело перед похотливыми грешниками, бесстыдно развратничаешь…
— Мама, о чем ты говоришь?
— Я читала эту статью.
— Ты имеешь в виду статью в «Пульсе»?
— Да.
— Но ты не должна верить тому, что в ней написано. Ее написала женщина, которая просто сводила с папой какие-то старые счеты.
— Ты же не знаешь, о чем говоришь, — упрекнула Элейн. — А вот я знаю! Это мне надо сводить с ней счеты, а не ей с твоим отцом. Знаешь, кто разрушил наш брак? Между мной и твоим отцом? Знаешь?
— Нет. Кто?
— Джослин Стронг, журналистка из «Пульса». Она совратила твоего слабохарактерного и безвольного отца с пути истинного, а он не сумел устоять перед ее натиском.
Мерри сидела как громом пораженная. Да, отец упомянул о какой-то давней интрижке, но даже словом не обмолвился о том, к чему она привела.
Элейн встала, пересекла комнату и опустилась на колени перед изображением Ахура-Мазды.
— Прости меня, — прошептала она. — Я впала в грех неправедного гнева.
Обернувшись к Лиону, она жестом пригласила Лиона присоединиться к молитве. Потом спросила:
— Ты помолишься с нами, Мередит? Мы научим тебя. Ничто не сделает меня такой счастливой, чем радость от совместного вознесения молитвы рядом с тобой. Обратись в нашу веру, пока не поздно, дитя мое. Откажись от пороков своей мирской жизни. Отрекись от кино. Посвяти себя Господу. И Он изрит тебя своим Недремным Оком. И да снизойдет на тебя теплый Свет Господня Ока.
— Нет, мама, я не могу. Я… Я…
От стыда, ужаса и отвращения слова застревали в ее горле.
Не чуя под собой ног, Мерри выскочила из дома, подхватила с крыльца туфли и сумочку и босиком бросилась бежать к машине. Забравшись внутрь, дрожащими руками зажгла сигарету и повернула ключ в замке зажигания.
Все случившееся казалось ей слишком болезненным, нелепым и невероятным, чтобы быть правдой. Мерри вдруг захихикала. Потом, прибавив газа и слушая, как ревет мощный двигатель, расхохоталась. «Шевроле» несся как обезумевший зверь, но Мерри ничего не замечала.
Лишь приблизившись к светофору и заметив, что он почему-то расплывается перед глазами, Мерри поняла, что плачет.
— Насколько мне кажется, никакого вреда картине это определенно не принесет, — сказал Кляйнзингер.
— А польза будет?
— Пожалуй, косвенным образом это окажет некое благоприятное воздействие. Хотя в большей степени это повлияет на вас, мисс Хаусман.
— Так вы, значит, советуете, чтобы я согласилась?
— Нет, я этого не говорил. Я не советую, но и не отговариваю вас. Решать должны вы сами. Но я бы покривил душой, если бы у вас создалось мнение, что я противлюсь этой затее.
Мерри пришла к мистеру Кляйнзингеру, чтобы посоветоваться с ним по довольно деликатному поводу. Ей позвонил ответственный редактор журнала «Лотарио» и предложил сняться в обнаженном виде для центральной вклейки, определявшей лицо журнала. На этой вклейке девушки всегда снимались обнаженными, принимая при этом самые вызывающие и изощренные позы, какие только могли придумать фотографы. Предложение поступило через несколько дней после публикации скандальной статьи в «Пульсе». Тогда Мерри только брезгливо поморщилась и думать о нем забыла, но, пообщавшись с матерью, Лионом и ликами святых Церкви Трансцедентального Ока, стала все чаще и чаще о нем задумываться. Ах, какое бы моральное удовлетворение она получила, приняв предложение журнала после хлестких обвинительных речей матери!
— Тем не менее я весьма признателен, что вы решили обсудить это со мной, — произнес Кляйнзингер. — Многие актрисы на вашем месте не поступили бы столь порядочно и благоразумно.
И он удостоил Мерри улыбки, что случалось крайне редко.
Мерри вдруг пришло в голову, что за завесой ворчливости и напускной грубости кроется довольно застенчивая личность. Она покидала его кабинет, так и не решив, что ей делать. Но в глубине души она все-таки хотела позировать для «Лотарио». Поэтому она решила, что позвонит в редакцию и даст согласие. Мерри так и не смогла придумать причину для отказа, не говоря уж о том, что речь шла о довольно круглой сумме. Нет, никто и ничто ее не остановит.
И тем не менее неожиданно для себя, сняв трубку, она позвонила не в редакцию «Лотарио», а Сэму Джаггерсу в Нью-Йорк.
Ее тут же соединили.
— Как дела, Мерри? — спросил Сэм.
— Прекрасно.
— Что случилось?
— Ничего особенного. Просто мне нужно кое-что обсудить с вами.
— Валяй.
— Мне позвонили из «Лотарио». Предлагают сняться для них.
— Ни в коем случае, — отрезал Джаггерс.
— Почему?
— Тебе это ни к чему. Ты пробьешься благодаря своему таланту.
— Но мне хочется!
— Почему?
— Мне кажется… Это будет довольно забавно.
— Ты пришла в кинематограф не для того, чтобы забавляться. Главное — научиться делать деньги. Если хочешь сниматься в таких журналах, занимайся этим в свободное время.
— Они мне хорошо заплатят.
— Мерри, я абсолютно уверен, что ты получишь меньше той суммы, которую уплатили мы, чтобы выкупить последние фотографии, где ты снималась обнаженной.
Эти слова ошеломили Мерри.
— Не ожидала от вас такой жестокости, — пробормотала она.
— А ты думаешь, мы тут в бирюльки играем? — взорвался Джаггерс. — Ты — ценное вложение капитала, и я должен оберегать тебя независимо от твоей воли.
— В гробу я видела вас с вашими вложениями! Джаггерс замолчал. Мерри прекрасно понимала, что он ждет, пока она еще что-нибудь добавит, предоставив ей возможность самой по достоинству оценить свою вспышку.
