Александр Шелудяков - ЮГАНА
– Кого вождь Шаман видит в небе? – спросила Югана на эвенкийском языке, что означало: о чем думает Андрей, где его мысли сейчас бродят.
– Югана, – ответил Андрей, – последнее время меня преследует какое-то плохое предчувствие… Думаю, человек смертный.
– Зачем вождь племени упоминает смерть, думает о ней? Шаман маленько болел, теперь это прошло. И надо думать о большой, бессмертной жизни!
– Югана, вот на этом листке бумаги написано тамгами мое завещание. Возьми его на всякий случай.
Эвенкийка прочитала завещание вождя, прикурила трубку от обугленного прутика, перед этим вздув на нем язычок пламени, и потом только спросила:
– Вождь племени Кедра менять свое завещание не будет?
– Нет, Югана. Там все сказано…
– Хорошо, – согласилась эвенкийка, – Югана сделает все так, как просит бумажка языком вождя.
И это означало, что Югана исполнит просьбу и волю вождя после того, как его «земная тропа» оборвется и уйдет в «небесный урман».
Тихо и говорливо журчала родниковая вода, всплескивалась и стремилась на неизведанную свободу.
Глава двадцать девятая
У дома Иткара стоит оседланный Гнедко. Коня Иткар выбрал сам, по своему нраву, на общинной конюшне, еще в первый день приезда в Кайтёс. В таежном селении конь заменяет мотоцикл, легковую машину и вездеход.
Утро солнечное, и вроде бы пора Иткару быть в пути, но замешкался он. Не собрал Иткар с вечера два небольших вьючных турсука, вещевых мешка. Допоздна делал дневниковые записи: «О вертикальной миграции нефти в районе Нюрольской впадины». Накопившиеся полевые данные уже сейчас могут лечь в основу научной статьи, но Иткар все еще что-то ищет, выжидает.
Вышел Иткар на крыльцо. Конь, почуяв хозяина, вскинул голову и нетерпеливо начал мотыжить копытом сухую землю. Приторочил Иткар кочевые турсуки сзади седла, на чересспинные ремни. Поправил у бедра бэргэн, меткострел. Бэргэн похож на маузер, делался он в кайтёсовской кузнице дедом Иткара. Издавна в Кайтёсе привыкли к таким бэргэнам. Не для войны и охоты это оружие, а от всякой напасти. Вокруг поселка на сотни верст раскинуты богатейшие пасеки. А медведь-медоед из года в год не переводится. Случается, зорит пасеки. А уж если до лакомства дорвется, то тут не дай бог с ним повстречаться безоружному человеку.
Предстоял путь Иткару на Кипрюшку – так называлась самая отдаленная пасека кайтёсовской общины. Расположена пасека у берега небольшой урманной речки, верхового притока Вас-Югана. Расстояние от Кайтёса до Кипрюшки никто не мерил, но считают жители, что километров семьдесят будет, если ехать не летней тропой, а зимником. Иткар выбрал путь по летней тропе, с огибом вокруг большого сухого болота. Спешить ему некуда – впереди немало многотрудных дней, а поэтому надо поднабраться фактов от аборигенов о «самородной нефти». И отправился Иткар в эту поездку не ради отдыха на пасеке у парусного цыгана и не затем, чтобы быть с милой Марианой, слепой девушкой.
Несколько дней назад приезжал с пасеки старик расковать кобылицу – жереба она.
Позднее, когда пасечник уехал, Иткар спросил у дяди, Громола Михайловича:
– Откуда этот русский богатырь? Давно ли в Кайтёсе появился?
– Это, Иткар, наш Святослав Кузьмич. Родом из Сургута. Когда я кобылицу расковывал, сказывал он мне: «Хорошо бы с геологом Иткаром повстречаться в моей келье, на пасеке. Очень многое я знаю про «нефть самородную».
Настроение у Иткара приподнятое.
Вдруг конь под Иткаром вздужил шею, напружинился весь, как перед обрывом реки. Где-то в стороне послышался похруст мелкосучьев. Иткар всмотрелся. К болоту уходила медведица с двумя медвежатами.
– Вперед, Гнедко! Шевелись! Струхнул маленько, и хватит, поехали дальше, – успокаивал Иткар вздрагивающего от нервного напряжения жеребца. – Ну, хочешь, мы этой косматой «бабочке» переполох устроим?
Иткар вскинул бэргэн – грянули два выстрела. Пули откусили вершинную ветвь пихты. Гулко укатилось эхо выстрелов по ближнему окрайку болота и где-то вдали раздробилось.
Жеребец сделал несколько осторожных шагов, будто ему прибавилось храбрости от запаха пороха, а потом набрал рысь и пошел легко и мягко по мшистой земле.
– Ну вот и Кипреева Гарь, – сказал Иткар сам себе. За кромкой болота он увидел старую гарь, поросшую густоцветом иван-чая.
Море цветов на старой гари уходило в даль таежной степи. Нет, это была, скорее, не таежная степь, а сказочное озеро, с пурпурно-розовыми волнами цветов среди хвойной тайги.
Иткар опустил поводья, дал волю Гнедку. Кипрей утопил в своих стеблях коня: плывет по пурпурно-розовым волнам конь и видна лишь одна голова да человек по обрезь седла.
Лениво вылетали испуганные синицы, поползни; изредка выскакивали бурундуки из-под ног лошади.
Далековато до заката солнца. Лето в Сибири – время долгих дней, время яркого солнца. Покидает солнце юганскую землю всего на три часа. Обойдет извечный круг и омоложенным возвращается на Приобский Север.
Вот и пасека на Кипрюшке: дом старинной рубки в обло, из кедровых бревен, пятистенный. Недалеко от дома – добротный омшаник для зимовки пчел. Без лая встретили Иткара два кобеля. Лайки виляли хвостами, посматривали вопросительно. Иткар спешился. Подошел к воротцам.
– Иткарушка! Рад тебя видеть… – приговаривал седобородый пасечник, на ходу поддергивая штаны. Бодрый кряжистый старик подошел к Иткару, обнял и расцеловал. – А я тут брусники зеленком хватил в охотку – подкислить во рту захотелось. Животишко у меня взбунтовался… Так вот в уборную бегаю фыркать чуть не с утра… Ха-ха, это для нас не беда. Кореньев уже накопал, дубь-корья надрал с талины. Отвара напьюсь, все моментом в животе затвердеет.
Иткар вошел в избу, положил турсуки на широкую лавку у порога и, пройдя в передний угол, присел к столу.
– Мы, Иткар, сейчас с тобой сотворим пирушку-собирушку, чтобы по жилам кровь вприпляс пошла, а душа пятки чесала.
Пасечник разыскал в подполе бутыль, вылез и закрыл западню, а потом принялся у порога чистой холстинкой протирать бутыль с медовухой долгой выдержки.
– Спирт там уже, наверное? – улыбнувшись, спросил Иткар.
– Нет, с медовухой у меня эта бутыль-султановна! Распочнем мы ее, а для поминок, коль помру, там еще про запас упрятана такая же подружка-спотыкушка. Вот сейчас мы с тобой причастимся.
Старик отнял с горловины бутыли сургучный наплыв-наголовник и вытащил тугую пробку самодельным штопором.
Разлита медовуха по древним чаркам из бивня мамонта.
– Многовато мне будет, – сказал Иткар, посматривая на вместительную чарку.
– Многовато – не торовато… У медовухи, брат, как у вдовухи в перине – утром самый сладкий сон, – приговаривал старик, а сам уже поставил Иткару хлебальную чашку с карасевой икрой – на закуску.
Выпито по чарке медовухи, помянуто добрым словом древнее племя Югов и русских перунцев. А потом Иткар завел разговор о «самородной нефти»:
– Теперь, Святослав Кузьмич, расскажи: где и когда твой дед вел поиск нефти?
– Тут ведь, Иткарушка, длинная песня… Дед мой был из сибирских дворян. Женился на Лэкуме, дочери разорившегося черкесского купца, который занимался промыслом нефти в Баку. Черкеса обставила французская фирма, пустила по миру. Это все я говорю, Иткар, к тому, что дед мой интересовался нефтью и несколько лет с молодой черкешенкой-женой жил в тамошних, бакинских краях. Знать, был у деда какой-то прицел на нефть.
– Так, Святослав Кузьмич, это все хорошо. Попробуем теперь копнуть историю поглубже: какая родословная у твоего деда?
– Дед-то мой происходил из очень старинного сибирского рода. А сам наш родовладыка был выходец из Венгрии. Так он и значился сотрудником Ермака – Матьяш Угренин. Вот и пошел от Матьяша боярский род Венгерских.
– Так-так, теперь уже, Святослав Кузьмич, все у нас ложится по полочкам: легенду о самородной нефти будем считать достоверной. Раз наши предки эту нефть своими руками поднимали…
– Все верно! – поддакнул Святослав Кузьмич. – Вот послушай, Иткар: должны где-то в Тобольске лежать архивы, документы о том, что побудило моего деда Алексея Венгеровского в начале века давать заявки на разведку нефти в Западной Сибири? А вот насчет этого я знаю точно: горный департамент установил для Тобольской губернии «подесятинную плату на 1903 год за разведки на нефть», а уже в 1911 году промышленное товарищество «Пономаренко и К°» получило в Тобольске «дозволительное свидетельство» на разведку нефти в низовьях реки Конды.
– Да-а, уже тогда было накоплено достаточно фактов, геологических данных, чтобы заявлять о перспективности Западной Сибири в отношении нефтеносности – задумчиво сказал Иткар. – Но меня последнее время больше всего интересует, Святослав Кузьмич, Нюрольская впадина. Может быть, приходилось слышать о тех краях западного водораздела Вас-Югана…
