Эдуард Тополь - Любожид
– Вы же получили разрешение еще два месяца назад? – вдруг изумленно сказала секретарша консула двум парням-приятелям, разглядывая их документы. – Почему вы еще не уехали?
– Нам дали отсрочку по болезни, – объяснил ей красавчик.
– Мы болели.
– Оба?
– Да, – сказал он, ворожа ее своими радужными глазами. – Свинка, заразная болезнь. Сорок дней карантина.
Чувствуя, как сползают по спине намокшие от пота тетради, Рубинчик вложил в конверт свой диплом выпускника Ростовского университета, членский билет Союза журналистов и консерваторский диплом своей жены. И, отдавая конверт, сказал, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно:
– А консул нас примет?
Секретарша вскинула на него внимательные глаза. Словно сфотографировала взглядом.
– Примет.
«Кретин! – тут же обозвал себя Рубинчик. – Идиот! Уже выдал себя! Не успел перешагнуть порог, а уже выдал! Впрочем, это можно поправить…»
– Вы не знаете, сегодня он дает ссуду?
– Это вы с ним обсудите сами, – бесстрастно ответила она.
«Ссудой» назывались «подъемные» деньги, которые каждый еврей мог получить у голландского консула на покупку билетов до Вены и прочие отьездные расходы. К 1978 году американские евреи были уже хорошо информированы о том, что 500 рублей, которые Империя брала с каждого эмигранта за лишение советского гражданства, – это трехмесячная зарплата местного инженера или шестимесячная – школьного учителя. При таких заработках восемьдесят процентов советских людей не имели никаких сбережений, и если в семье были дети, то уплата двух-трех тысяч рублей только за потерю гражданства становилась серьезной проблемой, из-за которой многие еврейские семьи откладывали отъезд на годы. И только добравшись до голландского посольства, люди узнавали, что, оказывается, их еврейский Бог и в этом вопросе о них позаботился. Он надоумил американских евреев дать голландскому консулу деньги на оплату их выкупа из СССР. При этом мудрое советское правительство не разрешало, конечно, консулу выдавать советским евреям американские доллары, но смотрело сквозь пальцы на то, что этот консул каждую неделю вносил в советский Государственный банк миллион долларов в обмен на семьсот тысяч новеньких, только что отпечатанных советских рублей. Затем именно эти бумажные рубли консул как бы негласно выдавал евреям-эмигрантам, а те относили эти рубли снова в Государственный банк как оплату за лишение советского гражданства. И квитанцию предъявляли в ОВИР…
Таким образом, не ударяя и палец о палец, Империя за каждого выпускаемого еврея – включая грудных детей и пенсионеров – получала 750 долларов и свои 500 рублей.
Но разве не стоит свобода таких денег?
Между тем секретарша консула проверила вложенные в конверт документы, вытащила из конверта Рубинчика его коричневый билет – «корочку» Союза журналистов – и вернула ему:
– Это мы не принимаем. Только документы об образовании.
Затем, собрав все конверты, исчезла за дверью консула.
Евреи переглянулись. Каждый из них, даже бухарский бородач, если не умом, то врожденной подсоветской интуицией уже определил принадлежность этой дамы к Великой и Всезнающей Организации. Но они придержали языки за зубами. Хотя на стенах этого посольства нет портретов Ленина и Брежнева, но при таких сотрудницах уши у этих стен должны быть обязательно.
– Если выскочим отсюда через полчаса – успеем в австрийское посольство, – сказал красавчик своему толстому приятелю. – Там в два закрывают.
– Не успеем… – ответил тот.
Действительно, время текло, а секретарша не появлялась. Только теперь Рубинчик, да и остальные с удивлением обнаружили, что в этой заграничной приемной им, посетителям, присесть негде – нет ни стульев, ни кресел. Еще раз оглядев комнату – нет ли объективов телекамер, – Рубинчик облокотился спиной о стенку и, якобы почесывая спину, осторожно, украдкой подтянул сползающие на ягодицы тетради.
В этот миг дверь консульского кабинета распахнулась, в ней стояла секретарша. Держа в руке один из конвертов, она прочла:
– Данкенжанов!
Бухарский бородач снял тюбетейку и прошел к консулу. Секретарша осталась в приемной, села за свой стол, стала просматривать какие-то бумаги. От ее присутствия и от того, что она лишь изображала деловую занятость, атмосфера стала давящей.
Но тут хмыкнул молодой толстяк. Сложив бантиком свои пухлые губки, он сказал задумчиво и глядя вверх, в потолок:
– Данкенжанов… А ведь он, наверно, узбекский Данкевич…
– Ага, твой родственник! – подхватил его красивый приятель и в упор посмотрел на секретаршу, поднявшую голову от бумаг.
– Ну да! – сказал толстяк и объяснил ей с улыбочкой на своих полных губках: – Я Данкевич, потому что мы из Белоруссии. – А он – Данкенжанов, потому что из Узбекистана. А на самом деле – и я Данкензон, и он. Как вы думаете?
Но вместо естественного для гэбэшницы окрика или какой-нибудь иной меры пресечения этой «жидовской наглости» гэбэшница опустила глаза к своим бумагам и еще деловитей зашуршала ими.
Однако руки ее чуть подрагивали.
«А ведь они ее кадрят!» – вдруг подумал Рубинчик и даже с завистью поглядел на этих ребят: ну и жиды! Даже гэбэшницу кадрят в посольстве!
И, восхитившись таким еврейским геройством, сам воспрянул духом, решил обрадованно: «Отдам рукопись! Пока они тут ее кадрят, я там буду один на один с консулом и отдам ему рукопись!»
А толстяк Данкевич продолжал, обращаясь не столько к своему другу, сколько все к той же секретарше:
– Надо же, где родственника встретил! Потрясающе! Между прочим, сегодня в ВТО «Театральная гостиная», а у меня совершенно нет времени пойти, билет пропадает. – И тряхнул в воздухе толстой рукой так, что пальцы щелкнули друг о друга. – Девушка, вы любите театр?
Господи, вдруг подумал Рубинчик, да ведь это же те самые легендарные Данкевич и Баранов, которые организовали курсы английского языка для евреев-эмигрантов! Именно этот Данкевич с его всплескивающими руками собрал с нас по двести рублей до начала занятий, объявил, что может записать желающих и в школу карате, и укатил на своем «жигуленке». Понятно, что бизнес, который они поставили так широко, было невозможно закрыть ни за десять, ни за двадцать дней. И поэтому они «заболели» свинкой. Черт возьми, но это ведь тоже материал для Книги!…
Дверь консульского кабинета открылась, из нее спиной выходил бухарский бородач, кланяясь в сторону невидимого из приемной консула:
– Спасибо, дарагой! Спасибо!…
Секретарша подхватилась с места, зашла в кабинет, закрыла дверь.
