Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника
Но не навсегда. Я уверен: когда-нибудь ему придется взглянуть мне в глаза — и не из-за спины его охраны.
11Настало время рассказать читателю немного подробнее о карьере моего «друга», который спит и видит меня на том свете.
О становлении банка мы уже говорили. Откуда взялся у Саратовского начальный капитал на его открытие, я еще не писал. Сам Саратовский этого вопроса очень не любит и серьезно сердится на журналистов, которые осмеливаются его задать. Мы вернемся к этому позже.
О нескольких масштабных банковских операциях, более или менее законных в обстановке крушения прежних систем и крутого поворота в сторону капитализма, я уже упоминал. Остается привести некоторые факты, сведения о которых в той или иной степени просачиваются в средства массовой информации. Однако эти средства не знают Александра Саратовского так, как знаю я, и потому не всегда способны сделать правильные выводы.
В начале 1991 года банк Саратовского получил в Сбербанке кредит в размере пятидесяти миллионов долларов. На следующий день после получения денег все связанные с кредитами бумаги каким-то чудесным образом исчезли. Возможно, не всем известно, что собой представляет дело о выдаче кредита такого размера. Это десятки многостраничных документов, снабженных важными подписями. Кроме подписей ответственных лиц в конце документа, на каждой странице ставятся инициалы представителей сторон, а иной раз — посредников и поручителей, чтобы никто потом не мог отказаться или сослаться на незнание какого-то положения или параграфа. Мои любимые «Отверженные» Виктора Гюго в трех томах — маленькая книжка по сравнению с полным собранием бумаг по кредиту. И все эти документы в одночасье исчезли, словно их никогда и не было. А раз не было бумаг, то, считай, не было и кредита. И не с кого спросить. Саратовский одним махом прикарманил полста миллионов государственных долларов и глазом не моргнул.
Я замечал: после каждой удачной денежной операции его лицо еще более розовело и разглаживалось, а тело наливалось новыми соками, словно он владел секретом тут же превращать в кровь и плоть прикарманенные деньги.
Ни одно упоминание об этом кредите никогда не попало в нашу неподкупную прессу.
Однако далеко не всегда все сходило Саратовскому с рук так гладко. В 1993 году генеральная прокуратура возбудила уголовное дело против руководства «Сталечного банка сбережений», обвинив его в отмывании грязных денег, вырученных от продажи наркотиков, ядерного сырья и оружия. Можно только представить, к какому громкому процессу привело бы это обвинение, дойди оно до зала суда. Однако дело было прекращено.
Почему? Нет ответа.
Одновременно в прокуратуре шло расследование операций перевода за границу через банк Саратовского десятков миллионов долларов по поддельным авизо. Когда-то это называлось «хищением в особо крупных размерах» и грозило вышкой. Дело было отложено в долгий ящик и практически прекращено.
Я не самый ярый защитник законности. У меня с ней свои счеты. Мне просто любопытно, каким образом Саратовский выходит сухим из воды там, где любой другой уже давно пошел бы ко дну?
Кто не помнит знаменитый дефолт — черный август 1998 года. Огромное число вкладчиков потеряло все накопленное за несколько лет, а ведь когда-то их призывали открывать счета в банках (как в Америке!) и именем России клялись в нерушимости новорожденной банковской системы.
Банк Саратовского СБС был в числе тех, кто беззастенчиво обобрал сотни тысяч мелких вкладчиков. Но непотопляемый Саратовский и тут сумел разжиться. В октябре того же года Центробанк России выделил Саратовскому кредит на сумму около шести миллиардов рублей (примерно двести миллионов долларов по тогдашнему курсу) — как раз затем, чтобы поддержать несчастных вкладчиков и не дать им окончательно разориться. Большая часть этих денег до вкладчиков не дошла. Деньги растворились в воздухе, исчезли, словно корова языком слизнула.
На подбородке Саратовского обозначилась новая нежно-розовая складка.
Правда, на этот раз прокуратура попыталась вернуть хотя бы часть пропавшего кредита. В мае 2000 года было возбуждено дело против «Сталечного банка сбережений», однако никаких обвинений его руководству предъявлено не было. Следствие велось многие месяцы, но как-то нехотя и вяло.
Становилось ясно, что у Саратовского есть мощная и заинтересованная в нем поддержка.
В начале 2002 года Саратовский был все же отстранен от руководства банком, и прокурор России выдал ордер на его арест. Саратовский был, несомненно, предупрежден заранее и успел перевести все активы в другое банковское учреждение. Ордер на арест тоже вскоре был аннулирован.
Чем же объяснить такую безнаказанность? Такую неуязвимость в условиях гласности и невиданной раньше активности СМИ? И тут мы должны вернуться к вопросу о первоначальном капитале нашего банкира, которого он так не любит и от которого всегда так бежит, словно он касается какого-нибудь постыдного тайного греха вроде кровосмесительства. Дело в том, что стартовый капитал Саратовского составили деньги компартии и КГБ. На протяжении долгих лет он был финансовым агентом КПСС и КГБ в их внутренних и внешних сношениях.
Я пришел к такому выводу давно, а теперь это пишет даже российская пресса. С ее страниц то и дело смотрит на меня его стареющая, теряющая волосы, но по-прежнему чем-то привлекательная голова.
Конечно, это лицо врага, моего врага. Умного и опасного. Не хочу преуменьшить ни его способностей, ни его ума, ни энергии. Еще Сталин не любил, когда врага представляли жалким и ничтожным: в чем же тогда заслуга того, кто надеется его победить?
Впрочем, в последнее время у него, кажется, начались серьезные неприятности. Похоже, что те, кому он служил, отступились от него. И на последних фотографиях он выглядит уже не таким упитанным и самоуверенным.
ВСТРЕЧИ В ЕВРОПЕ
Живя во Франции и немало путешествуя по Европе, я нередко встречаюсь с соотечественниками. Среди них появилось немало людей со средствами. Они останавливаются в лучших отелях, одеваются у дорогих модельеров, ужинают в самых знаменитых ресторанах французской кухни, отдыхают на частных пляжах и горнолыжных курортах.
В парижском отеле «Режина», что напротив Лувра, мне встретилась русская семья с тремя сыновьями, погодками лет десяти-двенадцати. Думая, что никто не понимает по-русски, дети каждый раз устраивали в ресторане скандал:
— Не хотим есть это французское говно! Скажи им, пусть принесут икры! Мы хотим икры!
Я никогда не слышал, чтобы европейские дети кричали на родителей, тем более в дорогом ресторане. Бедные папа и мама не могли сладить с подрастающими наследниками и постоянно требовали для них черной икры.
