Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна
Блестящая военная хитрость, но как она меня расстроила! Я представить себе не мог Эфиопию без Хайле Селассие — и никто не мог. Страна и повелитель были едины. В наших глазах генерал Мебрату был герой без страха и упрека, да и лик императора успел несколько потускнеть. Но такого я от генерала не ожидал. Что это было: предательство, проявление темной стороны души — или борьба за справедливость?
— Как вы об этом узнали? — спросил я.
У одного министра, человека старого и больного, случился приступ астмы, и Гхоша ранним утром вызвали во дворец к наследнику.
— Генерал не желает смертей. Переворот должен быть бескровным.
— Он хочет сам стать императором? — спросил я. Гхош покачал головой:
— Не думаю. Речь вообще не об этом. Он хочет накормить бедняков, дать им землю. А для этого надо отобрать ее у императорской семьи и у Церкви.
— Так это хороший поступок или плохой? — спросил Шива.
В этом вопросе был он весь: терпеть не мог двусмысленности и неопределенности. Порой он не видел того, что для меня было ясно как день. Но в данном случае я бы тоже хотел это знать.
— Разве в задачи лейб-гвардии не входит защита императора? — спросил Шива.
Гхош поморщился, будто от боли.
— Я иностранец, не мне судить. Мебрату хорошо жилось. Обстоятельства его не вынуждали. Полагаю, он пошел на это ради своего народа. Когда-то он был под подозрением, потом угодил в фавориты, а недавно вновь попал под подозрение, и его могли арестовать в любую минуту.
Когда Гхош покидал дворец наследника, Земуй проводил его до машины и передал золотой кулон для Генет. Этот кулон — крест святой Бригитты — Дарвин Истон снял у себя с шеи и вручил Земую. Земуй просил сказать Генет и Розине, что он их любит.
Хема оделась, и они с Гхошем отправились в больницу.
— Будьте рядом с домом, мальчики. Слышите? Ни в коем случае не выходите за территорию Миссии.
Я подошел к воротам, насчитав всего трех пациентов на дороге. Ни машины, ни автобуса. Вместе с Гебре мы озирали окрестности. Тишина была жуткая, хоть бы цоканье копыт или звон колокольчика.
— Если четвероногие такси не покидают стойла, видать, дело серьезное, — сказал Гебре.
Поблизости от нас в шлакобетонных домиках находились два бара, портновская мастерская и ателье по ремонту радиоаппаратуры, но сегодня все будто вымерло. Не вняв наказу Хемы и Гхоша и увещеваниям Гебре, я перешел через дорогу к крошечной арабской лавчонке — ярко-желтой фанерной будке, притулившейся между двумя домами. Окошко, через которое шла торговля, было закрыто ставнями, но из приотворенной двери вышел мальчишка с газетным кульком. На десять центов сахару к утреннему чаю. Я проскользнул в ларек. Густой от благовоний воздух. Теснота. Все арабские лавочки в Аддис-Абебе одного покроя. С потолка на веревочках с прищепками праздничными украшениями свисают одноразовые пакетики «Тайда», аспирина, жвачки и парацетамола. На мясной крюк наколоты квадратики газетной бумаги, в нее заворачивают товар. На другой крюк надет моток бечевки. Сигареты поштучно натыканы в банку на прилавке, нераспечатанные пачки стоят рядом. Полки ломятся от спичечных коробков, бутылочек с содовой, ручек «Бик», точилок, кремов, блокнотов, резинок, чернил, свечей, батареек, кока-колы, фанты, пепси, сахара, чая, риса, хлеба, растительного масла и невесть чего еще. Банками с карамельками и печеньем заставлен весь прилавок, только посередке небольшое свободное пространство. На циновке сидит Али Осман в феске, рядом с ним жена, маленькая дочь и еще двое мужчин. Если Али с семьей, поджав коленки, улягутся на полу, места больше не останется, а тут еще и гости. Перед ними куча ката.
Али озабочен.
— Мэрион, настали времена, когда фаранги, иностранцы вроде нас с тобой, могут пострадать.
Странно слышать от него слово фаранги по отношению к себе или ко мне. Ведь и он, и я родились на этой земле.
Я перебежал обратно через дорогу и поделился с Гебре купленными карамельками.
Мимо нас внезапно прошла Розина.
— Присмотри за Генет, — бросила она через плечо, непонятно к кому обращаясь, ко мне или к Гебре.
— Погоди! — крикнул Гебре, но Розина и ухом не повела.
Я бросился ей вслед и схватил за руку:
— Подожди, Розина. Ты куда? Прошу тебя.
Она резко повернулась, как бы желая меня прогнать. Лицо у нее было бледное, глаза опухли от слез, челюсть выпячена, уж не знаю, что было тому причиной, страх или решимость.
— Мальчик прав. Не ходи никуда, — проговорил Гебре.
— А что мне делать, поп? Я не видела Земуя неделю. Он парень простой. Я волнуюсь за него. Он меня послушается. Я скажу ему, чтобы хранил верность Богу и императору. Это самое главное.
Я внезапно испугался, обхватил Розину руками. Она легким движением высвободилась из моих объятий, по привычке ущипнула меня за щеку, взъерошила волосы и поцеловала в макушку.
— Подумай хорошенько, — не отступал Гебре. — Штаб лейб-гвардии далеко. Если Земуй с генералом, значит, он во дворце. А путь туда лежит мимо армейских казарм и шестого участка полиции. У тебя уйдет куча времени.
Но Розина только рукой помахала и была такова. Глаза у Гебре слезились. Трудно сказать, трахома ли была тому причиной. Казалось, он сейчас закричит. Он чувствовал: надвигается страшная опасность. Такая, что я и представить себе не мог.
Минут через десять подъехал джип с установленным на нем пулеметом, за ним бронемашина. Лица лейб-гвардейцев были мрачны, на головах каски, камуфляж сменил оливковую парадную форму. Из громкоговорителя на бронемашине раздался голос:
— Люди, сохраняйте спокойствие. К власти пришел его величество наследник престола Асфа Воссен. Он выступит с заявлением сегодня днем по «Радио Аддис-Абеба». Слушайте «Радио Аддис-Абеба». Люди, сохраняйте спокойствие…
Я заглянул в больницу. В. В. Гонад сидел в проходе у шкафа с запасами крови, сжимал в руке транзисторный приемник. Вокруг него сгрудились медсестры и стажерки. Вид у В. В. был радостный, возбужденный.
В полдень мы собрались в нашем бунгало у «Грюндига» и транзисторного приемника Розины, один настроен на Би-би-си, второй — на «Радио Аддис-Абеба». Алмаз стояла в сторонке, мы с Генет сидели на одном стуле. Хема взяла с камина часы и принялась их заводить, на ней лица не было от волнения. Матушка с самым беззаботным видом пила черный кофе и улыбалась мне. Хорошо поставленный голос произнес по-английски:
— Говорит Би-би-си, всемирная служба.
Диктор долго распинался насчет забастовки шахтеров в Британии и наконец перешел к самому для нас важному:
