Мередит Милети - Послевкусие: Роман в пяти блюдах
Мне нравится, и меня трогает то, что Ричард помнит о моих словах. Я прижимаюсь к нему и кладу голову ему на грудь.
— Очень нравится. Желтый цвет — это цвет счастья, ты не находишь?
— Да. И у счастья много оттенков. Выбирай, какой хочешь, — говорит Ричард, садясь на постели.
— Да, тут есть из чего выбрать, — соглашаюсь я.
— Просто чудо, что мне удалось поработать, — то и дело приходили люди, которым ты поручила спасать меня от себя самого, — говорит он.
— Мне не хотелось, чтобы ты чувствовал себя одиноким.
— Одиночество в моем случае — это роскошь, — с улыбкой говорит Ричард.
— Есть хочешь?
— Нет, спасибо. Приходил приятный молодой человек и принес мне обед. — Ричард достает из тумбочки промасленный пакет и вынимает оттуда половину сэндвича с говядиной. — Но от чашки чая не откажусь.
— Какой приятный молодой человек? — спрашиваю я, ставя на плиту чайник.
— Бен. Племянник Фионы, — отвечает Ричард, жуя сэндвич. — Сказал, что работает неподалеку. Это ты ему, наверное, приказала меня навестить, — говорит Ричард, протирая очки.
— Ничего я не приказывала. Это его Фиона, наверное, попросила, — говорю я.
— А может быть, он вовсе не меня хотел застать, — бормочет Ричард и закрывается газетой.
Последний раз я виделась с Беном в тот вечер, когда он целовал меня на балконе. Чуть больше недели назад, а кажется, что с тех пор прошло несколько месяцев. Наверное, я обидела Бена. Но, учитывая, какие передо мной вырисовываются перспективы, похоже, я раз в жизни совершила благоразумный поступок.
Нет, два раза. На ум тут же приходит Джейк и наше прерванное свидание на кухне. Джейк целовал меня настойчиво и торопливо — в отличие от Бена, чьи поцелуи были нежными, сладкими, соблазнительными. Целые месяцы долгих размышлений, печальных взглядов, изящного обхаживания, чтобы, как я теперь понимаю, задеть во мне все струны. И в чем разница? В итоге длинная и запутанная история превратилась в проблему.
Дожидаясь, пока закипит вода, я заглядываю в свою спальню, где спит Хлоя. Рейс задержали на несколько часов, поэтому к моему приезду Хлоя уже уснула. Уступая мой просьбе, отец и Фиона привезли ее и уложили в моей комнате. Я не хочу, чтобы очередное ее утро началось без меня. Вернувшись в кухню, я наливаю чай и кладу на тарелку бискотти.
— Мира, я хочу тебя кое о чем попросить, — раздается голос у меня за спиной.
От неожиданности я вздрагиваю — я не слышала, как Ричард зашел на кухню, он стоит, опираясь на трость.
— Пожалуйста.
— Я хочу, чтобы ты отвезла меня на встречу Анонимных Алкоголиков, — говорит он.
За последние двадцать лет мы с Ричардом впервые открыто заговорили на эту тему.
— Конечно, отвезу, — говорю я.
Я подсаживаюсь к столу составить Ричарду компанию, пока он пьет свой любимый чай — «Найти-Найт». В нем есть корень дикой крапивы, и Ричард клянется, что после чашки такого чая он спит без задних ног. Вкус у его пойла омерзительный, поэтому я пью байховый «Дарджилинг» с сахаром и молоком.
— Ричард, — начинаю я, — хочу спросить тебя о Нейте…
— Все нормально, Мира. Между нами все кончено, — отвечает он и откидывает со лба прядь волос.
Он совсем поседел, и волосы у него висят сальными космами, как у старика.
— Забавно, — продолжает Ричард. — Дожив до определенного возраста, понимаешь, что хочешь от другого человека совсем не того, чего хотел раньше. Но в то же время трудно избавиться от своих юношеских представлений о любви. Ты цепляешься за них, не желая понять, что они изжили себя. Хотя все это, — Ричард запинается, — просто смешно. Нужно смотреть правде в глаза: нет ничего романтического в полной беспомощности, в костылях и спортивных костюмах. Мне нужно подумать о своем будущем, Мира. Мне нужен тот, кто захочет быть со мной рядом до самого конца.
— Ричард, что ты такое говоришь? У тебя еще вся жизнь впереди. К тому же у тебя есть я. Помнишь, какое соглашение мы с тобой заключили?
Ричард кладет на мою руку свою прохладную ладонь. Его кожа стала совсем прозрачной, под ней видны жилки, похожие на крошечные речушки, на руке еще заметны следы от капельниц, на тыльной стороне кисти остался багровый синяк, по цвету напоминающий морскую воду.
— Итак, — спрашивает Ричард, делая глоток чая, — когда ты нас покидаешь?
Он легонько треплет меня по щеке. Его взгляд печален.
— Я только что купила эту квартиру, — со вздохом отвечаю я. — Даже если я возьму кредит, чтобы сделать первый взнос в «Эй-И-Эль», мне все равно придется продать лофт, чтобы снять что-то в Нью-Йорке.
— Об этом не беспокойся, — машет рукой Ричард. — Если квартиру хорошенько отделать, мы ее продадим за минуту. Кто знает, может быть, я сам ее куплю, — говорит он, окидывая комнату взглядом опытного дизайнера. Его взгляд падает на желтую стену.
— Ты?
— Да, а что? Всем нужны перемены, — бормочет он.
— Ричард…
— Я твердо решил найти себе какого-нибудь неприкаянного гея средних лет, который не станет бегать от меня. Предлагаю и тебе заняться тем же — разумеется, с учетом твоего возраста и сексуальной ориентации, — говорит Ричард, поднимая свою чашку. — Ты знаешь, кажется, больше всего мне нравится «Карибский закат», — говорит он, указывая подбородком на стену.
— Который из них «Закат»? — спрашиваю я, разворачиваясь на стуле, чтобы лучше видеть.
— Третий слева, — показывает он.
— Не знаю. Мне больше нравится второй снизу, вон то большое пятно, похожее на Техас. Как называется этот оттенок?
Ричард заглядывает в свой блокнот, куда аккуратно записал названия цветов и их номера.
— Ну надо же, — говорит он, снова беря меня за руку. — Прямо в точку. «Нью-йоркский чеддер»!
На следующее утро я просыпаюсь около пяти утра и целый час валяюсь в постели, размышляя в основном о маффинах с голубикой. Главное — кисловатый вкус ягоды, решаю я. Я думаю о маффинах потому, что гораздо легче думать об относительно простой проблеме — а именно, почему во всем мире больше не делают хороших маффинов с голубикой, — чем размышлять об огромной проблеме, которую мне предстоит разрешить. В том числе продать купленную всего несколько недель назад квартиру, чтобы переиграть Джейка и вернуться в Нью-Йорк, в «Граппу».
Хлоя и Ричард спят сном праведников, я выйду всего на минутку. Я встаю, стараясь не разбудить их, одеваюсь и тихо выхожу за дверь. У уличного торговца я покупаю несколько пинт дикой голубики; помимо ягод, он пытается всучить мне оставшиеся пучки вчерашнего салата, который, по его словам, все равно придется выбросить. Затем я захожу к Бруно, чтобы выпить чашку латте. Внук Бруно включает кофеварку, и я, дожидаясь кофе, заказываю пару круассанов для Ричарда и полдюжины ореховых печенюшек, которые с некоторых пор просто обожаю.
По дороге домой я замечаю Бена, который выходит из заведения братьев Приманти с большим пакетом в одной руке и огромной кружкой кофе в другой. Я машу ему, но Бен меня либо не замечает, либо просто не может помахать в ответ.
— Эй, а я тебя знаю! — окликаю я его, переходя улицу. — Что, жареных голубей больше не покупаешь?
Бен несмело улыбается, но не отвечает, хотя несколько замедляет шаг.
Некоторое время мы молчим. Наконец Бен произносит:
— А я так и работаю в твоем доме. Парочка жильцов решила поменять трубы, потом одна женщина заметила у меня ящик с инструментами и уговорила зайти к ней проверить сантехнику. Теперь надумала заново обустроить душевую и туалет. Похоже, я застрял в доме надолго.
— Вот и отлично. Ричард мне говорил. Приходи к нам на ланч, — говорю я.
— С какой стати? Нужно что-то починить? — искоса глядя на меня, спрашивает Бен.
— Тебе нравится эта закусочная? — спрашиваю я, показывая на пакет с надписью «Приманти».
— «Приманти»? Да, — говорит Бен, открывает пакет и достает оттуда ломтик картофеля фри. — Сегодня взял с картошкой. Время от времени хочется чего-то новенького.
Он протягивает пакет и мне.
Я качаю головой.
— Не знала, что у них подают завтрак, — говорю я.
— А у них и не подают. У них одно и то же меню двадцать четыре часа в сутки, — поясняет Бен. — Ничего особенного, это не ресторан четыре звезды. У Приманти только стейк с сыром и картофель фри, зато отличный.
— Я знаю. «Gourmet» о них писал несколько лет назад.
— Как же, помню, про них тогда и по телевизору на кулинарном канале рассказывали, — с усмешкой говорит Бен. — Потом к Приманти несколько недель было не пробиться. Народ съезжался с шести округов, осаждали прилавок в три ряда. — Бен пожимает плечами. — А я, между прочим, в эту закусочную всю жизнь хожу. Отчим меня водил, когда я был еще мальчишкой. Пока мать спала, мы с ним вставали, одевались и шли сюда. Садились за столик и ели сэндвичи с жареным яйцом. Я тогда еще до прилавка не доставал и сэндвич еле-еле в руках удерживал. До сих пор, как вспомню об отчиме, сразу кажется, будто запахло пивом и жареной картошкой. Хорошие были времена.
