Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
– Поэтому ты всегда говоришь людям только то, что им хочется услышать?
– Майя подняла с пола свой билет на самолет и нахмурилась. Усталость от многочасового перелета и разочарование сделали маленькие морщинки на ее лице более заметными. Особенно когда она смеялась. Когда она постареет, эти складочки превратятся в гусиные лапки. Вообще-то, она уже чуть-чуть постарела.
– Возможно, если бы я был богаче, то мог бы позволить себе говорить людям правду. – Мне вовсе не хотелось ее злить. Это вышло случайно.
– Знаешь, когда ты вырастешь и разбогатеешь, то поймешь, что деньги не имеют никакого отношения к честности.
– С чего ты взяла, что я когда-нибудь разбогатею?
– Дедушка так думает.
– Ерунда какая.
– Но тебе приятно это слышать, правда?
Я ничего не ответил. Тогда она порылась в своей сумке и вытащила оттуда сигарету. Майя добавила:
– Он считает, что ты на него похож. – Потом закурила, выпустила колечко дыма и проткнула его пальцем. Этот жест раньше казался мне прелестным. – Дедушка говорит, что у тебя есть все, что для этого нужно. Так что у тебя будет самые дорогие игрушки, не беспокойся.
– И как это понимать? – Мне вовсе не хотелось накуриваться до бессознательного состояния, но, тем не менее, я взял у нее самокрутку.
– Ты не веришь в то, что можешь быть счастливым.
После того, как мы выпили все, что можно было смешать с колой, я открыл бутылку джина. Мама часто говорила, что от джина люди начинают беситься со злости. Но я был слишком пьян, чтобы вспомнить о том. А Майя так напилась, что когда хотела покрасить губы, то забыла снять с помады колпачок. Я пытался заполнить нелепую паузу, но это выходило у меня очень неуклюже. Я начал лепетать что-то о забитом голе (естественно, не упоминая о том, что мяч срикошетил от моей спины). В общем, рассказывал об этом так, словно в истории Чемпионата мира не было более ослепительного мига. Но она перебила меня:
– Ты по мне скучал?
– Да я из-за тебя жопу рвал!
– Из-за меня?
– Твой дед сказал, что если я стану одним из лучших учеников, он отвезет меня в Швейцарию
– И тебе это удалось?
– А тебя это так удивляет?
– Все считают тебя амбициозным.
– И что из этого? – Мы начали обмениваться колкостями.
– Это не мои слова. Люди так говорят.
– Что именно?
– Что ты сумел правильно использовать время, чтобы втереться в доверие ко всем нужным людям. Все тебя любят: я, дедушка, Брюс… Мама считает, что вы это все спланировали еще до того, как приехали в Флейвалль.
– Чушь собачья.
– Хорошо, если так. – Майя сказала это серьезным тоном. Но когда она посмотрела мне в глаза, то запрокинула голову назад и захохотала. В руке у нее была банка лимонада, и в этот момент она была страшно похожа на свою родительницу.
Голова у меня кружилась от выпитого алкоголя, чувства вины и стыда, и я отпрянул от нее, словно ребенок, который испортил чужую вещь – дорогую и ценную, с которой, как ему было прекрасно известно, не разрешалось играть.
– Я лучше пойду домой.
– Хочешь, покажу тебе свою татуировку? – Я уже стоял у двери, и вряд ли остановился бы, чтобы посмотреть на нее, если бы Майя не добавила:
– Я сама ее сделала.
Покачиваясь, она встала на ноги, и закатила рукав. На тыльной стороне ее бледной левой руки, на которой виднелись прожилки голубых вен, было несколько отвратительных надрезов. Это было мое имя.
– Я сделала это бритвой и углем. – Совсем как яномамо. – Извини, что не дописала второе «н». Я упала в обморок. Вот так-то. Fin. – Она произнесла последнее слово на французский манер, как будто хотела сказать «конец». – Так что, как видишь, я думала о тебе, когда хотела… – Мне много раз представлялось, что она безжалостно бросает меня, но такой способ даже не приходил мне в голову.
Вдруг у меня возникло такое чувство, будто я опять выпрыгиваю из окна общежития. Пол стремительно помчался мне навстречу. Теперь я знал, что мы оба сломаны, что мы оба падаем вниз, и мне не нужен был никто, кроме нее.
Мы были пьяны, но я отчетливо помню, что мы решительно помогли друг другу раздеться, и упали на кровать. Это было похоже на чудо, потому что мы оба были живы. И обнажены.
36
Когда я проснулся, тени все еще лежали на полу. Я не сразу понял, что уже наступило утро. Потом включил лампу и увидел, как на электронных часах поменялась цифра. Они показывали одиннадцать часов сорок три минуты. По всей комнате была разбросана одежда, нижнее белье и бутылочки из-под джина и виски (оказывается, ром мы тоже пили). Голова у меня болела, а скомканные простыни пахли так, что сразу было ясно, что на них происходило. Майя включила в ванной воду – все это казалось мне смутно знакомым. Так делают взрослые. Кажется, нечто подобное я видел в фильмах, на которые дети до шестнадцати лет не допускаются. Вдруг я почувствовал, что мои пальцы и член покрыты засохшей кровью.
– Если ты проснулся, то не смотри, пожалуйста, под одеяло, – выкрикнула Майя из душа.
Естественно, это было первым, что я сделал. Я потянулся и дотронулся до влажного темно-красного пятна посредине кровати. Странно. Засохшее симметричное пятно растекшейся крови напоминало мне картинку из теста Роршаха – помнится, когда я был в восьмом классе, дедушка заставил меня пройти его, чтобы узнать, не сойду ли я в один прекрасный день с ума, как моя мама. Разумеется, он не говорил этого, когда доставал свои чернильные кляксы. Но я до сих пор помню, как он противным голосом спокойно выспрашивал у меня: «А здесь что ты видишь, Финн?». Словно мистер Роджерс в Швейцарии.
Это пятно напоминало красную летучую мышь. Когда я смотрел на него, то вспоминал о кровавых жертвах, которые приносят яномамо. Кроме того, это доказательство того, что Майя была девственницей. Или это какая-то болезнь? Одно из двух. Я сразу перестал предаваться воспоминаниям и ассоциациям, и осмотрел свой окровавленный член на предмет повреждений, но никаких ран не увидел.
Именно в эту минуту мне показалось, что события начинают складываться в единую цепь. Привиделось ли мне, или я видел на самом деле, как насильник вытащил из моего тела опавший член, покрытый темной кровью, мерцающий в темноте, словно угорь, а потом поднялся на ноги? На самом ли деле он уронил зажигалку, закуривая сигарету после того, как насладился моим бездыханным телом? Или это фантазии моего воспаленного мозга?
Я потянулся за сигаретой, и чиркнул спичкой. Мне казалось, что никотин поможет мне избавиться от тяжелых мыслей. Вместо этого я вспомнил о пожаре. Об этом мне тоже думать не хотелось. Но дом, в котором жила Майя, все еще теплился – по крайней мере, в моем воображении. И там, под обломками и пеплом, лежала Пейдж – обгоревший кусок мяса с бриллиантом в зубах.
Потом Майя опять выкрикнула из ванной:
– Не хочешь ко мне присоединиться? – Спичка обожгла мне пальцы. Я потушил ее, и задернул одеялом простыню, чтобы спрятать улики. Мне очень хотелось принять с ней душ, не опасаясь того, что сейчас появятся взрослые и помешают нам. И мне никак не удавалось отогнать мысль о том, что теперь мы связаны кровью.
Мы проделали это еще дважды. Один раз – стоя в душе, а второй – на диване, ожидая, когда нам принесут в номер завтрак. Потом, уписывая яичницу с беконом, я начал подумывать о том, не стоит ли нам попробовать те позы, которые предпочитали люди племени яномамо и респонденты журнала «Пентхаус». Но тут Майя потянулась через поднос, поцеловала меня щеку, оттопыривающуюся из-за того, что я набил рот едой, и предложила:
– Теперь можешь задавать мне свои вопросы.
– Прямо сейчас? – Пожалуй, было бы безопаснее просто продолжать заниматься любовью.
– Ты ведь этого хотел, кажется.
Я на нее разозлился. Зачем он все усложняет?
– Почему ты не отвечала на мои письма?
– Я получила их только на прошлой неделе. – Она подошла к своему чемодану и вытащила оттуда пачку открытых конвертов, перевязанных обувным шнурком.
– Брюс дал мне этот адрес. Я знаю, что он правильный: месье Буре, Рю де Рен 26, Женева.
– Месье Буре – это Билли Буре, дружок Брюса. Он закончил Гарвард на год раньше моего брата, и решил поработать годик учителем геометрии в школе Ле Роси, чтобы кадрить богатых девиц.
– Какого черта этот засранец не отдавал тебе письма?
Майя посмотрела на меня так, что мне сразу стало ясно: ее ответ мне не понравится.
– Это Брюс попросил его об этом.
Меня затошнило, прямо как в те бессонные ночи, когда я лежал и воображал, как Майя трахается с другими парнями. Меня предали, и это было ужасно. Слишком ужасно. После того, как Майя застала меня с Джилли, у нее, конечно, были причины на меня злиться. Но что такого я сделал Брюсу, чтобы он не хотел, чтобы его сестра получала мои письма? Если он решил, что я говнюк, и недостаточно хорош для Майи, то почему он продолжал звонить мне? Зачем он приезжал в школу с Коко и знакомил меня с той блондинкой – как там ее зовут? А потом сказал мне, что у Майи появился парень?
