Иосиф Гольман - Ради тебя одной
Я начал беспокоиться, когда после танца подлетела Светка и тоже удивилась Алиному отсутствию. Не прояснил дела и бармен. На мой вопрос он сказал, что Аля отошла после разговора с невысоким, смуглым и седоватым мужчиной лет сорока. О чем они говорили, Виталий Архипович не слышал: был на дальнем конце стойки, обслуживал клиента. Но мужчина был спокоен, и Аля тоже не нервничала. Он точно видел, что шла она сама: никто ее не тащил и не заставлял.
У меня снова немного отлегло от сердца. Но еще через десять минут Алькиного отсутствия я пошел искать Вепрева. И выяснилось, что Константин Павлович неожиданно отъехал.
У меня вдруг проскочила мысль о том, что Алька была права: не надо было возвращаться в «Зеленую змею». Надо было просто забыть и про нее, и про эти чертовы деньги.
Да нет же! Не может быть! Не может быть, чтобы Вепрев учинил такое! Он же понимает, что я его не просто убью!
Я снова подошел к бармену. Надо было что-то делать, а я не знал что.
Я вдруг впервые за свою жизнь познал, что такое смертельный страх. Он засасывал меня целиком, лишая способности хоть что-нибудь осознавать и делать. Я просто терял голову. Круги в глазах дезориентировали и мешали воспринимать даже простые слова.
– Тебе плохо? – приблизилось ко мне взволнованное Светкино лицо. – Врача вызвать? Может, «Скорую»?
Да, мне плохо. Мне так плохо, как никогда еще не было и вряд ли будет. И не поможет ни врач, ни «Скорая». Я был уже уверен, что случилась беда.
И, когда зазвонил сотовый телефон, был готов услышать худшее. Точнее, не я, а та часть моего организма, которая еще могла соображать.
– Алло, – сказал спокойный Алькин голос. – Не волнуйся за меня, милый. У меня все в порядке. Просто произошло недоразумение. К счастью, обошлось без проблем.
– Ты где? – хрипло выдохнул я.
– Через тридцать минут буду с тобой. Жди, милый. Все обошлось.
– Где ты сейчас? – закричал я в трубку. – Где ты, скажи!
В ответ звенели короткие гудки отбоя. «Соединение прервано», – мрачно высветилось на дисплее.
Я взял бутылку водки, стакан и сел ждать Альку. Плевать на ГАИ. Плевать на недоразумение, которое обошлось. А даже если бы и не обошлось. Если бы она только это имела в виду. Плевать на все, лишь бы она через полчаса приехала. Время пошло…
Глинский, КузьминВысокие ели были густо усыпаны снегом. От этого пушистого облачения, а может, от продуманного мягкого освещения – фонари, закрытые матовыми шарами, неярко горели чуть ли не среди разлапистых ветвей – еловый лес не казался, как обычно, мрачным. Скорее наоборот – грамотно подсвеченное Берендеево царство окунало в старую, давно забытую взрослыми сказку.
Во всяком случае, Глинский с удовольствием бродил по дорожкам размеченного врачами терренкура. И он, пожалуй, был готов согласиться с рекламой, утверждавшей, что в этом подмосковном санатории «…вы полностью избавитесь от волнений и стрессов повседневной жизни».
Чего-чего, а стрессов в его жизни – с избытком. Одно слияние с комбинатом сколько нервных клеток безвозвратно прикончило! Ведь чудом обошлось без крови. До сих пор Глинского везде сопровождает джип с охраной. «Кстати, надо бы отменить», – вдруг переключившись, подумал Николай Мефодьевич. Нужды уже нет, а заводские деньги расходуются во множестве. И еще одну вещь не дозволил себе додумать Глинский: может, скоро его совсем не надо будет охранять. Ведь одна из главных целей предновогоднего визита в столицу – посетить отца Всеволода, занявшего высокий пост в Московской патриархии.
Глинский очень нуждался в беседе с бывшим настоятелем Мерефы. Он так часто думал об их последней встрече, что даже, еще не приняв никакого решения, составил план переустройства реестра акций и схемы управления новым объединением после своего ухода. И преемников подобрал достойных. Все свои, с хорошим образованием и со здоровым душевным нутром.
Кузьма, конечно, расстроится, но от судьбы не уйти. Он останется на комбинате глазами и ушами Глинского. Хотя что тот будет делать с полученной информацией? Молчаливо «подпишет» приказ на устранение выявленного вора? Нет, это исключено. Бизнесмен Глинский скоро «умрет». А у Глинского-священника будет совсем другая земная миссия.
Кузьмин возьмет на себя и еще одну задачу. Рукоположение священника и даже монашеский постриг не предполагают обязательной передачи всего личного имущества церкви. Свою долю Глинский вложит в восстановление монастыря и помощь сирым. А вот долю мальчика отец хотел бы сохранить. Вадим сам должен будет принять решение. В свое время, когда вырастет. И за эту долю будет отвечать Кузьмин. Лучшего стража Вадькиных интересов и представить трудно.
Глинский оторвался от своих многосложных дум и поднял лицо к звездному небу. Звезды действительно были видны четко, несмотря на подсветку и расположенный всего в трех десятках километров гигантский мегаполис. Молодец все-таки Кузьма, что вывез его сюда. Вадька переживать не станет, тем более что его на неделю определили в творческий лагерь отдыха. Сам же Глинский этот лагерь и создавал: два известных в их городке художника вместе с тремя приглашенными знаменитостями из Екатеринбурга и Москвы целую неделю проведут с ребятишками, чьей главной страстью является искусство живописи. Двадцать пацанов и девчонок оккупировали заводскую гордость: двухэтажный домик охотника, куда вечно затаскивали всяких важных гостей для их полного задабривания. Кроме преподавателей, к услугам детей, а многие из них приехали из малообеспеченных семей, безумно красивая природа, безумно роскошные интерьеры и, наконец, безумно дорогой инструментарий. Глинский даже поморщился, вспомнив, сколько стоили все эти мольберты, подрамники, грунты, холсты, краски, кисти. И еще много чего, не вызывавшего у Николая Мефодьевича даже отдаленных ассоциаций, но заставлявшего загораться глаза художественно подкованного Вадьки. Он так хотел в этот лагерь, что даже легко отпустил отца в Москву.
В итоге они на трех машинах – Глинский не любил ни поезда, ни самолеты – за неполные сутки добрались до своего временного пристанища. Санаторий тоже подобрал Кузьма, после своих тюремных университетов знавший и ценивший настоящий комфорт и уют.
В столице они, конечно, нанесли пару-тройку необходимых визитов. Но все же главной целью Глинского была беседа с настоятелем, а того в Москве пока не было: отъехал в краткосрочную командировку. Решив его дождаться, Глинский целыми днями читал богословские книги, восстанавливая и расширяя необходимые познания, а вечерами гулял по санаторскому то ли парку, то ли лесу, иногда – один, иногда – с Кузьмой.
Кузьмин был счастлив, что его другу нравится выбранное им место. Но его тревожило не ускользнувшее от внимательного взгляда увлечение религией. Конечно, оно нисколько не удивило Виктора: Глинский был религиозен всю жизнь. Но здесь процесс пошел, по мнению Кузьмина, уже неуправляемо. «Надо было грохнуть этого попа из Мерефы», – не раз мелькала в мозгу кощунственная мысль. Но сейчас – и это было очевидно – поезд уже ушел. А потому контрпропаганда велась Кузьминым тоньше.
– Ты посмотри на себя, – все чаще говорил он другу. – Ты же молодой мужик! В полном соку! А Вадька – еще совсем пацан! Тебе нужна баба. Ему – мать! Посмотри вокруг! Сколько красивых девок! И кто тебе откажет?
Глинский отшучивался, но слова Кузьмы на него действовали. Во-первых, он действительно был крепким здоровым мужиком с отнюдь не усмиренной плотью. И связи после смерти жены у него были. Хотя потом каждый раз он чувствовал себя плохо, как будто изменял своей Лене. Во-вторых, мальчик без матери действительно воспитывался однобоко. И наконец, он опасался, что, приняв сан или тем более постриг, не выдержит обета целомудрия. Или выдержит, но воздержание отберет у него слишком много душевных сил, необходимых совсем для другого. И в то же время Глинскому хотелось радикального изменения жизни.
Вот эти противоречия и отравляли его спокойствие. И ему жизненно важно было поговорить со своим духовником.
– Вон ты где шатаешься! – Навстречу одиноко бродившему Глинскому быстрой раскачивающейся – блатной! – походочкой выскочил Кузьмин. «Одиноко бродившему» – это, конечно, преувеличение: и спереди, и сзади, стараясь лишний раз не попадаться на глаза, топали как минимум два вооруженных охранника.
– Давай бродить вместе, – благодушно ответил Глинский. Присутствие старого друга ему не мешало – тот умел молчать.
– Не-а, – по-мальчишески мотнул головой Кузьма. – Ты забыл? Мы сегодня развлекаемся!
Глинский, вспомнив, болезненно поморщился: очередной «нужный» мужик, плутовато ухмыляясь, в кулуарах Думы познакомил их с неким господином Вепревым, предварительно объяснив, что в ресторанчике этого самого господина можно очень и очень хорошо отдохнуть. Весело и безопасно.
