Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед
— Ага. Ну, рада за них.
— А доктор вроде бы женат…
Раньше София не уходила в море надолго. В отличие от Мартина, за которого она скоро выйдет замуж. Фрида отворачивается, выдавая свою улыбку только голосом:
— Вроде бы да. Только на борту это не считается.
И вот уже пора накрывать на стол к обеду.
Ближе к вечеру погода начинает хмуриться. Сюсанна поднимает воротник куртки, когда выходит на бак, в рукава задувает, когда она снимает варежку, чтобы зажечь сигарету. Это другой холод, влажный и пронизывающий, он проникает под кожу пальцев и пережимает сосуды почти до боли. Она торопится снова надеть варежки, потом встает на смотровую ступень и оглядывается.
Мир начинает меняться. И она видит, как это происходит.
Сначала гаснет солнце, оно уходит за облака, и вот уже свет перестал быть белым. Лед в ответ тотчас тоже меркнет, поначалу он жемчужно-серый, а потом делается все тусклее, по мере того, как небо становится все пасмурнее. Бирюзовые лужи талой воды тоже темнеют, цвет их густеет до почти темно-синего, чтобы спустя всего несколько секунд стать черным. В тот же миг горизонт исчезает, туманная мгла оттесняет его едва заметную линию за край мира, секундой позже начинается дождь, нет, снег, колючая метель, шквалистые порывы ветра несут ледяную крупу, и больше ничего не видно. Меньше чем за минуту мир успевает сжаться, так что от него остается только квадратный метр палубы.
Сюсанна, съежившись, роняет окурок в неведомое белое пространство, туда, где только что был лед и, надо надеяться, есть по-прежнему, натягивает капюшон и почти бегом кидается к двери. Шквал рвет с нее куртку, вздувает на спине, в какую-то секунду кажется, что он вот-вот поднимет Сюсанну, перенесет через палубу, через фальшборт и бросит на лед, где-то далеко в этой белой неизвестности, — чего, естественно, не происходит. Ветер налетает, толкает и тащит ее, но поднять не может. Сюсанна по-прежнему стоит, где стояла, ухватившись обеими руками за ручку и навалившись всей тяжестью, безуспешно пытается открыть тяжелую дверь. Но ветер мешает ей, он глумливо хохочет и держит дверь, сколько бы Сюсанна ни дергала и ни тянула ее на себя.
Сюсанна быстро сдается и, тесно прижимаясь к переборке, направляется маленькими шажками к трапу, цепляется обеими руками за поручень и дает сама себе страшную клятву не отпускать его, что бы ветер с ней ни делал, потому что тут он бешеный, ничто ему не мешает, здесь он может с легкостью смести ее, повалить, сбить с ног, так что она покатится, как мячик, отскакивая от ступенек с острыми краями. Но она не позволит этому случиться, хотя ветер сдул капюшон и затылок теперь открыт стуже, которая сперва чуть прикусывает за него, а потом впивается мертвой хваткой, хотя тысячи ледяных зерен заставляют ее зажмурить глаза. Она не собирается сдаваться, ни за что на свете, она приставным шагом, как маленькая, спускается по трапу, шаг, еще шаг, шаг, еще шаг, и очень крепко держится за поручень, не останавливаясь даже, когда слезы выступают на глазах, и больше не ежится, и наконец, вечность спустя, ставит ногу на шкафут. Остается всего двадцать пять метров до следующей двери, и к тому же тут снова есть переборка, к ней можно прижаться, опереться спиной и двигаться боком, нащупывая путь пальцами, — потому что хоть Сюсанна и не может открыть глаза, хоть она ничего не видит, но не поддастся искушению шагнуть в сторону, сбиться с пути и исчезнуть в этом непостижимом…
И вот, наконец, другая дверь. Сюсанна поворачивается и тянет ее на себя, тянет обеими руками, но тоже безрезультатно. Шквал снова не дает ее открыть, ветер небрежно привалился к поверхности из стекла и металла и смеется над усилиями Сюсанны, ерошит ее мокрые волосы, велит стуже провести рукой по забранным в хвостик волосам и превратить в сосульку, а потом хохочет в полный голос, когда Сюсанна начинает барабанить в стекло обеими руками, хохочет так, что заглушает ее крик, а потом вновь приказывает стуже, чтобы та…
В этот самый миг дверь открывается, кто-то толкает ее изнутри, и Сюсанна вваливается в коридор, дрожа и пошатываясь. Ветер тянется вслед, пытаясь схватить ее, но ему не удается, в следующую секунду дверь захлопывается, и шторм ревет от досады с той стороны, а Сюсанна прислоняется к стене, переводя дух.
— О господи! — произносит она, моргая. С челки у нее капает вода. Сняв варежку, Сюсанна проводит рукой по лбу.
— Что случилось?
Это Йон. Стоит перед ней и хмурит седые брови, вид у него удивленный и расстроенный. Сюсанна моргает.
— Шторм начался. Я вышла покурить, и тут начался шторм. В один миг.
— Вы не видели предупреждения?
— Какого предупреждения?
— На табло. На площади Одина.
Сюсанна стаскивает сапоги, качая головой:
— Нет. Но спасибо, что открыли. Я сама не смогла.
Он пожал плечами:
— Пошли в курилку?
Сюсанна подавляет вздох. Ей неохота идти в курилку. Неохота сидеть и разговаривать. Хочется к себе в каюту, забраться под одеяло и вспомнить все, что произошло, чтобы потом забыть. Но Йон ведь открыл дверь. Он ее спас, впустив обратно в защищенный мир, а сегодня утром вид у него был такой несчастный, когда она не захотела с ним завтракать, что…
— Да, — говорит она, — конечно…
На площади пусто, как и в курилке. Нигде ни души.
— А где все? — спрашивает Сюсанна, снимает куртку, развешивает ее на кресле, а сама садится в другое. Йон мгновение колеблется, в какую-то секунду кажется, что он собирается попросить ее пересесть к нему на диван, а потом он встречает ее взгляд и усаживается на диван один, пожав плечами.
— Субботний вечер. Все, кто не работает, развлекаются. Или стоят на мостике и любуются непогодой.
Она кивает. Вздыхает:
— Я там чуть концы не отдала…
Йон протягивает сигареты, она берет одну, просит прикурить.
— И часто такое бывает? — спрашивает она затем, глядя на огонь.
— Какое?
— Когда шторм налетает в один миг.
Он снова пожимает плечами:
— Случается.
— А что с «рыбкой»?
— Пришлось поднимать и убирать в контейнер. Слишком большая скорость, слишком толстый лед. Могло ее разбить.
— Так что у вас никаких результатов?
— Да ладно. Вот доберемся до хребта Ломоносова, и все наладится. Там можно будет скорость сбавить и пройти по одному и тому же отрезку несколько раз. Чтобы разбить лед как следует. А сейчас наше дело — просто-напросто ее туда доставить.
Ясно. За окном завывает ветер, но здесь тишина. Слышен только отзвук тяжкого стука двигателей «Одина». Сюсанна затягивается, прикрыв глаза. Спешить незачем. И некуда. Но этой мысли тотчас же возражает другая часть ее «я».
— Я бы все-таки пошла приняла горячий душ.
— Ладно, — говорит Йон.
— Еще раз спасибо, что открыли мне.
Он чуть улыбается.
— Не за что. Придете на вечеринку?
— А что за вечеринка?
— Так ведь суббота.
Она сидит молча, вспоминая грохот музыки, доносившийся из бара, когда она лежала на койке и читала в прошлую субботу. Тогда тоже была вечеринка. Но ей не пришло в голову спуститься туда и принять участие. Другое дело праздник Нептуна, тут все было очевидно. Можно, смутно думается ей. Зайти и посмотреть, как и что. Хотя бы в интересах книжки.
— Да, — говорит она. — Конечно, я приду.
Но Йон все-таки уходит первым, посмотрев на часы и что-то пробормотав, пока она собирает свою разложенную одежду. Когда она выходит на площадь Одина, Йона там уже нет, она стоит одна и смотрит по сторонам. На табло мигает красная надпись: «Штормовое предупреждение! Никому не выходить на палубу без крайней необходимости!»
Сюсанна досадливо поднимает плечи. Ага. Вот оно, предупреждение. Она его не заметила после обеда, она помнит, что даже не взглянула на табло, выходя из кают-компании, просто прошла напрямик к лестнице и поднялась к себе в каюту, к компьютеру. После чего сидела и писала, причем писала довольно долго, а потом просмотрела и была вынуждена признаться самой себе, что написано-то плохо, отвратительно, ниже всякой критики. Иными словами, как всегда.
— Не держи зла на саму себя, — произнесла Элси где-то в глубине ее памяти, и поэтому Сюсанна тут же вскочила, надела куртку и отправилась на палубу — закурить и прогнать этот голос. И шторм действительно прогнал его, Сюсанна не вспомнила об Элси ни разу с тех пор, как солнце скрылось в облаках.
Но теперь Элси вернулась. Теперь Сюсанна, вдруг застыв, стоит посреди площади и видит Элси на больничной койке в Ландскроне. Прошло десять лет с тех пор, как это произошло, но вот оно происходит снова. И не в первый раз. И даже не в сотый. Наверное, в тысячный. Элси смотрит с состраданием на тогдашнюю Сюсанну, хотя это Элси умирает, и поэтому она берет Сюсаннину руку и гладит ее, а не Сюсанна гладит ей руку, и поэтому она шепчет Сюсанне слова утешения.
