Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ
– Гляди, чего покажу…
Худяков осторожно прикоснулся к виданному разве что только в телевизионных сериалах.
– Настоящая снайперская?
– СВД… Армейская.
– А через это ночью тоже видать?
– Можно и ночной прицел, если понадобится…
– И не боишься?
– А я после второй Чеченской ничего не боюсь.
Пили сидя на кухне. Чего взад-вперед тарелки да стаканы таскать!
Володя все так и курил, смешно пряча сигарету в рукав.
– А ты ему Олю простил?
Худяков молчал…
Спросил бы кто другой – онбы в морду…
Но это был не кто-то другой, а школьный друг. Их с Лешкой Старцевым друг.
– А зачем тебе винтовка?
– А зачем тебе бабушка такие большие зубы?
Молчали, курили, наливали и глотали противную водку.
– А знаешь, куда он поехал?
– Пашка? Известно куда – у него родители на Минаева в большом доме на Венце живут. Знаешь?
– А долго он у них там пробудет?
– Да уж до утра понедельника, наверное. Они же теперь поездом не ездят – время – деньги – они самолетом бизнес-классом до Москвы летают…
Володя все курил и молчал…
А на стенке фотокарточка…
Он, Лешка Старцев и две девушки возле старого дуба. Молодые, пьяные совсем. …
Это было уже вечером следующего дня, когда Старцев у себя дома валялся на диване, смотрел проклятый телевизор.
– Сегодня утром в Ульяновске убит заместитель Центробанка России – Павел Витальевич Митрофанов. Он был застрелен снайпером с крыши напротив дома своих родителей, где проводил нынешний уикенд. По заявлению вице-премьера правительства министра финансов Пудрина – это убийство носит исключительно политический характер и связано с той реформаторской деятельностью, которой себя полностью посвятил видный экономист и государственный деятель – Павел Митрофанов.
Председатель депутатской фракции правых реформаторов в Государственной Думе – Борис Имцов назвал это убийство посягательством на самое дорогое что у нас всех есть – на главное завоевание наших реформ – на демократию и свободу.
– Нас не запугаешь. Мы станем еще крепче, теснее сплотившись в борьбе с теми силами, что тормозят движение свободной России в Европу и в рыночную экономику…
Старцев стоял перед телевизором и думал, – неужто Ходжахмет?.
Он не простил ему Ольку.
Нет, не простил.
***
Старцев во многом копировал своего кумира – генерал-лейтенанта Неведя. Старцев – тогда еще командир развед-роты, и по званию – капитан, служил в ограниченном контингенте в ДРА или попросту в Афгане..
А комдив Невядь слыл тогда в войсках великим стебком. Приняв дивизию еще полковником, лазал по батальонам в каком-то старом затрапезном бушлате без погон, и не зная еще своего "нового" в лицо, многие попадали впросак, принимая его то за какого то гражданского спеца из Кабула, то за приблудившегося прапора из вещевой службы или с дивизионного склада ГСМ. Только маленькая квадратная бирочка на противогазной сумке с надписью химическим карандашом на ней "Невядь", выдавала новое дивизионное начальство. Говорили, что в этом своеобразном брезентовом портфеле, помимо запасных обойм к своему "стечкину" комдив постоянно таскал еще и фляжку из нержавейки с трехзвездочным армянским… Но про него вообще много чего говорили. И уже по весне, когда расцвел мак, и Невядь получил генерал-майора, принялся он лазать по батальонам в прапорщицких погонах с одною на них маленькой звездочкой… Будто этакий младший прапор, а не генерал…
Старцев всегда любил в людях настоящее…
А Невядь и был настоящим. Именно они, настоящие, вообще – то стебками всегда и прикидываются. Неживой или поддельный, или если вообще – чужой, те всегда как раз норовят все по-правилам, да как следует. А Невядь – мужик без комплексов.
Триста прыжков с парашютом, на костяшках – мозоли в медный пятак – от бесконечных отжиманий "на кулачках", да от ежедневных молочений в сосновую макивару… Да если бы его доблести писались не фиолетовыми чернилами, да не штабным писарем, да не в карточке учета взысканий и поощрений по форме, установленной в МО СССР, а гекзаметром боянно пелись бы у походных костров, то там бы были такие строки, как "голос его, был подобен раскату грома в самую страшную бурю, а глаза его извергали искры, как те, что сыплются из под колес боевой колесницы, когда та катится на бой по мощеной дороге…" Такой вот он был.
И баб он любил. И вообще, был он из тех, кто своего не пропустит.
В общем, задумал как то Невядь караван один целиком на себя записать. Весь. Со всем товаром.
Граница то с Пакистаном полу-прозрачная. Оружие – стингеры-мудингеры, это само – собой, но везли караванщики и барахло: "сони", "грундиги", "шарпы" всякие разные.
Генералы бортами военно-транспортной не только "груз-двести" в Союз слали, но порой настоящих "золотых тюльпанов" оформляли… Разведка наводку даст, четыре вертухи в горы… Туда с боекомплектом – обратно с "хабаром"… Потом только ящиками да тюками прям из "восьмерок" да в распахнутые рампы "анов"… А куда там потом в Союзе – никто и не знал.
Дивизионный разведчик ему эту идею то и подал. А то откуда бы Невядю знать, что кроме стингеров караванщик повезет бригадному генералу Камалю еще и бакшиш за прошлогодний урожай. А мак в том году – богатый уродился.
У Невядя для срочных серьезных дел, была отобрана команда. Из одних только офицеров и прапорщиков. Причем из тех, кто служил с ним еще во Пскове и в ГСВГ.
Третьим номером был в этой команде и капитан Старцев…
Шли двумя вертушками. "Восьмой" пару раз прижался – высадил две пятерки – в одной САМ, в другой старшим майор Кондратьев – разведчик дивизионный… А крокодил – тут же – все висел неподалеку – в пределах работы радиосвязи.
Невядь вообще слыл в войсках большим стебком.
И еще шла о нем молва, что справедливый. Будто бы вел Невядь свой одному ему ведомый учет потерь, где по его справедливому понятию должно было соблюдаться обязательное соотношение "один к восьми". Потеряли наши при выходе на тропу двоих десантников – комбат тут же должен отчитаться ему шестнадцатью головами дохлых духов. Потеряли четверых – покажи ему тридцать два холодных моджахеда – и ни на одного меньше!
Невядь с Кондратьевым тогда вернулись одни. Потери при выходе на караван составили восемь десантников и двое вертолетчиков – экипаж сгоревшего "восьмого".
Комдива с разведчиком подбирал прикрывавший вылазку "крокодил"…
По принципу справедливости, Невядь поклялся перед знаменем дивизии, что за десять товарищей, духи не досчитаются восьмидесяти голов.
Такой вот был Невядь… Потом, стал он губернатором одного края. И погиб. По-дурацки.
В вертолете расшибся и не на войне, а так – на лыжах на горных собрался, а вертолет за провода зацепился и…
А Старцев его любил. И во всем копировал. Хоть и не догадывался, что не окажись он тогда… Не окажись он – капитан Старцев – тогда, когда летали на ТОТ караван – в госпитале со сломанной ключицей… То все равно Невядь пришел бы домой вдвоем с майором Кондратьевым. А потери десантуры составили бы не восемь человек, а девять… Потому как "стебку" Невядю – лишние свидетели были не к чему.
Старцев прибыл в Новочеркесск двумя вертушками.
"Двадцать четвертый" или попросту "крокодил", постоянно отстреливая тепловые ловушки и ощетинясь пушками и кассетами НУРСов, прикрывал посадку "восьмого", из которого шустро, по-десантному, выпрыгивали офицеры в камуфляже – и начальник штаба полковник Синицын, и начальник разведки майор Грабарь, и командир штабной роты капитан Клещук…
И едва коснувшись ботинками асфальта площади Ленина, где кроме памятника Ильичу, несмотря на середину жаркого майского дня – не было ни души, Старцев затребовал связь с дивизией, и только махнул пилоту "восьмого", – мол, улетай, а нето еще подцепят тебя "Иглой" или "стингером".
Танкисты первого батальона дивизии уже были где-то в полу-часе хода от Новочеркесска. Они видели их сверху еще десять минут назад. Теперь надо было установить связь с оставшимися в городе милиционерами, уяснить где противник и обложить Султана так, чтобы ни один бородатый не смог бы выскочить.
– Товарищ генерал-майор, здание под штаб подходящее нашли.
– Чей это дом?
– На почтовом ящике написано – Кравченко, но, видимо, никто не живет. Обзор удобный сразу на две улицы, в саду окопчики отрыть можно, и стены надежные – кладка в два кирпича – из гранатомета не возьмешь.
– Добро.
– Товарищ генерал-майор, разведка докладывает из района больницы. Прибыли туда силами взвода на двух БРДМах. Чехи бьют из ДШК и "мухами" кидаются.
– Кто? Селиванов? Дай его мне. Береза? Это Туча здесь. Ты броню побереги.
Отойди за дома.
Старцев поморщился. На его частоту настроился мусульманин.
– Это ты, Старцев? Что позывной такой мрачный придумал себе? Ты начальника штаба накажи, пусть он тебе другой позывной – праздничный придумает, "могила" или "гроб". Скоро тебе и то и другое понадобится.
