Жоржи Амаду - Подполье свободы
– Я уже не сенатор, сеньор Эузебио. И я доволен Варгасом. Если удается продать свой кофеек по хорошей цене, я удовлетворен. Я всегда говорю этим людям: никто лучше сеньора Жетулио не сможет управлять нашей страной… И, кстати, о кофе… Не забудьте: мы здесь встретились для того, чтобы я вам передал комиссионные, вполне заслуженные, смею вас заверить. Вы, сеньор, хорошо поработали, в этом нет сомнения. Но и мы, плантаторы, не мелочные люди. Тут вот порядочная сумма… – Он раскрыл бумажник и вынул из него чек. – Я держу деньги в банке Коста-Вале. Нужно только получить их по чеку.
Эузебио Лима взглянул на чек, затем быстро спрятал его в карман.
– Эти деньги предстоит разделить на многих, сеньор Флоривал. В операции принимало участие столько народу, что вы себе и представить не можете… Из всех учреждений, начиная от канцелярии президента и кончая департаментом печати и пропаганды и полицией. Когда я закончу раздачу денег, не знаю даже, останется ли что-нибудь на мою долю…
– Ну, друг мой, вы не из дураков, сумеете отстоять свои интересы… Кто, в конце концов, купил кофе, чтобы перепродать его правительству? Или вы думаете, мне ничего не известно? – громко рассмеялся экс-сенатор и хлопнул Эузебио по спине. – Неплохое дельце, а? Вы имеете основание быть фанатично преданным сеньору Жетулио…
Эузебио Лима, получив чек, перешел на конфиденциальный тон:
– У моего друга Пуччини есть одна идея, он парень с головой и далеко пойдет. Далеко пойдет, сеньор Флоривал… Я уже представил его президенту, и теперь у нас с ним возникли кой-какие планы… Если сеньор Жетулио удержится у власти, мы сможем как следует отстоять свои интересы. По правде сказать, сеньор Флоривал, я не понимаю людей, организующих заговоры, – например этих армандистов. Бразилия велика и богата, дела идут хорошо, все люди – то есть, я хочу сказать, все достойные, порядочные люди – могут быть сыты… – Он сделал паузу, чтобы выпить глоток вина, а затем пустился в дальнейшие рассуждения: – Так вот, я еще могу понять, когда кричат коммунисты. В конце концов, нельзя сказать, чтобы для простого народа жизнь была райской. Цены растут, забастовки запрещены, трудовая юстиция, ну, в общем вы сами знаете, что это такое… То, что коммунисты кричат, это оправдано. Мы выпускаем на них полицию, как вчера перед дворцом, – это тоже оправдано, больше того, это даже помогает обделывать выгодные дела. Но то, что обеспеченные люди, люди из высших слоев, у которых все есть и которым сеньор Жетулио предоставил эту благословенную конституцийку, освободившую их от парламента, от безответственных воплей газет, от забастовок, демонстраций и митингов, то, что эти люди, которые могут жить спокойно, занимаются организацией заговоров, потому что они думают только о себе, – вот с этим я не согласен… Я просто не в состоянии это понять…
Экс-сенатор выразил свое полное согласие.
– Я всегда говорю: нам всем нужно объединиться против коммунистов, которые нам угрожают. Чего хотели интегралисты? Сильного, авторитарного режима – они его теперь имеют. Чего хотели армандисты? Политики покровительства кофейным плантаторам – они теперь ее имеют. Чего хотели промышленники? Что они требовали? Узды для своих ненасытных рабочих – они теперь ее имеют: конституция дает им все права. А то, что одни связаны с американцами, другие – с англичанами, третьи – с немцами, это не имеет никакого значения… Хватит места для всех, как вы справедливо сказали. Иногда я думаю, что лучше всего было бы сразу разделить Бразилию, чтобы удовлетворить всех: Сан-Пауло с частью Параны отдать англичанам, другую часть Параны и Санта-Катарину – немцам, остальное – американцам, которые должны иметь больше, потому что они – наши соседи, друзья и покровители… Тогда все были бы довольны… Но я только неотесанный осел и когда однажды заговорил об этом в сенате среди друзей, меня сразу же заставили замолчать. «О таких вещах вслух не говорят», – оборвали меня друзья. Будто преступление высказать то, что все думают… Плохо, как вы недавно заметили, думать только о себе, – вот что нам мешает! А кто от этого выигрывает? Коммунисты, только они…
Почти то же самое, но другими словами сказал Коста-Вале своему другу Антонио Алвес-Нето во время завтрака в своей резиденции. Мариэта подала кофе и оставила их одних, она еще чувствовала себя усталой после праздника, ей хотелось попытаться переговорить с Пауло по телефону. С тех пор как юный дипломат исчез с приема вместе с Мануэлой, Мариэта стала грустной и раздраженной. Она догадывалась, что должно было произойти, и больше чем когда-либо чувствовала крушение своих надежд. Как только она вышла, Коста-Вале приступил к делу:
– Эта фотография – донкихотство… Ты выставляешь себя реалистом, а действуешь, как Дон-Кихот… И это во времена генерала Франко!.. От этого выиграют только коммунисты и никто больше!..
– По правде говоря, – сказал, смеясь, Алвес-Нето, – я узнал об этой злополучной фотографии только сегодня утром, когда увидел газету. Это дело рук моего секретаря редакции, ловкого парня. Но шутка получилась забавная и имела большой успех… Хуже всего, что департамент печати и пропаганды угрожает закрыть газету.
– Вот видишь? И что тебе вообще надо, Тонико? Почему тебе, вместо того чтобы стряпать всякие заговоры, не провести несколько месяцев, как это сделал Артурзиньо, наполовину уйдя от дел и не вмешиваясь в политику? А потом приблизиться к Жетулио…
– Нет, друг мой, ни за что. Я знаю, чего я хочу, и знаю, как этого можно достигнуть. Жетулио не может делать политику вместе с нами: мы – «англичане», он – проамериканец… Но ты сейчас не американец и не англичанин… Все твои мысли заняты этой долиной реки Салгадо. И я хочу дать тебе совет: оставайся, по крайней мере, нейтральным… Чтобы завтра тебе не начали мешать… Долина реки Салгадо – очень большой и лакомый кусок, и многие, даже некоторые твои друзья с Уолл-стрита, проявляют недовольство.
Коста-Вале рассмеялся.
– Англичане в счет не идут, Тонико. Мне уже надоело повторять это. Вы лезете прямо в западню… Что касается моих друзей с Уолл-стрита, то у меня уже есть их предложение. Мы будем вместе вести это дело… Хочешь присоединиться? Мы могли бы продумать этот вопрос – наша компания должна иметь свою газету…
– Пока что я хочу другого.
– Говори…
– Я не прошу, чтобы ты оказывал нам поддержку, по крайней мере, в прямой форме. Но нам нужны деньги. У нас с тобой есть контракт на рекламу твоей новой компании. Таким путем ты мог бы предоставить нам некоторые суммы без всякой огласки…
– Я не верю в вашу победу, однако «осторожный до старости доживет»… Я согласен, но при одном условии: если вы победите, Флоривал будет наместником Мато-Гроссо… В этом районе мне нужен такой человек, как он.
– Он же связан с Жетулио.
– Ну и что же? Кто с ним не связан?
– На сколько мы можем рассчитывать?
– Я подумаю… Со своей стороны, я тоже сделаю тебе предложение: ведь, если вы проиграете, газету закроют, и ты лишишься всего. Передай мне часть акций, и я обеспечу нормальный выход газеты, пока ты будешь сидеть в тюрьме… И буду посылать тебе сигареты…
– Ну что ж, я подумаю… Итак, если я выиграю, у тебя не будет затруднений с долиной реки Салгадо. Если я проиграю, ты обеспечишь существование газеты…
Он поднял хрустальный бокал.
– За наши успехи…
19
Мариана и Жоан обвенчались в те трудные дни, которые последовали за посещением диктатора. Бумаги были приготовлены в Жундиаи, куда она уехала вместе со старым Орестесом утром в день церемонии. Итальянец взял с собой корзинку, наполненную бутылками с ананасным вином, приготовленным им в загородном домике, где находилась подпольная типография. Он заменял Мариане отсутствующую семью – старый Орестес был для нее как бы близким родственником; он служил ей напоминанием об отце и обо всем, чему тот ее учил. Мать не приехала, она осталась прибрать домишко, снятый в далеком пригороде, где она теперь будет жить вместе с дочерью и зятем. Не приехала и сестра, но Мариана была даже рада, что та не присутствует на свадьбе, столь отличной от ее собственной: без подвенечного убора, без белого платья, без религиозной церемонии. Сестра подарила ей почти новое голубое платье и пару туфель – в них Мариана и венчалась. Товарищи во главе с Руйво собрали деньги и купили Мариане дешевые ручные часики, которые, кстати, были ей очень нужны.
Со станции в Жундиаи ее привели в дом товарищей, где уже дожидался Жоан. Он тоже был в новом костюме: в грубошерстных брюках, приобретенных в маленькой лавчонке; они представляли контраст с немного подержанным, но сшитым из прекрасного материала пиджаком, взятым у Сисеро д'Алмейды. Жоан казался в этот день серьезнее, чем когда-либо, и если бы они не затеяли спор о международной политике, то Мариана не знала бы, как провести эти долгие часы перед завтраком. Всем было немного не по себе. Хозяева дома – пожилая пара с четырьмя шумными ребятишками – постарались приготовить хорошее угощение. Орестес откупорил бутылку со своим ананасным вином, все стали разговорчивее, и вскоре комнатушка наполнилась громким смехом. Было произнесено несколько тостов. Орестес предложил выпить за новую коммунистическую семью, которая создается в этот день; он говорил о высоком моральном облике рабочих, о их любви к детям и родителям; о борьбе, которая связывает их всех; о будущем, ради которого они трудятся. Женщины растрогались; хозяин дома тоже захотел сказать несколько слов – ведь Жоан всегда останавливался у них, когда приезжал по партийным делам в Жундиаи. Он поднял бокал за Жоана, который всегда работал, не щадя своих сил, не обращая внимания на тяжелые условия жизни, за Жоана, от которого ему ни разу не пришлось услышать жалобы, за Жоана, научившего его почти всему, что он теперь знает.
