Фатерлянд - Мураками Рю
— Мы поедем с вами, — сказал Маэзоно, обращаясь к полицейским. — Но кто эти люди? — спросил он, указывая в сторону корейцев.
Бритоголовый продолжал подобострастно кланяться. Он был весь покрыт потом и выглядел так, словно накачался наркотиками. Маэзоно двинулся в сторону полицейского, уходя от направленных на него стволов. Оператор попытался подойти поближе, чтобы взять лицо задерживаемого крупным планом, но бритоголовый крикнул, чтобы тот оставался на месте. Затем он вскинул свой дробовик и прицелился в оператора. В ту же секунду Тхак, стоявший слева от Маэзоно, поднял свой «калашников» и дважды выстрелил. Из ствола вырвалось оранжевое пламя, и Йокогаве показалось, что он увидел, как пули проделали в бритой голове мужчины два отверстия. Череп бритоголового буквально разлетелся на куски, мозг брызнул во все стороны, и кусочки его вещества прилипли к лицу Йокогавы. Кровь и ошметки попали на объектив телекамеры. Оператор опустил ее, чтобы протереть линзу, но вдруг застыл, увидев перед собой то, что осталось от головы несчастного. Полицейские беспокойно загалдели.
Хотя мужчина и потерял половину головы, умер он не сразу. Руки его все еще сжимали дробовик, пальцы дрожали, а голова с вывалившимся мозгом продолжала дергаться. Земля вокруг потемнела от крови. Йокогава попытался стереть с лица кровавую жижу, но неожиданно для себя опустился на корточки и начал неудержимо блевать. Краем глаза он видел, как полицейские ведут Маэзоно к броневику, но никак не мог преодолеть рвотный рефлекс.
4. Парк охори
5 апреля 2011 года
Чхве Хён Ир вернулся в отель «Морской ястреб» с шестым по счету задержанным. Войдя в гостиничный холл, он с удивлением отметил про себя, что кондиционированный воздух больше не беспокоит его. Ранее он чувствовал себя неуютно, словно его тело начинало терять свои контуры и расплывалось. Все же он был привычен к суровому и холодному воздуху Республики. Изменения в ощущениях последовали, скорее всего, оттого, что Чхве гордился тем, как началась его служба в чине капитана в недавно созданной Специальной полиции Экспедиционного корпуса Корё.
Аресты начались в два часа ночи, а к началу дня Чхве привел уже шестого преступника. После проведения первых арестов было решено разделиться на два отряда. Один возглавил Чхве, другой — Пак Ир Су, успевший задержать четырех человек. Разведка ЭКК сформировала список из ста шестидесяти девяти фамилий; половину из перечисленных следовало задержать в течение семи дней, до прибытия подкрепления. Впрочем, нынешние темпы все же не устраивали командование: девять человек за полдня — слишком мало. Большая часть поименованных в списке лиц проживали в окрестностях корейского лагеря — командование посчитало, что проведение арестов в более отдаленных и менее знакомых районах будет слишком опасным.
Задержанный по имени Омура Кикуо, видимо, был частым посетителем отеля «Морской ястреб». Сидя в бронемашине, он похвастался сопровождавшим его полицейским из префектуры, что пару лет назад устроил в холле «Ястреба» вечеринку на восемьсот персон.
— Да, это впечатляет, — мрачно заметил один из полицейских.
Он отлично знал, где с этого дня будет находиться Омура — отнюдь не в номере люкс — и как с ним будут обращаться.
Омура был светской фигурой и одним из богатейших людей Фукуоки. На нем были костюм-тройка из чрезвычайно дорогой материи, красный шелковый галстук, тщательно вычищенные кожаные ботинки и очки в черепаховой оправе. С одной стороны, полицейские-японцы должны были питать чувство жалости к нему, но в то же время они испытывали и некоторое удовлетворение, зная, что ожидает человека, чей доход во много раз превышал их служебное жалованье. Шестидесятилетний доктор Омура был первым в Фукуоке, кто создал больницу, включавшую в себя дом престарелых. Впоследствии, получив огромные прибыли, он стал одним из крупнейших спонсоров как Демократической партии, так и ныне не существовавшей ЛДП. В ордере на арест было указано, что он обвинялся в махинациях со страховыми выплатами, уклонении от уплаты налогов, подкупе политических деятелей и взимании незаконных поборов за лечение редких заболеваний, таких как бессимптомная ВИЧ-инфекция и лимфангиома.
В Экспедиционном корпусе выявлением преступников занимались два офицера. Они использовали идентификационные коды для определения самых крупных налогоплательщиков, в число которых входили владельцы дорогих вилл и ценных бумаг, приобретатели золотых монет и слитков, граждане, обладающие страховыми полисами на крупные суммы, владельцы банковских счетов за рубежом, состоятельные участники благотворительных обществ и члены неправительственных организаций, крупные спонсоры политических партий, любители зарубежных курортов, использующие для перелетов частные самолеты, лица, осуществляющие крупные денежные переводы с кредитных карт, владельцы дорогих импортных автомобилей, яхт и легких самолетов, члены элитных теннисных, яхт- и гольф-клубов, пациенты дорогих частных клиник. По выявлению таковых тщательно изучалось их финансовое и служебное положение; далее в дело вступала муниципальная полиция, которая и выдвигала обвинения в неуплате налогов, коррупции и прочих незаконных деяниях. Первостепенное значение придавалось арестам уголовных преступников — во-первых, ЭКК хотел завладеть их активами, во-вторых, предъявление политических обвинений пока считалось преждевременным.
Омура сначала был отведен в небольшую комнату радом с банкетным залом, где Чхве скрепил печатью расписку следующего содержания: «Я, Омура Кикуо, подследственный за № 10, даю свое согласие на допрос представителями Экспедиционного корпуса Корё». После этого его подвергли беглому медицинскому осмотру: измерили температуру, артериальное давление, пульс, проверили состояние желудочно-кишечного тракта и работу сердца — убедиться, что Омура сможет выдержать допрос с пристрастием. Важно было не допустить смерти допрашиваемого до того, как он передаст всю интересующую информацию.
Как только Омура подписал расписку, полицейские-японцы немедленно покинули комнату. Оставшись один на один с корейцами, Омура несколько сник и поинтересовался, не будет ли ему предоставлен переводчик. Чхве на это ответил на ломаном японском, что для проведения эффективного допроса знание языка, разумеется, является обязательным. Омура немного успокоился и улыбнулся. «Вот человек, — подумал Чхве, — который точно не знал ни дня нужды в своей жизни. Все, что ему сейчас остается, так это только улыбаться. Но скоро он разучится даже улыбаться».
Омуру провели в подвал гостиницы по пожарной лестнице. На тускло освещенной лестнице было холодно, воздух был пропитан пыльным запахом бетона. Из-за стены, что отделяла лестницу от автопарковки, доносились слабые стоны и всхлипывания. Каждый раз Омура останавливался и вопросительно смотрел на сопровождавших. Чхве вдруг почувствовал аромат жасмина. Этот разодетый человек перед своим арестом выбрал нежный, почти женственный парфюм. Лоб и щеки Омуры покрывал здоровый румянец, делая его моложе своих лет. Седые волосы разделены прямым пробором и приглажены. Ткань серого пиджака была гладкой, словно атлас, без единой складочки; запонки изготовлены из перламутра, а на пухлом безымянном пальце, напоминавшем банан, сверкало толстое обручальное кольцо. Черный циферблат наручных часов по окружности был инкрустирован драгоценными камнями. Подобными часами в Республике выплачивались взятки коррумпированным членам партии и чиновникам. Часы «Сейко» продавались в специализированных магазинах по баснословным ценам, но Чхве еще не видел таких, как у Омуры. Гостиная в доме Омуры напоминала интерьер королевского дворца. Солдатские ботинки Чхве полностью утонули в толстом пушистом ковре. В застекленных шкафах стояли многочисленные бутылки с виски и коньяками, о которых Чхве даже и не слышал, а в свете старинной люстры матового стекла поблескивали бесконечные ряды бокалов и рюмок самых разных размеров и форм. Чхве не мог отделаться от мысли, что стоящий перед ним человек пока и понятия не имеет о таких наказаниях, о такой боли, которая заставляет непроизвольно кричать, причем подвергающийся пыткам не осознает, что он орет во все горло.
