Лариса Райт - Когда осыпается яблонев цвет
С Маргаритой в школе так не решался разговаривать даже директор, а о том, что подобный тон может позволить себе кто-то из учеников, и уж тем более отличница Бельченко, – такого в здравом рассудке даже и представить себе было невозможно. Но это произошло. А Маргарита не испытывала ни гнева, ни унижения, ни обиды. Было бы на кого обижаться. Одно сплошное разочарование. Куда только катится этот мир. Она спросила у Анжелики, не скрывая брезгливости:
– Значит, думаешь отказаться от малыша?
– Да. – К холодному металлу прибавился явный вызов. – И это мое законное право. Никто не может меня упрекать.
– Нет? Что же ты тогда бежишь из школы, как крыса?
– Не бегу, а ухожу в экстернат.
– Бежишь, Анжелика, бежишь. Ты же понимаешь, не можешь не понимать, как отреагируют на твой поступок ребята. По головке никто не погладит.
– Плевать я хотела на ребят. Мое место около Шлыкова еще не остыло, а там уже очередь из претенденток. Толпа от Крылова переметнулась. Теперь у нас новый герой.
– И в твоей власти сделать из героя ничтожество.
– Да не хочу я тратить на него свои нервы.
– Не потому ли, что сама недалеко ушла? – Дольше Маргарита сдерживаться не могла. Негодование вырвалось наружу, и теперь ярость кипела и в глазах, и на щеках, и в голосе женщины. Девушка в долгу не осталась, тоже перешла на повышенный тон и бросилась в атаку:
– Да как вы смеете?! Кто вам дал право?!
– Тот, кто собирается отдать своего ребенка в детский дом.
– Детский дом – не притон и не помойка. Там из него вырастят человека, – повторила Анжелика текст, явно вложенный в голову «заботливой» мамашей.
– Ты находишь жизнь в детдоме прекрасной?
Анжелика передернула плечами. Аргументов в пользу этого утверждения у девушки не нашлось, поэтому она сочла разговор оконченным и направилась к выходу из класса. На пороге все же остановилась и, обернувшись к Маргарите, произнесла:
– Ну, может, его кто-нибудь заберет.
– Кто заберет? – произнесла женщина механически, совсем не рассчитывая на ответ, но он все-таки прозвучал:
– Есть же на свете добрые люди.
– Есть же на свете добрые люди, – директор детского дома смотрела на Маргариту одновременно и с восхищением, и с нескрываемой жалостью. Второе Маргарите было непонятно, но директор сочла нужным объяснить свои эмоции: – Вы должны понимать, что легко не будет, и я заранее вам сочувствую.
– Я понимаю, что усыновление – не игра в бирюльки. Но в данном случае все несколько проще. Я ведь не посторонний человек для Марты. Она и так практически живет у меня последние два года. К тому же речь идет не об удочерении, а об опекунстве. Я не хочу, чтобы она лишилась льгот, положенных по закону.
– Все верно. Все верно. – Директор суетливо перекладывала на столе какие-то бумаги и почему-то волновалась: то начинала накручивать на палец прядь волос, то теребила телефонный шнур, то зачем-то хваталась за ручку. Поведение женщины казалось Маргарите странным. Казалось бы, она должна радоваться за воспитанницу и испытывать некоторое облегчение: ребенок обрел семью. Разве не здорово? Но очевидное беспокойство не отпускало хозяйку кабинета. Маргарита продолжала спокойно сидеть у стола, а директор встала и начала ходить по комнате в какой-то глубокой задумчивости. Маргарита игр в кошки-мышки не любила, она хотела внести ясность, а потому сказала уже в третий раз:
– Бумаги в порядке. Разрешение получено. Я могу забрать девочку?
– Да-да, конечно, – женщина откликнулась, но из задумчивости не вернулась.
– Может быть, тогда позовем Марту? Попросим ее собрать вещи?
– Я сейчас попрошу секретаря. – И снова хождение. Сжатые губы, нахмуренные брови, руки за спиной и шаги, шаги, шаги от окна до книжного шкафа и обратно. Маргарита не выдержала:
– Так попросите же! – Прозвучало громко, требовательно и раздраженно. Директор встрепенулась и вернулась на свое место. Села, заговорила тихо, вкрадчиво, как с душевнобольной:
– Маргарита Семеновна, Марта – непростая девочка.
– Вы, наверное, забыли, что мы давно с ней знакомы? – Маргарита попыталась придать разговору легкость, но директор предложенную игру не приняла, продолжала настаивать на своем:
– Давность знакомства тут не играет никакой роли.
Маргарита от этих загадок окончательно потеряла терпение – повысила тон и отчеканила железным голосом:
– Я педагог почти с двадцатилетним стажем и прекрасно знаю, что простых детей, впрочем, как и взрослых, не бывает. Есть характеры сложнее, есть попроще, но при желании с любым можно найти общий язык. А что касается Марты, то с ней мы уже во многом договорились.
Директор детского дома смерила Маргариту долгим взглядом, потом сказала, не отводя глаз:
– Вы просто не знаете того, что знаю я.
– Так расскажите! – Негодование дошло до предела.
«Сколько можно тянуть резину?!»
– Хорошо. – Директор кивнула головой, решившись на то, на что, видимо, решиться было не так уж просто. – Вы не оставляете мне выбора. Хотя я и сама считаю, что утаивать от вас информацию было бы неправильно.
–..?
– Марта – не совсем здоровый человек.
– Насколько я знаю, в детском доме каждый ребенок с диагнозом, который снимается уже через несколько месяцев домашней жизни.
– Нет-нет. Речь не о банальной задержке развития или врожденных поражениях нервной системы. Да и о какой задержке развития можно говорить в ее случае? Способный человечек. Талантливее многих детей из обычных семей.
– Вот именно! Абсолютный слух, живая речь, прекрасная память! Она на французском скоро лучше меня говорить будет. – Заговорив о Марте, Маргарита расцвела в улыбке и даже сама услышала в своем голосе милую, теплую нежность. Не заметить такого отношения не могла и директор, она улыбнулась в ответ, но ее улыбка вышла немного грустной:
– Это замечательно, что вы так относитесь к девочке, но вам придется поверить в то, что память у нее как раз совсем не прекрасная.
– О чем вы говорите?
– Маргарита Семеновна, вам не кажется странной ее одержимость музыкой?
– Возможно, но при чем тут память?
– Вы действительно думаете, что такая тяга может быть врожденной?
– Не понимаю, почему нет? Думаю, истории известно немало случаев, когда интерес к какой-то области жизни заложен в человеке природой.
– Да, это так. Но много ли вам – учителю иностранного языка – известно случаев, когда человек знал множество стихов и песен на французском, никогда его не изучая.
