Захар Прилепин - Десятка
— Да, Зелим. Посмотрю на наших: все как дети. В игры играют. Кого ни встреть — бригадный генерал, самое меньшее — полковник. Если бы у каждого чеченского полковника был пусть даже не полк, а хотя бы рота солдат, наша армия была бы самой большой в мире.
— Бакх ду, Ахмед. Правду говоришь. Но что делать? Нам бы в живых остаться, но не за счет трусости, не бегая от смерти, чтобы женщинам, которые своих мужей и сыновей похоронили, в глаза было не стыдно смотреть. Это и будет наша с тобой победа.
Бой начинался весело. Пройдя село, танки разъехались веером и открыли огонь. Ополченцы соскочили с брони и пошли в атаку с криками «Вуррроооо!» и «Аллах акбар!». Русские побежали, оставляя на поле подбитую технику и раненых. Ополченцы вытаскивали федералов из машин и расстреливали. Полк попытался продолжить наступление, преследуя удирающего противника.
Но скоро все поле перед селом превратилось в карнавал взрывов. Начался настоящий ад. Плотно, чуть ли не на каждый метр земли, ложились мины и снаряды. В небе появились самолеты, посыпался град бомб. Танки загорались один за другим. Тела ополченцев разрывались в кровавые клочья.
Когда началась атака, мы с Ахмедом остановили свой пикап на краю села и залегли в ров, сжимая в руках автоматы. Разрозненные группы федералов прорывались во все стороны, кто-то бежал к селу, и мы стреляли в тех, кто оказывался близко к нам. Потом квадрат накрыло огнем, и мы уже не могли стрелять; пытаться встать и переместиться в другое место тоже было бессмысленно — осколки летели, как пыль в ураган. Я думал, что, наверное, это и есть танец Шивы, индийского бога разрушения — пляска, которой он уничтожает вселенную. После одного из взрывов совсем рядом с нами я был контужен и потерял сознание.
Когда я очнулся, уже стемнело. Бомбежка и артобстрел закончились, на поле горели танки, русские добивали наших раненых. Я оглянулся и увидел двоюродного брата. Глаза Ахмеда были открыты, затылок разбит осколком, и мозговое вещество запачкало воротник. Я взвалил на себя труп и пополз по канаве вдоль села.
Не помню, сколько я полз, но успел выбраться подальше от места боя. Впереди, там, где канава делала поворот, я увидел несколько силуэтов людей с автоматами. «Ну все, конец» — подумалось мне.
— Хъо мил ву? (ты кто?) — услышал я оттуда. Ответил по-чеченски:
— Я… Зелим… брата убило.
— Ползи к нам, голову не поднимай.
И тут с другой стороны послышалась русская речь. Я свалил с себя тело Ахмеда, перехватил автомат и обернулся. Над краем канавы, совсем близко от меня, стояли люди с оружием.
26. ЗачисткаПервую зачистку в Урус-Мартане делали второпях. Чтобы боевики не успели укрепиться в домах, когда настанет ночь. Наутро сделаем новую зачистку, уже по полной программе. Стреляли по окнам, потом врывались в дома. В сомнительные помещения заходили по правилу: сначала бросаешь гранату, потом идешь сам. Попадались раненые и прячущиеся боевики. Кого-то брали в плен, тех, кто оказывал сопротивление, — уничтожали. Не было ни мародерства, ни лишнего насилия. Не было даже настроения вкушать плоды победы. Только бы скорее все закончилось.
Уже вечером шли вдоль канавы по краю села. На дне заметили какое-то копошение, вскинули автоматы. Тут заполыхал стоящий рядом сарай, огонь осветил окрестности, и я увидел… в стоящем на дне канавы по колени в грязной воде боевике с автоматом было что-то знакомое…
27. ЗаревоТак мы стояли и смотрели в глаза друг другу, и наши измазанные лица озарялись пожаром. Целую секунду, которая длилась больше чем вечность. Мы успели вспомнить себя — от первого лета в песочнице до последней зимы, все наши игры и разговоры. Когда-то мы были так же измазаны, потому что возились в глине на краю совхозного поля. А еще вечерами мы пекли на костре картошку, и блики костра так же играли на наших лицах. Мы вспомнили все, и даже главное, что мы всегда были одним целым. Мы были едины друг с другом и в счастливой щедрости своего единения принимали в себя и эту вселенную, со всеми населяющими ее существами. В целом мире не было никого, кроме нас, ничего, кроме нашей игры. Звезды, Солнце и Луна, Земля, ее реки, поля, леса и горы — были созданы для нас. И другие дети, они играли с нами, и каждый тоже включал в себя целый мир. И еще был Он — Тот, Кто позволил нам играть, Он был в душе каждого и в сердце каждой пылинки. И знать это было счастьем.
И это ничего, что за спиной одного из нас были несколько бойцов ОМОНа с автоматами, а у поворота канавы другого прикрывали вооруженные ополченцы.
Просто такая была игра.
Эта секунда, она прорвала плотную ткань времени, она затянула весь мир в черную дыру, прошлое, настоящее, будущее слились в едином зареве, но огонь больше не плясал на наших лицах, он застыл, как электрический свет, словно кто-то делал фотоснимок, и на этой фотографии нам предстояло жить вечно. Секунда все длилась и длилась…
Тот из нас, кто выстрелил первым, написал эту повесть.
Михаил Елизаров
Родился 28 января 1973 в г. Ивано-Франковск, УССР.
Окончил филологический факультет университета в Харькове и музыкальную школу по классу оперного вокала.
Служил в армии. По состоянию здоровья попал в госпиталь и был демобилизован.
Дебютировал как прозаик в 2000 году.
Лауреат литературной премии «Русский Букер» 2008 года.
Библиография:
«Проза», Торсинг, 2000.
«Ногти», Ad Marginem, 2001.
«Pasternak», Ad Marginem, 2003.
«Красная пленка», Ad Marginem, 2005.
«Библиотекарь», Ad Marginem, 2007.
«Кубики», Ad Marginem, 2008.
«Госпиталь», Ad Marginem, 2009.
«Нагант», Ad Marginem, 2009.
«Мультики», АСТ, 2010.
Госпиталь
Ночь, рассказывает «дед» Евсиков:
— Короче, мужик пошел к одной бабе, ну, кинул палку, ну, дал ей в рот, нормально, да… А потом захотел ее в жопу выебать, ну, баба, типа, согласилась, ебет он, короче, ее в жопу, да, а баба вдруг перднула, и у мужика потом хуй отсох, вот…
— Пиздец, — вздыхает кто-то. — Не повезло мужику.
— Так что в жопу лучше не ебаться, — заключает Евсиков. — Опасно.
Госпиталь переполнен. Находчивый полковник медицинской службы Вильченко приказал сдвинуть койки. Теперь на двух спальных местах размещаются по трое. Дембеля и «деды» спят на панцирной сетке, «черпаки», «слоны» и «духи» посередине, на железном стыке.
Госпиталь все поставил с ног на голову. Здесь носят не форму, а казенные пижамы, больше похожие на робы. Упразднена двухъярусность казарменных кроватей, и старослужащие лишены привилегии первого этажа.
