Макс Фрай - Большая телега
— Так вот именно из-за кошек эти саги до сих пор никто никогда не издавал! — Ирина Рувимовна воздевает к небу длинный когтистый указующий перст и торжествующе хохочет. — Все думали — фальсификация и предпочитали не лезть в это дело, чтобы не оказаться посмешищем. Понимаешь, все три существующие рукописи датируются шестнадцатым веком и, похоже, вышли из-под пера одного и того же переписчика. С одной стороны, в этом нет ничего необычного, некоторые саги были впервые записаны именно в то время. А с другой — откуда взялись кошки? И кто сказал, будто люди в шестнадцатом веке не умели развлекаться за чужой счет? Понятно, что и в этом случае документ имел бы огромную ценность, вопрос — кто рискнет написать комментарии к его изданию? И с какой позиции будет рассматривать текст? В общем, все наложили в штаны, и я, каюсь, тоже… И вдруг наши датские коллеги обнаруживают свидетельства, что в середине одиннадцатого века викинг Бьярни Горелый, сын Торстейна Едока, действительно привез в Исландию кошку и поселил ее на хуторе своего брата Эйвинда Хмурого. Это произвело на всех столь сильное впечатление, что Лошадиная долина, где в то время жил Эйвинд Хмурый, была переименована в Кошачью долину, и новое название продержалось лет двадцать — пока была жива кошка, и еще несколько лет после ее смерти. Но потом впечатления потускнели, и долина снова стала Лошадиной… Понимаешь, что это значит? Саги о людях из Кошачьей долины были созданы в течение этих двадцати лет. То есть мы имеем дело с подлинными текстами, с настоящими исландскими сагами, созданными в одиннадцатом веке, причем очень точно датированными. И конечно, я во всеуслышанье заявила, что не умру, пока их не издам. И теперь начинаю понимать, что это неосторожное заявление вполне может обречь меня на принудительное бессмертие. Ну хоть черное пятно над левой бровью пока не появилось,[46] и на том спасибо.
— Для вас, по-моему, бессмертие не катастрофа, — говорю я. — Из вашего ума еще поди выживи, скучно вам тоже нескоро станет, а характер у вас и так не подарок, хуже небось не будет.
— Да я не то чтобы против, — вздыхает Ирина Рувимовна. — Но не такой же ценой! Я решительно отказываюсь жить в мире, где саги о людях из Кошачьей долины до сих пор не изданы по-русски. Но именно в таком мире я и живу. Это возмутительно! И еще Олежка Торвальдсен пропал, а это уже вообще ни в какие ворота. Совсем молодой был, твой ровесник или даже немного младше, мой лучший переводчик с древнеисландского и современных скандинавских языков, кроме разве что шведского, и бог с ним. Такие переводчики раз в сто лет рождаются, поверь мне, я не преувеличиваю… При этом Олежке еще и деньги не были нужны, можешь себе представить. Работал исключительно ради собственного и моего удовольствия. Ангел.
Я и сам иногда совершенно бесплатно выполняю просьбы Ирины Рувимовны, такой поди откажи. Но картинку нарисовать — дело нехитрое и недолгое, не чета переводам, которые, если работать на совесть, отнимают все время и силы.
Поэтому я недоверчиво качаю головой.
— Он что же, жил подаянием?
— Держи карман шире! — торжествующе восклицает Ирина Рувимовна. — Олежка у нас самый настоящий богатый наследник. — И, спохватившись, печально добавляет: — Был. Не могу поверить, что его больше нет. Впрочем, он и по закону пока считается живым. Когда человек пропадает без вести, положено ждать то ли семь лет, то ли девять, прежде чем… Неважно. Честно говоря, я совершенно уверена, что Олег жив. И при этом сомневаюсь, что он вернется.
— Почему?
— Если я сразу скажу почему, буду выглядеть выжившей из ума старой дурой, — вздыхает она. — Давай так. Я тебе расскажу, что случилось, только факты, а все дурацкие умозаключения можешь делать сам. Договорились?
— Договорились. Давайте ваши факты. И прежде всего объясните, ради бога: как этот прекрасный человек умудрился стать богатым наследником, если он мой ровесник? Его папа был номенклатурный мафиози?
— Все гораздо проще. Его папа был иностранец. Датчанин. Крупный производитель какой-то лабуды — не то детского питания, не то кошачьих консервов, не то стирального порошка. А женился он на русской, из семьи эмигрантов, вроде бы очень знатной, хотя кто их теперь разберет. Факт, что мать Олега считала русский своим родным языком и сына, конечно же, с первых дней к нему приучала. При этом отец, конечно же, говорил с ним по-датски, а няней взяли старую исландку, так что ребенок до двух лет все это слушал и озадаченно молчал, а потом заговорил сразу на трех языках одновременно — вот так и растят будущих идеальных переводчиков, а как ты думал… Олег поздний ребенок, родился, когда уже не надеялись. Родители, как он сам признавал, избаловали его до безобразия, во всем шли навстречу, ничего не требовали, позволяли заниматься только тем, чего хотелось, и вот что я тебе скажу: так и формируют, что называется, хороший характер. Более покладистого человека я в жизни не видела. И менее амбициозного тоже. Обычно это очень мешает в жизни, но когда ты наследник приличного состояния, вполне можно позволить себе быть милым и мягким, не рискуя умереть в канаве.
У Олега, насколько я знаю, была, вернее, есть старшая сестра, дочь его отца от первого брака. Она в семье хрестоматийная блудная овца: еще в юности связалась с идейным хиппи и по сей день живет с ним в счастливом гражданском браке где-то на задворках Христиании.[47] Папаше это, понятно, очень не нравилось, и, в итоге, он не оставил ни гроша ни дочке, ни ее детям, а их у нее штук восемь, если не больше. Олег очень любил сестру и племянников, дай ему волю, он бы весь этот табор у себя дома поселил, но она не захотела. Деньги он им, конечно, давал каждый месяц, как зарплату, и всякий раз радовался как ребенок, что сестра их взяла. Она, как я поняла из рассказов Олега, человек очень гордый и независимый, таким помогать всегда нелегко… Ты имей в виду, я не просто так тебе голову их запутанными семейными делами морочу. Сестра — это у нас ружье, которое непременно выстрелит в финале, верь мне.
А теперь вернемся к Олегу. В последнее время я стала замечать, что он затосковал. Не заскучал, не загрустил, не скис, а именно затосковал; ты уже большой мальчик и должен хорошо понимать, в чем разница. Внешне это почти не проявлялось: Олег по-прежнему делал для меня кучу работы, регулярно приезжал, то по делу, то просто так, с подарками, и был таким прекрасным собеседником, что я, грешным делом, все время забывала, что он младше на сорок с лишним лет. Но на лбу у него при этом была отчетливо написана любимая Соломонова присказка: «Суета сует, все суета». Дурость, как я это ненавижу! Но тут ничего не поделаешь, если уж человек попал под власть этого заклятия, остается только ждать, пока само пройдет. У некоторых, я точно знаю, проходит, хотя, увы, не у всех… Поэтому я делала вид, что все в порядке, старалась загрузить мальчика интересной работой, даже в гости к нему съездила, не потому что так уж хотела, а чтобы его растормошить. И тут вдруг эта чудесная новость про кошку Эйвинда Хмурого, и конечно, я немедленно отдала саги о людях из Кошачьей долины Олегу на перевод. И готова поклясться, что Соломоново проклятие на его челе в тот день изрядно потускнело; впрочем, как обстояли дела потом, когда мы расстались, я, конечно, не знаю.
