Юрий Поляков - Гипсовый трубач: дубль два
Таким образом, МОП состоял теперь из пяти человек. Председательница общины Ведмедюк лет двадцать пять назад, еще учась в Литинституте, сочинила свою единственную повесть «Зассыха» – про девочку, страдавшую энурезом и оттого люто возненавидевшую Советскую власть. В повести усмотрели свежий социальный протест против Империи зла, тайком передали рукопись на Запад, там ее перевели на английский и выпустили в Бирмингеме тиражом 500 экземпляров. С тех самых пор Ведмедюк считается прозаиком с мировым именем и упорно работает над романом о половой связи Иисуса Христа с Марией Магдалиной. Она постоянно рассказывает о своем замысле в многочисленных интервью, ездит с лекциями по миру, получает массу грантов от солидных организаций, включая Минкульт, фонд Сэроса и Всемирное братство Белой Богини, но пока еще не опубликовала из нового сочинения ни строчки. Недавно «Зассыху» хотели экранизировать, даже заказали авторше сценарий, но так и не нашли на главную роль подходящую актрису, которая согласилась бы беспрерывно мочиться перед кинокамерой. Впрочем, именно благодаря этому несостоявшемуся проекту община стала называться МОПС, так как теперь объединяет в своих рядах не только писателей, но и сценаристов.
Что же касается Болединой, то она вообще не имеет к литературе никакого отношения. Лет пять назад ее наняли секретарем-машинисткой с доплатой за влажную уборку помещения. Но однажды Ведмедюк, задумавшись об интимной жизни Спасителя, забыла на столе ключи от сейфа, и коварная поломойка немедленно похитила печать и уставные документы организации, спрятав их в неизвестном направлении. Сложилось роковое двоевластие: легитимность у председателя, а уставные документы с печатью у секретаря-уборщицы. Работа МОПСа оказалась парализована. После консультаций с юристами пришлось выбрать Боледину первой заместительницей и на очередной грант от фонда «Русский мир» купить ей кольцо с бриллиантом.
А вот Гавриилов, конечно, – писатель, он сочиняет толстые книги о том, как Советская власть губила таланты высокими гонорарами, дачами, санаториями, творческими командировками, – и нет ей за это прощения! Солженицын перед смертью подарил ему свой том с теплой надписью, смысл которой счастливец от всех скрывает.
– Кстати, откуда вы знаете его отца? – снова прервав рассказ, поинтересовался Кокотов.
– Да ведь он работал главным цензором на Мосфильме! Ох, и лютый мужик был! На обсуждении «Плавней» орал, что по мне Колыма плачет. А что сказал Алконосов по поводу «500 лучших писателей мира»?
– Посоветовал, если есть деньги, соглашаться. Сказал, это уже третье издание. В первом есть статья и о нем – между Алигьери и Ахматовой. По жизни очень помогает, хотя, разумеется, ни в какую Библиотеку конгресса справочник не идет, а попадает только к тем, кто заплатил за статьи о себе. Зато когда Жора предъявил, что входит в пять сотен лучших писателей всех времен и народов, заказчики актуальных эпосов набросили ему двадцать пять процентов сверх первоначальной ставки. Вспомнив свое былое изобилие, он заплакал.
– Неужели в МОПСе состоит всего пять человек? – горестно спросил Огуревич. – Но откуда у них такие связи?
– Вы уверены, что они у них есть? – хмыкнул режиссер.
– А фотография?
– Подумаешь, фотография! Мало ли каждый день в Москве официальных обжираловок, на которые забредают сильные мира сего!
– Помилуйте, Дмитрий Антонович, – поддержал Огуревича Кокотов, – но на такую, как вы выразились, «обжираловку» еще надо попасть.
– Бросьте! У меня есть приятель. На своем домашнем принтере он изготовил конверт с надписью «Администрация президента». так вот, с помощью этого конверта, отрекомендовавшись спецфельдъегерем, которому срочно надо передать секретный документ начальству, он проходит на любой самый закрытый прием. Иногда под видом шифровальщиц проводит с собой знакомых девушек. Кроме того, власть к писателям всегда относилась с симпатией, ибо никто, кроме них, не умеет так быстро менять свои политические взгляды согласно сквознякам в коридорах Кремля. Могли и на самом деле пригласить для протокола. Меня вот тоже иногда зовут, как жертву советского произвола. Однажды даже зазвали на прием по случаю Дня независимости России. Глупее праздника я не знаю! Вообразите Вашингтон, празднующий день отделения Техаса! Ну, я пошел ради интереса. О, это был пир пресмыкающихся! К сожалению, я сильно напился и надерзил страшно сказать кому. Больше меня не приглашают…
– Извините, Дмитрий Антонович, но вы сами себе противоречите, – усомнился Огуревич. – Если это пустые люди и ничем не могут нам помочь – зачем они приезжали?
– А вы знаете, как в договоре обозначена их услуга?
– Не-ет.
– Вот послушайте: «Параграф 2.1. МОПС берет на себя проведение ряда организационно-финансовых мероприятий, направленных на укрепление хозяйственно-творческой и лечебно-профилактической базы ДВК “Кренино”». Вот, оказывается, как изысканно можно назвать передачу взятки судье Доброедову!
– Но ведь в случае неудачи мы, как они выразились, «расходимся по нулям»? – пробормотал директор.
– Э-э, не скажите, Аркадий Петрович, ведь иногда, очень редко, в судах все же торжествует справедливость. И допустим, мы выигрываем процесс, так как Доброедов набрал уже столько взяток с истцов и ответчиков, что может себе позволить однажды быть беспристрастным служителем закона. Мы побеждаем, а «мопсы» говорят: это оттого, что ему переданы пятнадцать коробок евроконфет. Проверить-то невозможно. В результате они прикарманивают ваши кондитерские изделия, а еще вы им ни за что ни про что отдаете десять комнат нашего богоспасаемого заведения. А под комнатки ведь по закону еще и землица полагается. Кстати, где вы возьмете евроконфеты? Учтите, уменьшать сосиски больше нельзя – мы не в блокадном Ленинграде!
– Даже и не знаю, – затомился труженик торсионных полей. – Но ведь если мы проиграем, они ни на что не претендуют.
– Не факт! Для этого я изучаю договор. Дайте мне сосредоточиться! – режиссер пыхнул трубкой. – Аркадий Петрович, тяпните пока нутряной водочки, а вы, коллега, подумайте над нашим новым сюжетом. Кажется, он небезнадежен…
Воцарилось молчание. Огуревич закрыл глаза и ровно задышал – точно уснул. А писатель встал со стула, будто бы размяться, и невзначай приблизился к окну, чтобы получить в сердце новую стрелу разочарования: красный «Красйслер» не появился.
– Ну вот! Ну конечно! – рявкнул Жарынин так, что Огуревич проснулся, а Кокотов отпрянул от окна. – Вот, примечание к параграфу 6.2., в самом низу, крошечными буковками. А ведь Сен-Жон Перс предупреждал человечество: мелкий шрифт – орудие мошенников! Читайте вслух, торсионный вы скиталец!
