Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома
Я застыла, как истукан.
— А представь, сколько их огребет Тоби, когда мама с папой узнают, как он тебя завлекал, чтобы ты с ним встречалась?
— Это мое дело, Грета, — сказала я, но она продолжала, как будто не слыша.
— И никто не посмотрит на то, что он гей. Он взрослый мужик. Вот и все. Он взрослый, а ты — ребенок, именно так это и выглядит со стороны. Его арестуют за развращение малолетних, а потом, когда выяснится, что он заразил Финна СПИДом, его посадят в тюрьму. Он. Заразил. СПИДом. Нашего. Дядю. Финна. Тебе это не важно? Да что с тобой? Что с тобой происходит?
А что со мной? Со мной что-то не так?
— Он меня не завлекал…
— Так, значит, ты сама его завлекала? Это и есть твой бойфренд? — Грета расхохоталась.
— Нет. Я не это имела в виду. Я хотела сказать…
— Я знала, что ты все врешь. Знала, — ухмыльнулась Грета. — Как будто у тебя и вправду есть парень. О чем я думала?! Ты просто жалкая неудачница. — Ее голос звучал пронзительно и пугающе.
— Я… он…
— Что — он? Он теперь твой лучший друг? Я слышала, как ты с ним говоришь по телефону. Вся такая смеешься, заискиваешь перед ним. Прямо-таки рассыпаешься мелким бесом. Как будто ему это надо. Как будто ему больше нечего делать, кроме как болтать с тобой по телефону.
— Ты же не знаешь… Ты вообще ничего не знаешь. Ты просто полная дура. Глупая, как бревно. — Мне хотелось выложить ей все. Рассказать о записке от Финна. И что они оба не знали про СПИД. И Тоби ни в чем не виноват. Но я знала, что Тоби не хочет, чтобы я об этом распространялась. И еще, может быть, я боялась, что Грета скажет мне что-то такое, чего мне не хочется слышать. Что она перевернет все с ног на голову, и я совершенно запутаюсь и перестану понимать, где правда, а где ложь.
Пару секунд Грета молчала. Потом смерила меня презрительным взглядом и проговорила все с той же ухмылкой:
— Это же очевидно, Джун.
И я попалась в ловушку. Я понимала, что этого делать нельзя, но слова вырвались сами:
— Что очевидно? Что?!
— Он использует тебя, чтобы оправдаться в собственных глазах. Чтобы снять с себя вину. Наверняка он тебе говорил, что ничего такого не делал, да? Что он ни в чем не виноват? Но он знает, что заразил Финна СПИДом, и теперь ему хочется как-то себя обелить. Иначе зачем бы ему тратить время… тратить свои последние дни на тебя?
Грета умеет задеть за живое. Умеет подобрать слова, которые ранят в самое сердце. Я знала, что она наблюдает за мной, ждет реакции на свой выпад. Я постаралась изобразить полное безразличие и невозмутимость, но она уже видела мое лицо.
— Ты и сама это знаешь, — сказала она.
— Я-то знаю. А ты вообще ничего о нас не знаешь, — ответила я, но голос у меня дрожал и звучал неуверенно.
Грета наклонила голову набок и прищурилась.
— Значит, «о нас». То есть теперь это «мы»?
Я хорошо знаю Грету. Когда она в таком настроении, она может запросто переиначить любые мои слова, вывернуть их наизнанку и придать им совершенно противоположный смысл. Как будто она — скульптор, а мои слова — мягкая глина в ее руках. В куске глины заключены миллионы возможностей, а какая из них воплотится в реальность — зависит только от рук мастера. Что бы я ни сказала, Грета превратит мои слова во что-то глупое и наивное. Но, возможно, она права. Может быть, она не перевирает мои слова, а просто снимает все лишние слои, пока не останется только правда. Голая, без кожуры — неприглядная и безобразная.
У меня опустились руки. Мне показалось, что я сейчас заплачу. Прямо на глазах у Греты — впервые за многие годы. Вот они, все мои тайны, разложены на столе. Как будто кто-то залез ко мне внутрь, вытащил все, что там было, и выставил на всеобщее обозрение. Смотрите все! Вот ее глупые надежды! Вот ее наивное мягкое сердце!
А потом я увидела, как Грета берет заварочный чайник и наливает чай себе в чашку. Темная жидкость лилась аккуратной и ровной струйкой, и ни одной капли не стекло на носик. Грета поставила чайник на стол и провела пальцем по ободку крышки.
Она трогала мой чайник. Чайник, который оставил мне Финн. В это мгновение все остальное исчезло. Я смотрела на палец Греты, лежащий на фарфоровом носике, и у меня в груди закипала ярость. Мне хотелось убить Грету — по-настоящему. Она подула на чай у себя в чашке, отпила глоточек. Я смотрела на это и думала, что сейчас я ее точно убью. Я шагнула к ней, но все-таки остановилась посередине кухни. Остановилась и закричала. Во весь голос. Вложив в этот крик всю обиду и боль, которую причинила мне Грета за столько лет. Все ее злобные наскоки. Все язвительные замечания. Все издевательства, все ухмылки. Я кричала так громко, что у меня у самой заложило уши. Грета испуганно дернулась. Мне наконец-то удалось ее напугать.
— Не трогай мой чайник! Вообще не прикасайся к моим вещам! — заорала я. Мой голос шел из таких глубин, о которых я даже не подозревала. Грета медленно опустила чашку, поставила ее на стол и потрясенно уставилась на меня. Но потрясение быстро прошло. Она провела рукой по волосам и подтянула резинку, державшую их собранными в хвост.
— В общем, готовься к большим неприятностям, — проговорила она, покачав головой.
— Я тебя ненавижу!
Я бросилась на нее. Мне было уже все равно. Я вцепилась ей в волосы, а она больно пнула меня по коленке. Я отскочила, по-прежнему сжимая в руке прядь ее волос. Грета взвизгнула, схватилась за свои волосы и выдернула их у меня.
— Перестань, — проговорила она, поднимая руку. — Тише. Мама пришла.
Мы обе замерли.
Я услышала, как хлопнула дверца машины, и поняла, что Грета опять победила. Она, наверное, уже предвкушала момент, когда мама войдет в кухню и увидит все, что лежит на столе. Конечно, она сейчас здорово повеселится, наблюдая за тем, как я пытаюсь найти объяснения. Я обернулась к ней, ожидая увидеть, как она принимает невинный вид, готовясь встретить маму. Но она была напугана не меньше меня.
— Давай быстро, — сказала она.
Она метнулась к шкафчику под раковиной и достала большой черный пакет для мусора. Вернулась к столу и одним движением руки сгребла в пакет почти все, что там было. Я схватила чайник и бросилась в ванную под лестницей, на ходу проливая чай. Заперлась изнутри на задвижку, опустила крышку унитаза и села на нее, прижимая чайник к груди.
Из кухни доносились приглушенные голоса. Я прижала ухо к двери. Мне хотелось послушать, о чем говорят мама с Гретой. Вообще-то я не люблю подслушивать и подсматривать. И очень этого не одобряю. Но конкретно в тот раз я решила поступиться принципами.
— …мне, правда, лучше… вот решила прибраться в комнате… затеяла генеральную уборку, — сказала Грета.
