Григорий Ряжский - Дети Ванюхина
Айван, узнав в тот же день о первенце, не успел обрадоваться, потому что про неутешительный диагноз узнал одновременно, и это привело его в расстройство. Но расстроился, главным образом, из-за жены, – не хотел, чтобы Милочка переживала этот удар судьбы и испытывала материнские мучения. Занят он был на новой работе невероятно, но все равно сумел сообразить, что неполноценному грудничку понадобится теперь особый уход, и с этой целью тут же отдал необходимые распоряжения через Дмитрия Валентиновича. Полине Ивановне Милочка решила до поры правду не открывать: так ей насоветовала принесшаяся в роддом свекровь Ирина Леонидовна. Сказала, что и Нины одной с нее достаточно для огорчений ежедневных. Пусть мама лучше думает пока, что у дочки, по крайней мере, все в порядке, а там видно будет, может, все и образуется. Сейчас препараты имеются эффективные, не то что раньше, в советское время, когда крест можно было сразу ставить, если что-то оказывалось серьезней аптечного случая. А при надобности Марк Самуилович пришлет из Далласа все, что будет необходимо. Утешать невестку утешала, но сама иллюзий не питала.
– Скорее всего, врожденное, – сообщил ей роддомовский врач в разговоре на другой день. – Мог бы я вам голову поморочить, рассказать про инфекционные там разные, обменно-эндокринные воздействия, интоксикацию еще… – Он честно посмотрел на Ирину Леонидовну, и она, заметив в его глазах усталость и безнадегу, сразу почему-то всем его словам поверила. – Сами наверняка понимаете – неоткуда приобретенному в такой семье взяться, можно с высокой вероятностью исключить этот диагноз. – Он повел вокруг головой в неопределенном направлении, имея в виду стены, в которых разговор этот происходил, и добавил: – И все другое в этом заведении вряд ли было бы возможным, учитывая, с кем дело имеем: травматизм родовой, к примеру, или что-либо подобное, что зависит и от врача. Остается немного – вирусы могли бы быть еще: краснуха или же токсоплазмоз, но это заранее проверялось, там все чисто. Резус-фактор – тоже отрицательный, бывает еще, правда крайне редко, дискератоз, но это при явно недостаточном витамине А в первые месяцы беременности – тоже, полагаю, не ваш случай, да? Другое дело, – сменил он тему, подведя безрадостный итог, и пожал плечами, – куда то, что имеем, разовьется, малоумие это, в какую стадию. Там три есть пути, в недоразвитии психическом: дебильность – ну это самая легкая форма, имбецильность – средней считается степенью и идиотия. Последняя – та самая тяжелая, не дай, как говорится, Бог. Но это уже психиатр подключится когда, прояснится, надеюсь. И не сразу, конечно, тоже время пройти должно определенное. Но в любом случае, как бы ни обернулось, лечение длительным бывает обычно, чаще – пожизненным, – добавил он, перед тем как попрощаться…
Ирина продолжала внимательно слушать усталого доктора, но вдруг поймала себя на мысли, что смысл произносимых им слов пробивается к ней с трудом, потому что слова эти, до того как долететь до ее ушей и быть услышанными и понятыми, спотыкаются на своем пути о другие, не такие, как эти, но похожие, тоже из области удручающей врачебной безнадеги и тоже про случившуюся в несогласии с законами нормальной природы маленькую человеческую жизнь. Она слушала и слышала… «Это бывает по разным причинам… Энцефалит, к примеру, травма также внутриутробная или родовая… Недостаток кислорода в результате перекрытия плацентой, такое бывает тоже, а у близнецов особенно… Тогда случается инсульт, а он обычно с последствиями. Пуповина могла быть пережата нехорошо, и это у близнецов не редкость… Бывают и другие причины, генетического характера иногда случаются. Есть и необъяснимые науке случаи…»
В закрытом для простых смертных родильном заведении Милочку готовы были продержать любое, по ее желанию, время, но она пожелала выписаться раньше предложенного срока и не захотела оставаться больше чем на неделю. Ровно через неделю «мамонтовая» мигалка доставила молодую мать с новорожденной на Плющиху. Как правильно вести себя в новой ситуации, в одночасье обратившейся для нее самой и всей семьи из счастливой в непредсказуемую с сомнительным будущим, Милочка не знала. В первый момент просто испугалась, что выгонят ее вон с чужим больным ребенком, что не захочет Айван признать дочь-недоумка от неизвестного отца, воспользуется несчастьем и передумает жить дальше с Милочкой в законном браке, отменит прежнюю печать и вышлет ее саму обратно в Мамонтовку к матери и безумной сестре. И тогда у нее зажглось внутри пищевода, в самой привычной его середине, разом огнем желанным занялось и заполыхало с той же самой забытой почти прежней силой и отчаянной внутренней страстью к нетрезвому этому забытью. И перепугалась она насмерть, что не выдержит и сорвется. Но забирать ее Айван приехал с охапкой белых роз и глупой счастливой улыбкой на юной физиономии, и тогда у нее отлегло – и на сердце отлегло, и внутри пищевода тоже, и она подала мужу свое дитя, и тоже выдавила из себя нечто наподобие улыбки, не вполне искренней, но настоятельно в этот момент необходимой, и он принял ее на руки, девочку эту, их дочурку, несовместную, но законную, и прижался мальчишечьей щекой к щеке жены, к ее теплой и бархатистой коже, и сказал: «Все хорошо, хани, все в порядке, о’кей?» И тогда Милочка окончательно поняла, какая она все же дура, дура натуральная, что позволила себе расслабиться из-за пустяка, из-за нелепой случайности по части какой-то там хромосомной аномалии, до которой ей дела, по большому счету, быть не должно, – она слабая женщина и мужнина жена, есть врачи, есть другие специалисты, пусть тоже напрягаются и вместе с ней и Айваном борются за семейное благополучие, за детское здоровье, они платить готовы – не за так, слава богу; ей и так нелегко пришлось, досталось по полной программе – роды выдержать аномальные, да и не на ней, если уж разбираться по настоящей справедливости, вина лежит за дочкино слабоумие, а на Люське покойной, матери-арестантке, никто не просил ее детей рожать спьяну неизвестно от кого, чтобы без отчества даже получилось по документам, и никто Шурика тоже, между прочим, не просил ее насиловать, несовершеннолетнюю почти и полностью беззащитную. И понимание это много ей дало, потому что явилось окончательным итогом последнего для нее испытательного сомнения в негаданно привалившей удаче.
Дальше, однако, все пошло по плану. Айван включил все возможные кнопки, машина спасения заработала с максимальным КПД, с каким вообще возможно только, и порулила вдоль путейных отметок к промежуточному финишу. И финиш этот забрезжил и замигал: слабо, но затем ярче все и ярче, а когда совсем приблизился, то ясно стало уже неотвратимо – олигофрения, но в стадии первой все ж, со страшного края – дебильность.
