Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу
Появилась рекламная заставка, потом молодой красивый брюнет в белом халате зашевелил губами…
— Every time you eat… Каждый раз во время еды…
Я выключил телевизор, оставив включенным на записи видак, и тупо уставился на пульт. Никаких мыслей в голове не было. Одна унылая пустота, и… трудновато дышать.
* * *— Что ты крикнул ЕМУ?
— Кому? — спросил я машинально, уже зная, про кого она говорит.
— ЕМУ… Большому? Когда ударил моего мужа, и он покатился прямо к… к ЕГО лапам, и…
— Рыжик, я… Я ничего не кричал, я… Просто подумал…
— Нет, — настойчиво перебила она, ты крикнул! Я — слышала!.. Ты крикнул что-то… Что-то вроде: «Прикончи… за маленькую!» — Рыжая яростно замотала головой. — Ты просто не хочешь сказать, ты… Что-то скрываешь… Зачем? Неужели я и сейчас, после всего, такая… такая…. — Она расплакалась. — Чу… Чужая?..
Во мне шевельнулась жалость, но я задавил в себе этот слабенький хилый «росток», потому что…
Потому что в мозгу у меня, как на видеомагнитофоне, прокручивалась «лента» с нашим ужином… при свечах. И лента кассеты, которую сунул в видак Ковбой — на которой действительно прокручивался наш ужин при свечах и на которой я увидел, что она была тогда вовсе не такой пьяной, какой хотела казаться.
— А ты — не скрываешь? — спросил я.
Все еще плача, она помотала головой.
— Тогда расскажи мне кое-что, — она подняла на меня заплаканное лицо, посмотрела в глаза и медленно кивнула. — Когда мы ужинали, ты вроде как напилась и стала предлагать мне… Ну, рассказывать про сейф и как мы отошлем документики, — она вздрогнула, но не отвела взгляд. — Ты — шутила? Ты — валяла дурака, или?…
Она отвела взгляд. Ожидая ответа, я молчал. Она — тоже. Потом она вздохнула и тихо сказала:
— Не знаю.
— Вот как?
— Да, вот так, — огрызнулась она. — Я… не хотела его убивать, но тогда он бы меня… Слушай, я не могу тебе сейчас рассказать все, но поверь, я просто хотела посмотреть, как ты ответишь, как ты станешь… Твою реакцию, и… Я не знаю. Правда, не знаю! Ты, — она опять заглянула мне в глаза, — не веришь мне? Ты думаешь… — она запнулась и осторожно положила руку мне на плечо.
(…Мягкая кошачья лапка с глубоко втянутыми маленькими, словно игрушечными, коготками? Или… не маленькими? И совсем не игрушечными. Не так уж она безобидна, и совсем не мала, моя… наша «Рыжая»…)
Я вяло пожал плечами, покачал налившейся тяжестью головой и сказал:
— Да, нет, Рыжик… Забудь. Я — просто так…
— Расскажи мне
Я встал, подошел к столу, уселся на стул, взял в руки пульт и уставился в темный экран, не видя его, вообще ничего не видя и ни о чем не думая. В голове была полная пустота, все мысли — связные и бессвязные — куда-то подевались, осталась одна пустота, какая-то тусклая и бесформенная, без картинок, без звуков…
— Расскажи, — громче повторила Рыжая, оторвав меня от бессмысленного созерцания пульта от телека, зажатого в ноющей распухшей руке.
— Что? — с какой-то вялой неохотой спросил я.
— Все… Тут есть… Было что-то еще, чего я не знаю… А ты — знаешь. Знаешь!.. — с неожиданной силой повторила она. — За какую маленькую ты хотел отплатить? Нет, хотел, чтобы… чтобы ТОТ отплатил?..
— Хорошо, — помолчав, сказал я. — Правда, мне почти нечего… Но ладно. Пошли, — я встал со стула, и не дожидаясь, пока она слезет с дивана, побрел к аркообразному проему, ведущему в холл, и — к кабинету.
Она пошла за мной, за ней следом с недовольным видом двинулся Кот, обогнал ее и меня, первым вошел в открытую дверь кабинета и вспрыгнул на подоконник. Я тоже подошел к окну, обернулся, поманил ее пальцем к себе, и когда она подошла, обнял за плечи и ткнул в раскрытые жалюзи окна.
— Что ты там видишь? — спросил я.
— Как — что? Дом… Дальше — еще один… Там, кстати, эта сучка живет — домработница… Та-а-нечка, — процедила она сквозь зубы. — Она-то и увидала Кота в окне…
— Точно — дома? — перебил я. — Больше ничего?
— Нет… Ну, фонари вон там горят, детская площадка… А за вторым домом шоссе, его не видно отсюда, но я знаю…
— Несколько дней назад, — я помолчал, собирая усталые мысли и почему-то с трудом втягивая в себя воздух, словно он стал каким-то плотным, каким-то слишком густым, — я видел из этого окна пустырь… Неясно так видел, словно сквозь дымку какую-то. Помнишь, еще спросил у тебя, что это за стройплощадка?
— Ага… — кивнула она. — Помню, но… там же нет никакого пустыря.
— Нет, — сказал я, — сейчас там нет никакого пустыря. И никакой стройплощадки, — я отошел от окна и сел в кресло, стоявшее у письменного стола. — Но тогда он там был. Я видел его, потому что когда-то давно, в детстве… Иди сюда.
Она подошла я усадил ее к себе на колени, перекинул ее ноги через подлокотник кресла, чтобы ей было удобно сидеть, и… Рассказал ей про свою первую кошку, про то, как подобрал ее на даче, про то, на какой даче, про полковника и его друга-цыгана, про пустырь на месте ее, еще не построенного тогда, бывшего дома, про то, что увидел потом, через пол годика, на этом пустыре, про…
Когда я закончил, я почему-то почти задыхался. Но не от своего рассказа, не от множества слов — я рассказал ей, если не всю мою жизнь, то, наверное, самое главное в ней, и уложил этот рассказ всего в несколько десятков слов
(вот сколько слов занимает главное в человеческой жизни…)
но почему-то выдохся. Мне было трудно дышать…
Она молчала, глядя на меня своими широко открытыми блядскими глазищами. Потом она медленно покачала головой и тихо сказала:
— ОН не отплатил… ЕМУ было все равно… Он просто…
— ОН просто играл, — кивнул я. — Кошка охотится и убивает. Это — ее суть, ее игра и… Ей нравится убивать, если… Если она — кошка.
— Но… — Рыжая поперхнулась. — Тогда почему ОН не убил нас? — вдруг перебила меня она. — Почему ОН не стал… играть с нами? А?
— Кто знает… Зато одно мы теперь знаем про них точно, — я попытался выдавить усмешку, но кажется, это вышло неважно — Помнишь, ты спросила… На водохранилище… Почему их называют семейством кошачьих — в честь самых маленьких?
— О, Господи, — прошептала она и нервно, как-то… по-кошачьи облизнулась.
— Вот именно, — я попытался подмигнуть ей, но кажется, это вышло еще хуже, чем перед этим усмешка. — Теперь мы… Мы с тобой — знаем, почему… Знаем — кто главный, кто Хозяин Джунглей, — с трудом выговорил я. — И может быть, еще знаем, что они делают — маленькие — когда садятся в кружок и часами… Может быть, знаем, с кем они говорят.
— Господи… — снова прошептала Рыжая, вся дрожа, а потом крепко стиснув меня и прижавшись лицом к шее, глухо спросила:
— Ты не уйдешь от меня?
— Куда я уйду? Уже почти ночь… И зачем? Ведь мои приезжают только…
Она замотала головой.
— Я не про сегодня. Ты… не уйдешь от меня совсем? Не бросишь меня? Ты… будешь обо мне помнить?
— Хочешь, чтобы я бросил жену, дочку и остался с тобой… насовсем?.. — с трудом выговорил я, мне что-то мешало говорить, мешало…
(Что значит, будешь обо мне помнить? Почему она о себе, как будто о мертвой?…)
— Ага, — она быстро закивала, слезла с моих колен, сделала шаг к зеркальным створкам шкафа, повернулась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза. — Может, не сразу, не сейчас, но… Скажи сейчас, чтобы… Чтобы я знала. Мне… — она поднесла руки к груди, а потом ладони скользнули к горлу. — Надо знать… Я должна… Черт, как же… трудно дышать!
Вдруг, ни с того ни с сего у меня в мозгу включился «рубильник» воображения — включился сам, словно вышел из-под моей власти, из под моего контроля и зажил сам по себе, чего раньше с ним и со мной никогда не случалось… И еще: воображение — моя любимая игрушка, — включилось, но как-то нечетко, смазано, как… Если сравнить с каким-то механизмом, то это устройство словно дышало на ладан, работало с натугой, еле-еле, будто… В последний раз.
Вишневый «Мерседес» (не 190-й, а куда круче) останавливается перед шлагбаумом, у въезда на территорию нашего дома и охраняемую стоянку. Из будки моментально выскакивает слегка поддатый мужик в кителе без погон и военной фуражке без кокарды, с морщинистым, изрытым оспинками лицом и отвислым красным носом — вылитый зав. отделом техники безопасности того самого НИИ, где я когда-то… Радостно кивая на ходу, он торопливой трусцой бежит к воротам, открывает их и поднимает шлагбаум.