Борис Екимов - На хуторе
Они сидели на колодке рядом, курили, и Чапурин, как казалось ему, не Юрке, – себе говорил.
– У меня тоже иной раз. Ныне, например, с утра в саду поработал, деревья окапывал, с клубникой занимался. Утро, прям, дорогое, так бы никуда и не ходил. В контору идти неохота, там собачиться, – засмеялся он, – а все же пошел. А ведь мог бы и не ходить. Правильно? Но пошел. Надо. Жизнь… – Чапурин хотел объяснить, почему это надо, но слов не нашел. Чуял, что верно говорит, а вот слов не было. – Жизнь, – повторил он. – Надо трудиться. Так что, Юрка, давай.
Он поднялся, руку пожал.
– Давай, Юрий. Давай жизню другую зачинать. Старое бросим. И – за ум. Сын у тебя растет. Давай.
Он пошел со двора легко, и на душе было легко и светло, словно пришла какая-то нечаянная радость. За воротами, на улице, он оглянулся: Юрка стоял, глядел ему вслед.
Время к обеду шло. Он зашел домой, сел, как всегда, на крыльце покурить, крикнул жене:
– Леля! У нас сала старого цельный ящик. Ты отложи сальца поболе. Закрутки погляди, какие у нас в банках, лишние. Варенье там. Они у нас по три года стоят. Собери, Саповым отдадим. Да, да… Я ныне зашел. Незавидно живут. А дитё, женка. Родных никого. И возрастал так, без доброй руки. Не дай бог. Надо помогнуть. Ты собери.
– Соберу, – ответила жена. – Мне не жалко. А все одно доброго не будет. Так довеку и будут – Сапы. Сап да храп…
– Ну, ну… Это ты брось. Он еще молодой, образуется.
А у себя на дворе Юрка голубей дощипал и поставил вариться. Из головы не выходило одно: «Чего управляющему надо? Что-то крутит он… Пришел, не шумел… Юрка да Юрка…» И было, было в разговоре что-то сердечное. И это тоже непонятно. Может, выпил он и пришел побазарить, как говорится. Но вроде не пахло.
Но если и выпивши, то кое-что все равно правильно он говорил. Корова, конечно, не нужна. Ну ее… С ней мороки: коси да вози. Сено да солому. Да убирай. Молока не захочешь. А вот что в доярки жену послать – это дело. Пусть идет. Научат ее, привыкнет. Там и зарплата, и молоко можно носить. С утренней и вечерней дойки по бидончику. А больше и не надо. И с курами надо на слове поймать. Пусть выпишут по дешевке. Глины привезти, курятник помазать. А может, эти клещи уже подохли. Скорее всего. Целый год без жратвы не просидишь. Конечно, подохли или к соседям сбежали. Соляром обмыть стены – и сойдет…
Сварилась голубятина. Юрка поел. Мясо было вкусное, тем более в отвычку. Он наелся, по двору походил, поглядел во все стороны. С пустого Юркиного двора все было видать. Ребятня игралась возле кургана, да бабка Валунова грелась на солнышке. Потянуло на сон.
В доме было прохладно и сумрачно, словно не белый день во дворе стоял, а вечер. Закопченная печь, черные потолки и стены, сроду немытые окна – так было всегда. И при матери, и теперь. Юрка иного не знал. Но сейчас, после разговора с Чапуриным, вспомнилось, как когда-то к управу в дом заходил. Он вспомнил и вздохнул. Но не тряпкам позавидовал, не шторам, приемник ему понравился с магнитофоном и проигрывателем, всё вместе – комбайн. Такой бы неплохо заиметь.
Он улегся на кровать, помечтал, глядя в потолок и покуривая. Неплохо бы к осени на трактор сесть, поработать как следует на силосе и купить такую штуку. Поставить посреди хаты и слушать.
Ему и приснилось, будто здесь, на кухне, прямо на печи стоит эта махина и разом три музыки играет: в приемник, в магнитофон и в проигрыватель. Поет и играет. Красивая машина, вся полированная, с блестящими ручками. А громкость – на весь хутор, соседям на зависть.
Сон был хороший, а пробуждение и вовсе, потому что разбудил его Петро Турченков, старинный друг. Он будил, кричал: «Здорово!» А Юрке казалось, что спит он, ведь Петро на Украину уехал, к теще с тестем, почти год назад.
– Здорово! Ты чего?! Не узнаешь? – спрашивал Петро. – Иль с похмелья?! Полечу. Вот она, есть, – показал он бутылку и сунул ее Юрке под нос.
Юрка нюхнул и понял, что это не сон, вскочил обрадованный, закричал:
– Ты откуда?! Ты же на Украине?!
– Все. Дембель, – коротко ответил Петро. – Пошли они…
Сели на дворе, на воле. Выпили, закусили голубятиной.
Петро рассказывал об украинском житье, о тесте с тещей.
– Пошли они… Горбатиться я буду… Тесть всю жизнь в литейке и меня туда. Я там чуть не сдох. Не нужны ихние деньги, у нас тоже жить можно. Я понял. Я там скучал по хутору: у нас ведь захочешь рыбалить – пожалуйста. На пруд, на ерик, на озера. Поохотиться – тоже. Утки и зайцы, и кое-что еше можно подстрелить. Здесь – свобода. А там в вонючей литейке каждый день. А у нас – можно жить. Тут дыхнешь – и то чуешь.
Он дышал глубоко и глядел вокруг.
Из Юркиного двора хорошо было все видать: хуторские дома в зелени, друг за дружкою, над вилючей речкой. А за домами – сады, потом густая чащоба обережья, а за водой – займище.
Речка – подковою, дома над ней, улица, заросшая лебедой, ромашкой, лопухами. На хутор только-только сено свезли, стояли по дворам зеленые прикладки. И пахло острым духом сухой травы.
А за амбарами зеленели поля, далеко уходили, встречаясь вдали с небесной синевою. Тепло было, тихо.
– У нас можно жить, – говорил Петро. – Я понял. Вот сейчас выпили мы, а где еще взять? – поставил Петро вопрос. – Если б там, в Хохляндии, у тестя, это надо денег просить-выпрашивать, то ли дадут, то ли нет. А и дадут, так укорять будут. А тут мы всегда добудем. Кончилась? – потряс он пустой бутылкой. – Сейчас будет. Пошли.
Они сходили к Таисе Юдаичевой, взяли литр водки, пообещав привезти два мешка дробленки.
– Будем жить… – говорил Петро. – Я ключей привез от тестя целую низку. Всякие. В амбар теперь не на пузе лазить, под дверь, а откроем любой замок. Будем жить, приворовывая. Вот так. Кто не ворует? Скуридин? Шляпужок? Воруют. Потому и живут. И управ прет. Только по-умному. Развел индюков. Мы их еще пощупаем. Мы тоже индюшатнику любим.
– Он у меня был ныне, – сказал Юрка.
– Кто? Чапурин?
– Ну да. Приходил. Читал какие-то хери-мери. Не поймешь, – вздохнул Юрка. – Работать, мол, надо лучше. Как Демкин, Шляпужок. Они, мол, устарели. А ты – в силах.
– Вот ему, – показал Петро торжественно крупную дулю. – Нас в такие дураки не постановишь. Мы кумекаем. Это старики по дурости горбатились всю жизнь, света не видали. А мы – хренушки… Сами грамотные. Жить надо.
Как было хорошо с Петром… Как понимал он Юрку, каждое движение души его. Хотелось все ему рассказать. Ведь столько не видались.
– Он меня досевать послал, в ночь. Я отказывался. На фиг надо. А он: езжай, и все. Ну, я ему насеял. Под Дубовкой оставил сеяльщиков, говорю: спите, а я вам привезу. Уехал и загужевался.
– Молодец! – одобрил Петро. – Пусть сам сеет.
– И с молодняком, я тоже. В обедах выгоняем. Рысью их до Ярыженской горы и назад. И хорош. Кайф давим. Управ орет: привесы, привесы.
– Ага! Привесы! Чтоб премию за чужой счет получать. Хренушки! Мы и без привесов проживем. Колька Скуридин пусть пасет. Он в авторитете. Нехай додыхает. А мы, пока молодые, надо жить. Правильно я говорю?
– Законно.
Как хорошо было сидеть с товарищем, выпивать, рассказывать. Петро все понимал. Они вместе росли, в школе их учителя вместе гоняли. Когда Петро на Украину уезжал, Юрка плакал. И чуть было на станции не уехал вместе с ним, еле стащили. Но теперь Петро вернулся.
Говорили и наговориться не могли. Уже свечерело, жена пришла с попаса, принесла бутылку. Выпили и ее. Жена устала за день, а пацан еле дошел и сразу уснул, даже голубятины не попробовал.
Надо было расходиться, а не хотелось. Пошли по хутору просто так. У клуба было пусто, и магазин давно закрыт. И никого нигде не видать.
– Поехали на центральную, – решил вдруг Петро.
– А с чем? Выпить-то? – спросил Юрка.
– У себя на хуторе да не сделать. Либо рук нету. Пару мешков в амбаре нагребем, загоним – и хорош. Надо коней поймать.
Взяли коней, упряжь сыскали, поехали к амбару. А здесь, в темноте, вдруг наткнулись на комбайны. Их пригнали, видно, к вечеру с центральной усадьбы, с ремонта. Петро как увидел, сразу коней остановил.
– Стой, – сказал он. – Пошли.
– Куда? – не понял Юрка.
– Дура… – шепотом проговорил Петро. – Аккумуляторы. У тебя ключи дома есть? Волоки.
Юрка поспешил напрямую, через пустошь, и слишком поздно увидел огонек сигареты на лавочке возле чапуринского двора, но на шаг он успел перейти и даже засвистел независимо.
– Ты, что ли, Юрий? – узнал его управ. – За глиной ездил?
– Ну да… – облегченно выдохнул Юрий. – Привез вот, лошадей отгонял.
– Молодец, сразу взялся, не откладывая. Правильно. Завтра жинка помажет, и я завтра позвоню. Выпишем тебе полсотни кур.
Чапурин вышел проветриться перед сном и рад был, что встретился ему именно Юрка. Не зря, нет, не зря были нынешние слова, весь утренний разговор не зря. Чапурин был очень доволен.
– А я перед сном всегда покурить выхожу, – посмеиваясь, сказал Чапурин. – Тихочко… Хорошо… Звездочки поглядишь. Смотри вон… Гляди… Гляди туда, – оживился он.
