Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
— Не знаю, — вздохнул Андрей. — А куда вы меня ведете?
— Прежде всего я тебя не веду — ты сам идешь. А потом… Много будешь знать, скоро состаришься. С милиции, я так полагаю, и твоего кореша хватит, если поймают. Он ловкий малый, только приметный очень. Так куда, говоришь, собирались ехать?
— В Среднюю Азию…
— А-а, тепло, светло, и мухи не кусают?.. Фруктов навалом, не жизнь, а малина! Балда ты. Объясняю популярно: мух там — тьма, полная антисанитария. И бьют узбеки и прочие азиаты смертным боем. Знаешь, какой у них закон?.. Схватили с поличным — ручку на чурбачок и топориком! Р-раз — и нет ручки. Была и нет. Как говорится, играй, мой баян. Или глаза выкалывают. Нагревают конец кинжала и горяченьким — пшик! Таким вот образом. А ты толкуешь: «Ташкент — город хлебный»!..
— Откуда вы знаете про Ташкент? — удивленно спросил Андрей.
— Надо, малыш, знать советскую литературу. Сам-то откуда?
— Из Ленинграда.
Старший лейтенант остановился, поставил на землю чемодан, который тащил, и пристально, с подозрением посмотрел на Андрея:
— Не врешь?
— А чего мне врать? Честное слово.
— Да, сюжет. Сюжет для небольшого рассказа. И где же ты в Ленинграде жил?
— Перед войной — на проспекте Газа. А вы что, знаете?
— Я все знаю, малыш. Запомни это раз и навсегда. Трущоба проспект Газа. Столичная помойка. Хорошо, после мы с тобой еще разберемся.
Он взял чемодан, и они двинулись дальше. Обогнали инвалида на костылях. Свернули в другой переулок и скоро оказались в тупике, перед глухим высоким забором. Старший лейтенант уверенно раздвинул две доски, пропустил вперед Андрея и следом за ним полез в дыру сам. Постояли недолго, пока появился инвалид.
— Ну, привет, котяра жирный, — сказал старший лейтенант.
Тут Андрей узнал этого инвалида. Утром он был на базаре, сидел возле какого-то ларька, и перед ним лежала шапка с мелочью. Кое-кто, проходя мимо, бросал в шапку деньги.
— Привет, Князь.
— Все врешь трудящимся, как доты брал и жопой амбразуры затыкал?
— Трудящийся народ любит и чтит своих героев, — усмехнулся инвалид. — Каждый работает как умеет, важен результат.
— Не трепыхайся, пошли.
— А это еще что за типчик? — спросил инвалид, косясь на Андрея.
— Не твое собачье дело. Племянник это мой. Так и заруби на своем прыщавом носу и другим передай.
— А как зовут племянника?
— Скажи, племяш, этому асмодею, как тебя зовут, — велел старший лейтенант.
— Андрей.
— Прекрасное имя! Историческое, можно сказать, имя, — Он похлопал Андрея по плечу. — Кто сегодня на проходной дежурит?
— Гришаня, — ответил инвалид.
— Веди.
Не территории, куда они проникли через дыру в заборе, располагались какие-то склады. Инвалид — он же котяра и асмодей — привел их к одному из складов, сбоку которого была пристройка, открыл амбарный замок и пропустил старшего лейтенанта и Андрея в помещение. Сам огляделся, а потом вошел следом за ними. Щелкнул выключателем, зажегся свет. Но лампочка почему-то была синяя. Воздух в каморке был застоявшийся, нежилой. Единственное зарешеченное оконце плотно завешено старым армейским одеялом. В углу громоздились, поставленные один на другой, два больших ящика. Видимо, они служили столом — на ящиках валялась бутылка из-под водки, а пустые консервные банки были набиты окурками. На полу лежал мешок, из которого торчала солома. Сверху — полушубок. Инвалид извлек из-под ящиков электроплитку и включил ее.
— Хоть убирал бы за собой, — поморщился старший лейтенант и потянул носом.
— Я здесь давно не был, — сказал инвалид. — Гришаня тут гужевался.
— Вам с Гришаней обоим нужно по глазу выбить. Развели свинарник, асмодеи.
— Так ведь и жизнь тоже свинячья. Или ты режешь, а кто-то хрюкает, или тебя режут, а ты хрюкаешь. — Инвалид тоненько хихикнул и подмигнул Андрею. — Вот и получается, что все мы живем в одном ба-альшом свинарнике.
— Дохрюкаешься, что вместе с Гришаней будешь гнить в одном ба-альшом гробу. Сообрази-ка лучше пожрать и убери это свинство. Хочешь есть, племяш?
— Не очень чтобы…
— Почти по Гайдару: немножко хочется, немножко нет? Значит, нормально хочешь.
Инвалид тем временем убрал с ящиков грязную посуду, консервные банки с окурками, открыл один из них и достал американскую тушенку, хлеб, водку.
— Водяру убери пока, успеется, — сказал старший лейтенант.
— Да ты что, Князь? За здоровье и за победу нашего славного воинства…
— Убери. И кончай паясничать.
Инвалид с явным сожалением спрятал бутылку обратно в ящик, открыл тушенку и поставил на плитку. Все это он делал, ловко прыгая на одном костыле. Второй стоял у двери. Когда тушенка разогрелась, он нарезал толстыми ломтями хлеб.
— Прошу к столу, гости дорогие.
Старший лейтенант вынул из кармана перочинный нож и намазал тушенкой хлеб сначала Андрею, потом себе. Инвалид залез в банку своим ножом и стал есть прямо с ножа.
— В лоб дам, — спокойно сказал старший лейтенант.
— Ну эта аристократия! — покачал головой инвалид и тоже намазал тушенку на хлеб.
Андрей съел два куска и почувствовал себя сытым. Хотелось пить. Он повертел головой и увидел на плитке помятый алюминиевый чайник. Когда инвалид его поставил, он даже не заметил.
— Теперь отдохни, а то под скамейкой какой, к черту, отдых, — усмехнулся старший лейтенант, — Если в уборную хочешь, выйди на улицу.
— Я гляну, чтобы шухера не было. — Инвалид потушил свет и, открыв дверь, высунулся наружу. — Валяй, — сказал он.
Вернувшись, Андрей улегся на мешок, набитый соломой. Спать не хотелось, однако возражать он не осмелился, натянул на голову вонючий полушубок и отвернулся к стене.
Старший лейтенант, которого инвалид почему-то называл князем, закурил. В каморке запахло хорошим, душистым табаком, и Андрей подумал о Машке. Поймали его или нет?..
— Ну, смотри, котяра, — тихо сказал старший лейтенант.
Щелкнули замки (Андрей догадался, что открыли чемодан), что-то зашуршало. Инвалид бормотал, что всем нужен, все к нему тащатся, а случись неприятность — бросят на произвол судьбы, сухой корочки не принесут…
— Не стони, не обижен, — прервал его бормотание старший лейтенант, и Андрей отчетливо представил, как он при этом поморщился.
— Сколько хочешь? — спросил инвалид.
— Двадцать.
— С ума спятил, Князь! Ты же меня за глотку хватаешь. Я же с этим спалюсь и чихнуть не успею.
— Не прибедняйся, никто тебя не тронет. Ты ведь у нас герой, почти Саша Матросов, только вот рожей не вышел и очко у тебя работает.
— Зря ты, Князь, — проговорил инвалид с обидой в голосе. — У каждого свое дело.
— Хватит ныть. Ты меня знаешь — я два раза не повторяю.
— Режешь ты меня, Князь. Тебе-то что, ты залетный. Сегодня здесь — завтра там.
— В цвет гадаешь, — рассмеялся старший лейтенант, или Князь.
Андрей уже сообразил, что Князь — кличка старшего лейтенанта. Ему страшно хотелось повернуться и посмотреть, что там у них такое, о чем они спорят, но еще страшнее было сделать это.
— Нету у меня двадцати кусков, гад буду! — сказал инвалид. — Век мне свободы не видать.
— А на хрена тебе свобода?.. Вся твоя свобода в грошах и в водяре, так что терять тебе особенно нечего. Достанешь два билета.
— Трудно.
— А было бы легко, я бы и сам достал.
— Дорого стоить будет, сам знаешь.
— Вычтешь. И еще парню другие шмотки нужны. Пальтуган какой-нибудь поприличнее, шапку.
— Не боишься зашухериться с ним?
— Волков бояться — в лес не ходить. Ну, это моя забота. А пацан мне нравится. Ты спишь, племяш?
Андрей промолчал, сделал вид, что уснул. А сам лежал и пытался разобраться в ситуации, понять, что же произошло и кто такие Князь и инвалид… Хорошо это или плохо, что он попал сюда?.. И зачем его привели?.. Почему старший лейтенант, то есть Князь, спас его от милиционера?.. Во всем этом, не сомневался Андрей, была какая-то большая, важная тайна, недоступная его пониманию. Но и подозрительно тоже все это. Проще всего было предположить, что они просто бандиты, воры, и этим многое объяснялось, однако Андрея сбивала с толку военная форма Князя. И вообще он не похож на бандита. Инвалид — тот похож. Но ведь он без ноги, фронтовик. И не станет бандит просить милостыню. А этот просил, Андрей не мог ошибиться…
— Билеты на когда? — спросил инвалид.
— На сегодня. Надо убираться. Да и домой что-то хочется, давно не был.
— По Любке соскучился?
— Ее не трожь. Давай-ка врежем по маленькой, прохладно что-то.
— Во, это другое дело! Это по-нашему, по-русски! — радостно воскликнул инвалид.
— Какой ты, на хрен, русский, — сказал Князь.
— А кто же я, по-твоему?
— Асмодей.
