Снежный великан - Креллер Сьюзан

Он никогда не сказал бы ей об этом.

А тем более сейчас, когда лишился крыльев.

Стелла и Адриан вдруг стали избегать друг друга — и это оказалось трудным делом: ей действительно пришлось приложить массу усилий, чтобы обходить его стороной. Все потому, что их дома срослись друг с другом как сиамские близнецы, у которых было одно-единственное сердце на двоих — им оказались стоявшие на террасе старые садовые качели с навесом. Это было скрипучее сердце, которое билось вперед и назад, вперед и назад — так, чтобы дома и их обитатели оставались живы.

Виновницей того, что Адриан и Стелла жили в домах — сиамских близнецах, оказалась миссис. Впрочем, ее вина заключалась только в том, что она являлась собственницей обоих строений. Она унаследовала их в незапамятные времена от своего давно отошедшего в мир иной мужа. И хотя у миссис было трое детей, жильцов для всех комнат все равно не хватало. Второй дом также пустовал, и в какой-то момент хозяйке пришла идея сдать его внаем.

Поначалу люди въезжали в него и тотчас выезжали — как только замечали все недостатки зданий, объединенных общей террасой. И только позднее, когда дети миссис покинули отчий дом и одна из ее дочерей вернулась с очаровательным приложением в виде маленькой Стеллы Мараун, миссис Элдерли нашла более надежных жильцов.

Оставшихся на длительный срок.

Адриана и его родителей.

При этом матери Адриана — он узнал об этом позже — сначала совсем не понравилось новое жилье — и прежде всего сама домовладелица. Однако ей не повезло: у нее не было ни малейшего шанса помешать переезду семьи.

Об этом позаботился Адриан.

Об этом позаботилась Стелла.

Нет, разумеется, Адриан не помнил этого, так как в то время ему и Стелле только что исполнилось три года. Но позднее миссис постоянно рассказывала им, как они сидели рядышком на качелях, почти как сиамские близнецы, и все взрослые, стоявшие вокруг них, сразу поняли, что дети останутся сидеть здесь навсегда. Так что родителям Адриана не оставалось ничего другого, как немедленно въехать в пустующий дом.

Так они и поселились здесь, а Адриан и Стелла (он уже тогда был выше ее на целую голову) даже не собирались покидать качели; они просто сидели там — год за годом, вплоть до сегодняшнего дня. Они почти не расставались, если не считать нескольких незначительных перерывов, избежать которых было никак невозможно; и вот теперь самый длинный из них продолжался уже целых две недели сплошных снегопадов.

Год за годом.

Терраса.

Качели.

И иногда голос — совсем незначительная и почти незаметная шепелявость.

«Адриан, я не могу больше ждать!» — снова и снова кричал этот голос, и в эти минуты мальчик страстно желал, чтобы у него была сестра точь-в-точь как Стелла Мараун.

«Метр девяносто, я не могу больше ждать!» — кричал этот голос позднее, когда Адриан уже лелеял тайное желание, чтобы Стелла стала для него кем-нибудь иным, не только сестрой, — вот только кем именно, он, к сожалению, так пока и не определился.

«Я не могу больше ждать!» wr И всякий раз это был первый и единственный зов Стеллы, после которого Адриан сломя голову мчался на террасу играть с соседкой. «Извини, — говорил он тогда Стелле Мараун, — извини, что я не сразу тебя услышал!»

И вот так они вселяли жизнь в «сиамских близнецов»: Адриан и его родители — в один дом, а Стелла со своей матерью и миссис Эл-дерли — в другой. Если быть точным, то нужно сказать, что в доме у Стеллы проживали еще бородач-отчим и псевдосестра. Три или четыре года назад мать Стеллы привела этого бородача в дом, и ее дочь, у которой где-то был настоящий, хоть и скрывающийся от них, отец, примчалась в комнату Адриана. Не говоря ни слова, она забилась под его письменный стол и просидела там до самого вечера, кипя от злости.

Уже тогда стало ясно, что Стелла пошла характером в бабушку, которая тоже сразу пряталась от мира, едва ее охватывал приступ ярости. Правда, миссис Элдерли могла провести в своей комнате целый день и притвориться, будто она совершенно глухая и ее нисколько не интересует стук в закрытую на ключ дверь.

Стелла же ограничивалась только небольшим пространством под письменным столом Адриана, а сам он в это время сидел на таком месте, откуда не мог увидеть соседку, и просто ждал, ждал и ждал. Время от времени, когда из-под стола показывалась ступня или кисть руки, он хватал свой блокнот и начинал рисовать то, что было видно. А когда меньше двух лет назад он захотел дотронуться указательным пальцем до руки или ступни Стеллы, то впервые понял нечто важное.

Рисование это не искусство.

Точнее — это намного больше, чем искусство.

Рисование — это тайный способ прикоснуться к Стелле Мараун.

Примерно через полгода Стелла смирилась с бородачом-отчимом. В течение нескольких месяцев она внимательно приглядывалась к другу своей матери, слушала его и была вынуждена признать: единственное, что ее не устраивало в нем, — его дочь, прихваченная им с собой в качестве приданого. Бородач честно заслужил называться настоящим именем, которое оказалось не намного лучше, чем прозвище: его звали Вейт. И только псевдосестра, весьма неприятная особа, так и осталась псевдосестрой. К счастью, она была значительно старше Стеллы и очень быстро смылась, чтобы изучать что-то, связанное с охраной окружающей среды. Время от времени она приезжала в гости и в каждую свою фразу вставляла словосочетание «тропический лес», независимо от того, подходило ли оно к теме разговора или нет.

Но теперь все это не имело никакого значения: «тропические леса», бородачи, высунутые из-под стола ступни — все это происходило где-то в другом месте, очень далеко. После визита к грузинскому наглецу Стелла больше не объявлялась: она не звонила и не стучала в дверь Адриана, не посылала ему сообщения и не показывалась на террасе.

В течение двух недель.

Правда, ежедневно во второй половине дня Адриан и Стелла встречались на остановке школьного автобуса и часто даже беседовали, но всегда очень коротко. Всякий раз Адриан неожиданно уходил домой, так как Стелла не хотела говорить ни о чем другом, кроме как о новых соседях, поселившихся в Доме Трех Мертвецов, — и теперь она не смогла бы рассказать ему ничего нового о самой длинной анаконде в мире.

Если не считать этих коротких встреч на автобусной остановке, то Стеллы просто не существовало: вместе со снежинками ее унес наглец-ветер.

Стелла.

Этот снег, этот ноябрь — и Стелла.

И никого, кто бы крикнул: «Метр девяносто, опусти голову!»

И никого, кто бы по-дружески рявкнул: «Ваше преподобие, где вы пропадаете?»

Никого, кто вообще сказал бы хоть что-то. Никого, кто в счет.

Целых две недели без Стеллы Мараун.

ГЛАВА 6

— Я иду на ту сторону, — Адриан и сам не знал, почему объявил об этом матери так громко — ведь между ними царил режим радиомолчания.

С тех пор как две недели назад он с силой захлопнул дверь, ведущую на террасу, и пропустил визит к врачу, они говорили друг другу только то, о чем нельзя было молчать. Когда на выходные приехал отец и начал обычным тоном рассказывать о своих студентах и о пребывании в маленькой съемной квартирке, в которой он жил в течение рабочей недели, его слова показались Адриану такими громкими, словно грузовик высыпал целый кузов щебня прямо в тишину этих ужасных недель.

Недель, в течение которых не было произнесено почти ни одного слова.

Однако сейчас Адриан вновь пробормотал:

— Я иду на ту сторону.

И без надобности добавил:

— Я иду к Стелле, — на что его мать лишь устало кивнула.

Но теперь он точно знал, почему он сказал «на ту сторону» и почему добавил «я иду к Стелле».

Теперь его разочарованная мать стала свидетельницей, слышавшей собственными ушами его заявление, теперь она заметит, если он не пойдет в соседний дом. Кроме того, он и сам услышал свои слова — с этого момента он не может повернуть назад; в любом случае он должен пойти к Стелле, и в любом случае он сделает это — немедленно, как можно скорее, пока ему на ум не пришла одна из миллиона причин посчитать эту идею сумасбродной.