Татьяна Соломатина - Папа
В общем, была Наташка – и нет Наташки. Фото осталось с одного из дней рождений. Наташка в шикарных блондинистых локонах, глаза сияют голубыми солнышками, веснушки рыжие. И всё это в цвете, не смотри, что фотография чёрно-белая. Наташка сбежала. Фотография в альбоме. Чужое дело закрыто. Потому что своих дел у десятиклассницы-отличницы по горло. Это только мисс Марпл заняться больше нечем, кроме раскрытия убийств. А тут и убийства никакого не было. Просто человек сперва лишился бабушки и мамы в одночасье, потом переехал, а затем – сбежал.
Как сбегает время.
Как сумасшедшее.
Как вниз по лестнице к морю в жаркий день, чтобы быстрее окунуться в прохладные волны.
Мысли о прохладных волнах особенно назойливы в августовском мороке Седьмого километра Овидиопольского шоссе. Огромный рынок невдалеке от южного приморского города. «Толчок»[2] – как называют его местные. Видимо, от слова «толчея», потому что тут тесно, как на Кольцевой линии Московского метрополитена в час пик. Хотя и дерьма, признаться честно, на этом «толчке» навалом, хотя аборигены и утверждают, что к сантехнике этот стихийный промтоварный рынок не имеет ни малейшего отношения. Некондиционного – для куда более цивилизованного, чем здесь, мира – просроченного дерьма в виде копеечных товаров широкого потребления, который тут толкают по весьма неумеренным ценам. Но пока и этому рады. На фоне этого, что вот-вот развалится, чему угодно обрадуешься. Тому, что можно купить босоножки не у гостиницы «Лондонская» или «Красная», опасаясь, что тебя посадят или, как минимум, исключат из комсомола за «фарцу». И эти нынешние, «толчковые», босоножки хоть отдалённо, но напоминают летнюю обувь, а не колодки для каторжников производства обувной фабрики имени светлого коммунистического будущего, что так и не наступит. И толпы людей – какого уж есть, но настоящего, – стекаются на Седьмой километр Овидиопольского шоссе.
Толпы людей, море бросовых турецких, польских, греческих и итальянских товаров – в основном тряпок и обуви. Море… Тьфу ты! Опять море. Вот лучше бы на море сейчас, чем здесь париться. Сталкиваться с потными телами. Тесниться у прилавков. Шумное, гомонящее, разгорячённое людское море. Но ничего не поделаешь – нужно приодеться к шестому курсу. Так что студентке-отличнице остаётся только сосредоточиться, выбрать, купить и смотаться побыстрее. На море. На нормальное море из солёной воды, а не из пропотевших, солёных, разгорячённых людей.
– Чай-кофе-капучино-холодная минералка!
– Шо вы мне впариваете, оно три копейки стоит, а вы мне тут говно за слона продаёте!
– Так не берите!
– Так я и не беру!..
– Чай-кофе-капучино!..
– Так уже идите себе!
– Так я и иду!..
– Яна, я пойду в машину, у меня уже ноги болят!
– У тебя всегда ноги болят, как только ты сюда приедешь!
– Такие у меня ноги, шо я им скажу?!
– Холодная минералка!..
– Давайте ваше говно, я его померяю!
– Не надо мерить моё говно, мерьте своё!..
– Почём эти целлофановые тапки?
– Эти прекрасные кожаные туфли – двести!
– Двести чего?
– Двести отжиманий. Начинайте. Если отожмётесь и не сдохнете – подарю, будете ходить как новенький. Если отожмётесь и сдохнете – подарю вашей жене, будете хоть в гробу обуты как человек!..
– Чай-кофе-капучино!
– На Староконке хоть рачков продавали!
– Вам рачков с капучино?
– Мне сказать!
– А если вам сказать, так и молчите! И не мешайте работать! Чай-кофе…
– Мадам, пирожки есть?
– Есть.
—Ну если есть, так знаете анекдот? Революция. Молодой полицейский Федя арестовывает юного революционера Васю, который орёт: «Долой царя! Долой правительство министров-капиталистов!» Гражданская война. Красногвардеец Вася арестовывает бывшего полицейского, спекулянта Федю. Отечественная война. Командир полка Вася сражается за советскую родину, Федя отбывает очередной срок за спекуляцию. Семидесятые годы. Майор милиции Вася арестовывает матёрого волка фарцовки Федю. Восьмидесятые. Пенсионер Вася торгует пирожками. Возле него останавливается лимузин, телохранитель открывает заднюю дверцу, из машины выходит Федя: «Слушай, Вася, что ж ты тогда орал: «Долой царя!»? Неужто тебе царь-батюшка запрещал пирожками торговать?»
– Ну ты пошутил, я тоже посмеялась. Так будем покупать пирожки или будем дальше слюнями брызгать?
– Мадам! Дайте два! Вы сформировали мою лояльность!
– На тебе три, пока мои правнуки в Гарвард не поступили, а твои не стали орать: «Долой правительство министров-капиталистов!»
– Вы берёте?
– Скорее нет, чем да.
– А так, чтобы скорее да, чем нет?
– Так уже скорее дарите, я только вчера был именинник по греко-католической версии.
– Котик, это очень дорого! Зайка, давай походим ещё, что ты тут уцепилась, мы только зашли. Ласточка, присмотримся-поторгуемся…
– Рыбка, вы за ним замужем или в любовницах? Первое – глупо, второе – стыдно!
О, никогда-никогда не умрёт язык этого южного приморского города, хотя хоронят его регулярно. В крови у местных афористичность и лингвистическая ёмкость, точность формулировок и уместность едких ремарок. Но не до того студентке-отличнице. Её это всё раздражает. Студентке-отличнице нужны новые джинсы, новые ботиночки и новая кожаная куртка. Старые джинсы уже никуда не годятся, старые ботиночки ещё вполне годятся, но они же уже старые! А новая кожаная куртка нужна, потому что старой у студентки-отличницы ещё никогда не было. Она хочет всё это купить, потому что накопила денег, и побыстрее выплыть из моря людского, чтобы поплавать в море Чёрном.
– Чай-кофе-капучино!..
– Чья это кожа?
– Это турецкая кожа.
– Я вас спрашиваю, чья эта кожа?!
– Так бы сразу и спросили. Телячья.
– Так я так сразу и спросил. А похоже на свиную.
– Вы что, обалдели?! Мусульмане не шьют из свиней.
– А турки что, мусульмане?
– А по-вашему, турки кто?
– А по-моему, турки – они хасиды.
– Шо вы себе думаете?! Вы хоть знаете, какие они, хасиды?
