Елена Катасонова - Кому нужна Синяя птица
Что такое было в этом ялтинском парне, чего не было в Павле? Вот так — встать и уйти с совета, да у Павла просто ноги бы не пошли… Таскать в общежитие весь курс, раз и навсегда получив почему-то разрешение свирепой вахтерши… Совать институтский пропуск кому попало — какой-то малый, видишь ли, пожелал пройти на танцы… Славку любили все, Славка ни в ком не нуждался, но раз Павлу понадобилась его дружба, Павел ее получил. Он даже ночевал несколько раз в Славкиной комнате, когда большинство общежительских разъезжались на зимние каникулы. Мачеха была не очень довольна, но не протестовала: она, как и все, поддалась обаянию бесшабашных Славкиных глаз, всячески его привечала и полушутя-полусерьезно просила:
— Смотрите же, Слава, если мой влюбится, тут же скажите. А то его любая окрутит!
Павел хмурился: когда она наконец поймет, что он уже не мальчик. «Окрутит»… Слово-то какое гадкое… Может, из-за этого скользкого слова он и не сказал Славке о Юле. А ведь Славка мог бы помочь, познакомить: Павел видел, как он смешил ее в коридоре…
А сейчас перед ним сидела совсем другая, не очень красивая, строгая девушка, с короткой стрижкой и упрямым ртом. И было в ней что-то такое, чего не было в их институтских девчонках, — какая-то жесткая сила.
— Садись, — бросила она. — Посмотрим твой опус.
Он сел, а она принялась читать, и подчеркивать, и ставить на полях жирные вопросительные знаки. Потом откинулась на стуле, задумчиво посмотрела на Павла, постучала о стол красным карандашом и сказала:
— То, что ты притащил, еще не статья.
— А что же? — уязвлено спросил Павел, заливаясь краской.
— А ничего… — Она разглядывала Павла черными насмешливыми глазами. — Мямлишь что-то, не договариваешь… Все, знаешь, расплывчато, неконкретно. Ты вообще-то понимаешь, в чем тут опасность? Вот и дай бой всем этим слюнтяям! Белое — это белое, а черное — черное. Так и скажи. Есть они, и есть мы, а серединки тут нет, товарищ… Так что переделай — и чтоб пожестче…
Девушка встала, протянула Павлу его исчерканную статью и сказала, почти потребовала:
— Пошли, уже поздно. По дороге поговорим.
Они шли по вечерней весенней Москве, и девушка перечисляла все, что хотел бы видеть в его статье редактор. Потом она сказала, что ее зовут Таней, и стала задавать вопрос за вопросом: на каком отделении Павел учится, где живет, что читает. Он отвечал, почему-то все больше робея, через два квартала неуверенно взял Таню под руку.
Он, пожалуй, не удивился бы, если бы его оттолкнули, но Таня вроде ничего не заметила, продолжая говорить быстро и громко, не обращая внимания на спешивших мимо прохожих. О себе она вскользь сказала, что учится в МГУ, на истфаке, увлекается археологией, подрабатывает в многотиражке и недавно развелась с мужем. Павел взглянул на нее с испугом: у них на курсе женатых не было, а уж разведенных — тем более. Таня коротко засмеялась:
— Что, напугала? Не бойся! А вот и мой дом. Пока! Значит, до завтра. Тащи статью. Настоящую, а не эту, с сиропчиком.
Она протянула ему руку, и Павел, задетый ее словами и тем, что она заметила его испуг и, кажется, поняла причину, взял эту по-мужски большую и сильную руку и вдруг поднес к губам.
— Ого! — насмешливо удивилась Таня. Ее черные глаза весело оглядели Павла. Больше она ничего не сказала и исчезла в подъезде.
…Павел ехал в пустой электричке, и впервые его карманный словарик лежат там, где положено, — в кармане. Громыхал на стыках состав, в редком свете фонарей летели назад влажные, заждавшиеся весны деревья; мокрый, отступивший от Москвы снег еще держался в придорожных лесах. Все дышало ожиданием, затаившимся до поры током жизни, готовым вот-вот вырваться из этих тяжелых набухших ветвей.
Прижавшись лбом к холодному стеклу, Павел всматривался в ночь, потом вышел в тамбур и стоял там, вдыхая ее смутные, тревожные запахи, перебирая в памяти разговор с Таней, их короткое прощание у подъезда. Юля с ее каштановыми легкими волосами качнулась перед ним и ушла куда-то в туман. Осталась Таня — черные горячие глаза, сильная рука, к которой он прижался губами. Эх, Славка, Славка, куда тебе с твоими романчиками! Посмотрим, что ты теперь скажешь…
Веселая физиономия Славки выплыла из ночи, певучий украинский говорок зазвучал в перестуке колес:
— Ты, Паш, пуританин. Или индус, с их тремя степенями посвящения: сначала знания, потом любовь, потом мудрость — все по порядку и ни боже мой что смешать…
— И совсем не так у индусов! — сердился Павел. — Что бы ты понимал в индуизме, конфуцианец несчастный!.. И вовсе я не пуританин. Просто у меня будет любовь, понял? Не как у тебя, а любовь!
Он кричал так, он так защищался, он переходил в наступление и высмеивал Славкины похождения, но ведь Славка в чем-то был прав. Третий курс, ему скоро двадцать, а он еще ни разу не целовался, не сумел даже познакомиться с Юлей. Павел усмехнулся: уж этот поход в кино с Наташей Ветровой!.. Она сама его пригласила, сама купила билеты, и он пошел. В фойе пили кислый противный сок, в темном зале сидели, тесно прижавшись друг к другу, и Павел страдал от тягостного чувства неловкости и не понимал, что там показывают ему на экране. Потом он пошел ее провожать, но у подъезда, где по неписаным студенческим законам полагалось стынуть на ветру и целоваться, вдруг струсил и позорно сбежал.
Может быть, он ненормальный, не такой, как другие? Филька говорил, есть такие бедняги, рассказывал страшные вещи… Нет-нет, только не это… Нет, этого быть не может…
Тетя Лиза встретила Павла тревожным взглядом: она все знала и про статью, и про ученый совет. Но Павел не стал ей ничего говорить. Он молча ушел к себе и до поздней ночи переделывал материал, стараясь побольнее ударить «слюнтяев», как велела Таня, и вместе с тем никого не назвать конкретно. Наутро он поймал в коридоре Славку, наплел что-то про «обмен опытом с МГУ» и рассказал о Тане. Славка выслушал его рассеянно: он все маялся тем советом — больше всех ему, как всегда, было надо.
— Эка невидаль: к руке приложился… — проворчал он хмуро и отошел.
Павел вспыхнул — сколько можно все это переваривать? В конце концов его самого вон как ударило: тему пришлось менять. А Славке-то что? Друг, называется! Это же не просто девчонка с их курса, это даже не Юля — от одной летящей ее походки кругом идет голова, — это женщина! Умная, уверенная в себе, а главное — женщина. Она знает то, о чем все они втайне мечтают как о чуде, на которое невозможно надеяться. Сегодня вечером он пригласит ее в кино — неужели она откажется?
Павел пришел в редакцию сразу после лекций. Таня попросила подождать — она что-то печатала на большой, дребезжащей машинке, — и он сел на стоящий у стены стул. Теперь он мог получше ее рассмотреть: черные волосы, высокая грудь под тонким красным свитером, четкий, плотно сжатый рот, помада под цвет свитера — вчера ее не было вовсе… Неужели из-за него?
