Юрий Коротков - Седой
В спальне все уже лежали в кроватях. Едва закрылась дверь за Акакичем, Малек поднял голову:
— Ну что, Петух, навестил мамочку? То-то мамочке радости — ждала хахаля, а тут — нате вам, подарочек!
— В сортир теперь под конвоем ходить будешь, Петух! — сказал Слон.
Олега лежал, безучастно глядя в потолок широко открытыми глазами…
В школе он сидел с влажным от пота лбом, изо всех сил, мучительно сдерживая кашель.
— Ты не заболел, Петухов? — спросила Марина Павловна.
— Нет. Нет, — Олега испуганно замотал головой. — Я очень хорошо себя чувствую. Просто поперхнулся…
В спальне Олега горбился над учебником, глухо, с надрывом кашлял, щуря воспаленные глаза. Слон вдруг наклонился, схватил ботинок и запустил в него.
— Забодал, Петух! Полотенце в рот заткни!
Олега встал, зажимая рот ладонью и направился к двери.
— Куда?
— В туалет…
— Ходил только что!
Олега покорно сел.
В спальню ворвался Малек, восторженно заорал:
— Ребя! Елку привезли!!
Все кинулись к окнам — внизу у крыльца стаскивали с грузовика огромную елку — и, теснясь, толкаясь, бросились к двери.
Олега выглянул в коридор, схватил с вешалки свою куртку, выбежал на заднее крыльцо, перевалился через забор в чей-то заснеженный двор, оттуда — на улицу.
Он бежал по улице, шарахаясь от прохожих. Долго звонил в квартиру, то прижимаясь ухом к двери, то пытаясь заглянуть в глазок. Снизу хлопнула дверь подъезда, Олега побежал по лестнице — и увидел поднимающегося навстречу Акакича. В ужасе он бросился обратно, зазвонил к соседям, забарабанил в дверь:
— Тетя Полина! Тетя Полина! Это я — Петухов из тридцать седьмой! Пустите меня! — Акакич приближался, Олега побежал наверх, звоня во все двери подряд. — Дядя Витя! Дядя Саша! Это я — Петухов из тридцать седьмой! Тетя Лена! Спрячьте меня!
Акакич настиг его, Олега мертвой хваткой вцепился в перила. Во всем подъезде открывались двери, соседи молча стояли на пороге, глядя, как красный, с трясущимися губами Акакич отрывает его руки от перил.
— Тетя Лена… Вы меня не узнаете? Я Петухов… из тридцать седьмой. Не отдавайте меня… пожалуйста…
— Бедный мальчик, — вздохнула тетя Лена.
— Ну так возьмите его! — сказал дядя Саша.
— Куда же… при живой-то матери…
— Тогда и вздыхать нечего! — крикнул дядя Саша и грохнул дверью.
Акакич разжал наконец Олегины пальцы и почти волоком потащил его мимо молчащих соседей.
— Гад! Гад очкастый! Не пойду! — Олега поджал ноги и мешком повис в его руках. Тогда Акакич обхватил его поперек тела и понес…
Когда растаял багровый, тяжелый и липкий туман, Олега обнаружил себя лежащим в больничной палате, с иглой в руке и капельницей у кровати. Рядом сидела Белка в большом белом халате, смотрела на него и плакала. Олега, худой, прозрачный, улыбнулся ей и пошевелил губами.
— Что? — Белка наклонилась к нему.
— Чего ты плачешь? — прошелестел Олега. — Мама вернулась. Она заберет нас домой.
Белка покачала головой.
— Она не вернется, Олежка.
— Она вернулась, — сказал Олега. — Я сам ее видел. А если нас не отпустят, мы убежим к ней.
— Не надо больше ходить туда. Она никуда не уезжала. Она сама отдала нас. Сама позвонила Акакичу, когда ты пришел…
— Ты врешь, — сказал Олега. — Я тебе не верю.
— Я не вру, Олежка, — Белка снова заплакала, — Ты маленький, ты не помнишь, а я помню, как отец от нас ушел. Мама все время хотела выйти замуж… а мы… это сложно, ты не поймешь… ну, с нами ее никто не брал, хотя приходили разные, я помню… Она испугалась, что останется одна…
— Как одна? — чуть слышно закричал Олега. — А я? А мы?!
— Все, все! — сказал врач. — Только не волноваться!
Белка послушно встала.
— Ты потом поймешь, Олежка, когда вырастешь…
Олега в свободно болтающейся на нем пижаме бродил по длинному больничному коридору, сидел в палате. Соседи по палате торчали в окнах, перекрикивались со стоящими внизу, задрав голову, родителями.
Седая прядка у него в волосах стала шире, захватила чуб и висок. Осунувшееся лицо было неподвижно, глубоко запавшие глаза смотрели спокойно и холодно…
Так же спокойно, молча он шагал рядом с Акакичем на базу. Акакич, наверное, боялся, что он снова будет упираться, цепко держал его за руку, торопливо рассказывал, что он проболел все каникулы, ребята давно учатся, но в школе говорят, что Олег способный мальчик, только рассеянный, и, если постарается, то быстро догонит.
Когда за ним захлопнулась дверь детского дома, Олега резко обернулся и будто впервые увидел ее — с крепкой пружиной, обтертую внизу пинками ботинок; и длинные темные коридоры с одинаковыми дверями слева и справа; зеленые стены со следами кисти и застывшими в краске щетинками; красный огнетушитель около стенда с пионерами-героями…
— Что, Петух, нагулялся? — спросил Слон.
— А мы тебя так ждали, так ждали! — пропищал Малек. Он валялся в ботинках на Олегиной кровати.
Олега подошел, глядя на грязные пятна на простыне под его ботинками.
— Слезь с моей кровати, — бесцветно сказал он.
— А если не слезу?
— Я сказал: слезь с моей кровати, — повторил Олега.
— Что-то я слышу плохо, — Малек сел и озабоченно пошуровал пальцем в ухе. — Ась? Ты что-то сказал, Петух?
Олега молча смотрел на него сверху. Потом развернулся и неумело ударил его по уху.
На мгновение в спальне стало тихо, потом налетели все разом — Слон, Мотя, Карабан, толпясь, мешая друг другу, выкрутили руку. Олега сел на колено, сцепив зубы, чтобы не закричать. К самому его лицу приблизились грязные ботинки Малька.
— Говори, Петух: «Извините меня, Алексей Николаевич, дурака-идиота»! Говори, хуже будет!
— Пустите, — сквозь зубы сказал Олега. — Пустите, тогда скажу.
Его отпустили, и он всем весом ударил Малька головой в живот, бросился сверху, вцепился в горло. Малек извивался на полу, мелькали кулаки, чье-то колено, сползшее одеяло.
— На! На! Мотя, по морде ему, по морде!
Когда Олегу оттащили, Малек хрипел, разинув рот, выкатив глаза, остальные стояли напротив, сжав кулаки, всклокоченные, красные.
— Что, Петух? Еще? Еще хочешь, да?
Олега потрогал ладонью разбитую губу, посмотрел на кровь.
— Больше не хочу, — он отвернулся, шагнул к двери — и внезапно метнулся назад, ударил расслабившегося, опустившего руки Слона и отскочил, прижимаясь спиной к стене…
Белка догнала брата, идущего в толпе детдомовцев на завтрак. Олега шагал, ссутулившись, напряженно держа плечи. Белка коснулась его, Олега тотчас развернулся, чуть пригнувшись, как зверек, угрожающий прыжком — Белка аж отпрянула.
