Сью Кид - Тайная жизнь пчел
Когда я смахнула землю с крышки и открыла ее, то сперва увидела белизну ее перчаток, затем фотографию, завернутую в вощеную бумагу, и, наконец, смешную деревянную картинку темноликой Марии. Я вытащила все из коробки и, вытянувшись среди опавших персиков, положила вещи себе на живот.
Когда я посмотрела наверх через паутину веток, ночь придавила меня всей своей тяжестью, и, на какое-то мгновение, я растворилась в окружающем. Я увидела молнию, но не зигзаг, а мягкие золотистые вспышки на небе. Я расстегнула пуговицы рубашки и распахнула ее, чтобы ночь обласкала мою кожу, да так и заснула, лежа с вещами моей матери на животе, а влажный воздух оседал на моей груди и небо трепетало зарницами.
Я проснулась от того, что кто-то ломился через деревья. Т. Рэй! Я села, в панике пытаясь застегнуть рубашку. Я слышала его шаги, быстрое, тяжелое дыхание. Посмотрев вниз, я увидела перчатки моей мамы и две картинки. Я оставила пуговицы и схватила мамины вещи, теребя их в руках, не в состоянии придумать, что мне делать, куда их спрятать. Коробка валялась в своей ямке, слишком далеко, чтобы можно было достать.
— Лили-и-и! — кричал он, и я видела, как стремительно приближается его тень.
Я запихала перчатки с картинками под пояс своих шорт, а затем дрожащими пальцами схватилась за оставшиеся пуговицы.
Прежде чем я успела их застегнуть, на меня упал луч света — и вот Т. Рэй уже стоял надо мной, без рубашки, с фонарем в руке. Луч шарил по мне, ослепляя, когда пробегал по лицу.
— С кем ты здесь была? — заорал он, направляя свет на мою полузастегнутую рубашку.
— Н-ни с кем, — сказала я, подобрав ноги и обхватив колени руками, в ужасе от того, что он подумал. Я не могла долго смотреть ему в лицо — оно было таким большим и ослепительным, как лицо Бога.
Он направил луч в темноту.
— Кто здесь?
— Т. Рэй, пожалуйста, здесь кроме меня никого не было.
— Поднимайся! — рявкнул он.
Я пошла за ним к дому. Его ноги так ударяли в землю, что мне стало ее жаль. Мы молчали, пока не пришли на кухню и он не достал из буфета крупу «Марта Уайтс».
— Этого можно ожидать от парней. Лили, — их трудно винить, — но я не ожидал этого от тебя. Ты ведешь себя, как шлюха.
Он насыпал горку крупы, размером с муравейник, на пол из сосновых досок.
— Иди сюда и становись на колени.
Я стояла на крупе с шестилетнего возраста, но так и не смогла привыкнуть к этому ощущению толченого стекла, насыпанного тебе под кожу. Я подошла к горке такими крошечными шажками, как какая-нибудь японка, и опустилась на пол, твердо решив не плакать. Но мои глаза уже начинало жечь.
Т. Рэй сидел в кресле и чистил ногти карманным ножиком. Я переминалась с колена на колено, надеясь получить хотя бы секундное облегчение, но от этого боль лишь глубже проникала под кожу. Я закусила губу и в это мгновение почувствовала деревянную картинку Черной Мадонны у себя под поясом. Я почувствовала вощеную бумагу с фотографией внутри и перчатки мамы, прижатые к моему животу, и вдруг осознала, что там моя мама, прямо у меня на теле, как если бы она была панцирем, защитившим меня, чтобы помочь справиться со всей этой подлостью.
* * *На следующее утро я проснулась поздно. Как только мои ноги коснулись пола, я сунула руку под матрас, проверить, на месте ли вещи моей мамы.
Уверивпшсь, что все на месте, я отправилась на кухню, где нашла Розалин, подметающую крупу.
Я намазала маслом кусок хлеба.
Она мела с таким ожесточением, что меня обдавало ветром.
— Что произошло? — спросила она.
— Ночью я выходила в сад. Т. Рэй думает, что я встречалась там с мальчиком.
— А ты встречалась?
Я вытаращила на нее глаза:
— Нет.
— Сколько времени он держал тебя на этой крупе?
Я пожала плечами:
— Может, час.
Она прекратила мести и посмотрела на мои колени. Они горели сотнями ярких кровоподтеков, крошечными синяками, которые вскоре превратят кожу в сплошное синее пятно.
— Посмотри на себя, детка. Посмотри, что он с тобой сделал, — сказала Розалин.
Мои колени истязали достаточно много раз в моей жизни, чтобы я перестала думать об этом, как о чем-то из ряда вон выходящем; с этим просто нужно было время от времени мириться, как с простудой. Но сейчас выражение лица Розалин заставило меня взглянуть на это новыми глазами. Посмотри, что он с тобой сделал.
Я разглядывала свои колени — именно за этим занятием и застал меня Т. Рэй, войдя на кухню.
— Взгляните-ка, кто решил наконец проснуться. — Он вырвал хлеб у меня из рук и бросил в миску Снаута. — Будет не слишком бесцеремонно с моей стороны, если я попрошу тебя пойти в персиковую палатку и чуть-чуть поработать? Тебя пока еще не выбрали Королевой Дня.
Я знаю, это звучит безумно, но до сих пор я думала, что Т. Рэй хотя бы немножко меня любит. Я не могла забыть, как он улыбался мне в церкви, когда я пела, держа в руках перевернутый вверх ногами сборник гимнов.
Я смотрела на его лицо. Оно было злобным и презрительным.
— Пока ты живешь под моей крышей, ты будешь делать, что я скажу! — заорал он.
Тогда я найду другую крышу, подумала я.
— Ты поняла? — спросил он.
— Да, сэр, я поняла.
И это было правдой. Я поняла, что новая крыша сможет сделать для меня невероятное.
* * *Ближе к вечеру я поймала еще двух пчел. Лежа на животе поперек кровати, я наблюдала, как они кружатся внутри банки, не находя выхода.
Розалин сунула голову в дверь.
— Ты в порядке?
— Ага.
— Я ухожу. Скажи своему папаше, что я пойду завтра в город, так что меня не будет.
— Идешь в город? Возьми меня, — сказала я.
— А тебе зачем?
— Ну Розалин, ну пожалуйста.
— Тебе придется всю дорогу идти пешком.
— Ну и что.
— Почти все будет закрыто, кроме лотков с фейерверками и бакалеи.
— Ну и что. Я просто хочу в свой день рождения выйти куда-нибудь из дому.
— Ладно, только отпросись у своего папаши. Я зайду за тобой утром.
Она уже вышла за дверь, когда я ее окликнула:
— Чего это ты собралась в город?
Мгновение она продолжала стоять ко мне спиной, совершенно не шевелясь. Когда она обернулась, лицо ее выглядело мягким и изменившимся, словно это была другая Розалин. Она сунула руку в карман, порылась в нем и вытащила сложенный блокнотный листок. Она села на кровать рядом со мной. Я потирала свои ноги, пока она разглаживала листок у себя на коленях.
Ее имя, Розалин Дэйз, было написано на этом листке, по меньшей мере, раз двадцать пять, крупными письменными буквами, как первая работа, которую ты сдаешь в начале учебного года в школе.
