Екатерина Вильмонт - Здравствуй, груздь!
– Маргарита Романовна, а вас как звать-величать?
– Ангелина Викторовна, а это моя помощница Тамара.
Мака недовольно поморщилась, она не любила свое имя, ей больше нравилось быть Макой.
– Ангелина Викторовна, – к стенду подошел главный редактор издательства «Минимум» с каким-то иностранцем, – позвольте вам представить моего друга Штефана из Венгрии…
Ангелина извинилась и вступила в разговор с венгром, вполне прилично говорившим по-русски. Разговор был сугубо профессиональным и деловым. Она хотела пригласить его сесть за столик, но там расположилась Маргарита Романовна и вести беседу при ней было как-то не очень ловко. И она предложила ему присесть на ящик под стендом. Когда минут через пятнадцать венгр ушел, присутствие Маргариты Романовны вдруг стало раздражать Ангелину. Она еще раз извинилась перед ней и вышла на открытую галерею, где во множестве расположились торговцы сувенирами. Черт, какой собачий холод! И совсем не хочется смотреть на прилавки. И вообще, хочется вернуться к себе на стенд и чтобы там не было этой Маргариты. Гелька, ты что с ума сходишь, сама же ее пригласила, старушка одинока, ей, видно, не с кем поболтать по-русски, а ты бесишься. А чего беситься? Пойди и скажи честно: извините, дорогая Маргарита Романовна, но мне надо работать. Или она не поймет? Думает небось, что это за работа, одна болтовня? Но нет, она вроде продвинутая, книги любит, Гумилева, а ты, Гелька, просто дура! Какая-то тетка пожелала тебе удачи, ты и растрогалась. Конечно, растрогалась, еще бы не растрогаться, если все вокруг тебе пророчат только всякие гадости! Поневоле от первого доброго слова рассиропишься… Нет, растекаться в сироп не стоит, надо просто воспринять добрые слова этой тетки как первую ласточку… Теперь тебе будут говорить много добрых слов… В конце концов, официальное открытие будет только завтра, а тебе уже сказали добрые слова… – уговаривала себя Ангелина, трясясь от холода.
– Гелечка, вы что тут мерзнете? – спросил ее симпатичный пожилой художник из «Грифа».
– Так, на нервной почве, – стуча зубами, ответила она.
– Да вы простудитесь, идите в помещение!
– Да, в самом деле, спасибо!
На стенде Маргариты уже не было.
– Ангелина Викторовна, вы же сами ее пригласили, – смеялась Мака, наливая ей горячий чай из термоса. – Так почему убежали? Она вполне милая, только вот всю пастилу слопала. А так очень даже славная старушка.
– Да знаю, она обиделась?
– Кажется, нет, просто поняла, что пастилы больше не дадут, а еще я ей посоветовала заглянуть на стенд «Серебряного века».
– К конкурентам сплавила? – улыбнулась Ангелина.
– Вот именно.
– Ты иди поешь, а я тут побуду!
– Да ну, Ангелина Викторовна, пошли вместе, Артур присмотрит, правда, Артурчик?
– Да-да, не волнуйтесь, я никуда не уйду!
– …Нравится тебе тут? – поинтересовалась Ангелина, откусывая длинную франкфуртскую сосиску.
– Где? В кафе? – уточнила Мака.
– Да нет, на ярмарке.
– Не то слово! Просто кайф в чистом виде, так интересно! Сегодня будет пресс-конференция Болотина, вы пойдете?
– Да нет, мне он совсем не интересен.
– А можно я пойду? Она в шесть часов начинается.
– Да ради бога, я сама уберу книги.
– Нет, зачем? Я без пятнадцати уберу и успею к началу.
– А что это ты так плохо ешь?
– Аппетита нет.
– Влюбилась! Чтобы у тебя не было аппетита, я такого не помню.
– Я тоже! – радостно воскликнула Мака. – А вы верите в любовь с первого взгляда?
– Пожалуй.
– И сами влюблялись с первого взгляда?
– Сама? Нет. Со второго было, а с первого…
– Ой, Ангелина Викторовна, а вы правда думаете, что у нас может что-то получиться?
– Откуда я знаю? Но в принципе почему бы нет?
– Вы только маме ничего не говорите, ладно?
– Так пока и говорить нечего, – рассмеялась Ангелина. – Ты решительно не хочешь вторую сосиску?
– Решительно!
– А я возьму. Я ни в кого не влюблена и хочу есть.
– Неужели вы ни в кого не влюблены?
– Нет.
– Но почему? Вы такая интересная женщина!
– Да не в кого мне влюбляться. В нашем издательском бизнесе с мужиками напряженно.
– Почему? Сейчас масса мужчин занимаются…
– Так это они с виду мужчины, а на самом деле… Ну их!
– А почему вы решили, что Головин положил на меня глаз?
Боже мой, ничего не меняется в этом мире! Вот и я когда-то задавала такие же дурацкие вопросы. А хотелось бы мне опять влюбиться? Наверное, только мне некогда. Да и потом, я с первого взгляда не умею, а со второго в моем возрасте сразу видишь кучу недостатков – и куда уж тут влюбляться. Влюбленность – это иллюзия, а со второго взгляда какие иллюзии…
– Ну, Ангелина Викторовна, вы мне не ответили!
– Извини, я задумалась. Так что ты спросила?
После долгого, основательного итальянского обеда друзья намеревались погулять по городу, но опять начал накрапывать дождь, и они отправились в бар.
– Слушай, а как же ты поедешь? – беспокоился Федор Васильевич.
– А я не поеду сегодня, переночую у одного приятеля и завтра утром вернусь.
– Так надо позвонить Римме!
– Позвоню, в чем проблема? Расслабься, Федюня, живи спокойно и получай от жизни удовольствие.
– Обычно я так и делаю, а тут что-то мне неймется…
– Может, это из-за рыженькой Маки?
– Может быть…
– У тебя проблемы с бабами?
– Да вроде нет. Слушай, а куда бы мне ее завтра пригласить?
– На какой предмет?
– Ну для начала пообедать или поужинать, а там видно будет.
– Значит, речь просто о хорошем ресторане?
– Ну да, что-нибудь местное, специфическое…
– О, я знаю! Гениальное местечко! Я только не помню, как оно называется.
– Здрасте, приехали!
– Не проблема! Берешь такси и говоришь шоферу…
– Говоришь! На каком языке я буду с ним говорить?
– Ерунда! Предоставь это Маке, она отлично говорит по-немецки. Ресторан в старом городе, где подают апфельвайн, этого достаточно.
– Что?
– Яблочное вино!
– Сидр, что ли?
– Нет, какой там сидр! Сидр сладкий и шипучий, а тут настоящее яблочное вино.
– Именно вино, не водка, как там ее звали у Ремарка или Хемингуэя?
– Кальвадос, что ли?
– Ну да.
– Нет, именно вино, несладкое, ароматное, прелесть просто. Я, дурак, забыл про это заведение… И кормят там вкусно, такая добротная, простая немецкая жратва. Тебе понравится, я уверен.
– И ты полагаешь, что достаточно сказать таксисту…
– Совершенно уверен!
В гостиницу Федор Васильевич попал поздно, и трезвым его никто не счел бы. Однако он благополучно поднялся к себе, напрочь позабыв о гранатовой сережке, лежащей в кармане.
Проснулся он рано и первым делом вспомнил о Маке. Черт возьми, как забавно вчера она материализовалась! Только я вообразил себе пухленькую рыженькую, как вот она… И она обратила на меня внимание, так что зря я вчера беспокоился. Я вчера вообще что-то много беспокоился. А сегодня все, свободен как ветер, никаких обязательных мероприятий. Надо бы, наверное, сходить в дом Гете, но что-то не хочется никаких музеев! А вот Маку я хочу! Только имя мне не нравится, какая-то собачья кличка. Мака! Мака-макака! Мака-собака! Напрашивались и вовсе некрасивые рифмы, но он просто решил, что потом придумает, как звать такую милую, аппетитную девушку. Сколько ей может быть лет? На вид не больше двадцати трех, ну максимум двадцати пяти. Самое оно! Это уже не юность, не молочно-восковая спелость, всегда вызывавшая в нем некоторый ужас, но еще и не зрелость! Это просто наглая, дивная, восхитительная молодость, а, учитывая явную бойкость и наше время, наверняка есть уже некоторый опыт, одним словом, то, что надо! Может, с ней и поговорить найдется о чем, все-таки работает в издательстве. Федор Васильевич, вперед и с песней!
