Гийом Мюссо - Завтра
«Брр, ну и холодина!» — вздрогнула она, взяла по дороге плед, закуталась в него и прибавила мощности отоплению. Дожидаясь, пока вскипит чайник, уселась на табурет и открыла лежащий на стойке компьютер.
Есть хотелось страшно. Эмма вышла на сайт японского ресторана, работавшего с доставкой на дом, заказала себе мисо суп, суши, маки и сашими.
Получила по почте подтверждение, что заказ принят, проверила его и узнала время доставки, а потом просмотрела остальную почту, опасаясь наткнуться на письмо от бывшего любовника.
По счастью, писем от Франсуа не было.
Зато было другое письмо, загадочное, от неизвестного Мэтью Шапиро.
Эмма слыхом не слыхала о таком!
Но он-то и перевернет всю ее жизнь…
3
Письмо
Если страдание — твой лучший друг, отказаться от него — подвиг.
Микела МарцаноБостон
Квартал Бэкон-Хилл
Восемь часов вечера
— Мама не вернется, да, пап? — спросила Эмили, застегивая пижаму.
— Нет, не вернется. Никогда, — подтвердил Мэтью и взял девочку на руки.
— Это неправильно, — жалобно проговорила она дрожащим голоском.
— Совсем неправильно, — согласился он резко, — но в жизни такое случается.
И он уложил девочку в кровать.
Небольшая комната с невысоким потолком была теплой, уютной, но без пастельной слащавости, какая обычно царит в детских.
Когда Мэтью и Кейт ремонтировали дом, они старались вернуть каждой комнате ее первоначальный облик. В этой убрали перегородку, отмыли и натерли воском паркет, чтобы мягко поблескивал, поставили старую мебель — деревянную кроватку, покрашенный белой краской комод, обитое холстинкой кресло, лошадь-качалку, а для игрушек приспособили рыжий кожаный чемодан с латунными накладками.
Мэтью погладил Эмили по щеке, надеясь хоть как-то ее утешить.
— Хочешь, я тебе почитаю, а, малыш?
Эмили опустила глаза и грустно покачала головой.
— Нет, не надо мне читать…
Мэтью невольно нахмурился. Вот уже несколько дней он чувствовал, что дочка подавлена. Он как будто передавал ей свою тоску и тревогу и теперь не мог не винить себя. Но ведь он старался! Он крепился, не показывал дочке своего горя, носил маску, но с детьми это не проходит, у них есть шестое чувство, они знают все. Была и еще одна беда: Мэтью, потеряв жену, боялся лишиться еще и дочери. Он понимал, что его страх — глупость, всячески старался образумить себя, но не мог. Ему чудилось, что Эмили из-за каждого утла грозит опасность, и он оберегал ее от всего и вся с риском лишить воздуха и веры в себя.
Современным отцом он не был.
В первые недели после смерти Кейт Мэтью напугало безразличие Эмили. Она оставалась совершенно спокойной, не горевала и как будто не понимала, что матери нет на свете. В поликлинике врач-психолог, которая наблюдала Эмили, объяснила ему, что такое поведение часто встречается у детей. Дети инстинктивно оберегают себя, отстраняя травмирующее событие. Они словно бы дожидаются, когда у них накопятся силы, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
Вопросы о смерти пришли позже. На протяжении нескольких месяцев Мэтью, следуя советам психолога, отвечал на них, помогая себе книгами, картинками и всевозможными метафорами. Но расспросы Эмили становились все более дотошными, они ставили его в тупик, и он стал обходить их. В самом деле, как объяснишь ребенку четырех с половиной лет, что такое смерть? Мэтью не знал, как ему говорить с дочкой, не находил слов, какие бы она поняла. Психолог советовала не волноваться, говорила, что с возрастом все уладится. Эмили, подрастая, будет все отчетливее осознавать, что никогда больше не сможет снова увидеться с матерью. Психолог считала, что расспросы Эмили полезны и здоровы. Они помогают выйти на свет ее страхам, разрушают табу, освобождают ее.
Но, по мнению Мэтью, Эмили была еще очень далека от освобождения. Каждый вечер перед сном во власти страха и тревоги она задавала все те же вопросы, на которые Мэтью было так трудно отвечать.
— Если не читаем, засыпай!
Малышка в задумчивости натянула на себя одеяло.
— Бабушка сказала, что мама на небе, — начала она.
— Мама не на небе, бабушка сказала глупость, — отрезал Мэтью, посылая про себя свою мать ко всем чертям.
Кейт была сиротой. Сам он рано ушел от родителей, двух законченных эгоистов, которые преспокойно жили себе в Майами, даже не представляя, в каком он горе. Они никогда не любили Кейт, а ему всегда ставили в вину, что он занимается своей философией, а не их проблемами. Людям, которые всю жизнь думали только о себе, такое простить невозможно. Сразу после гибели Кейт они, разумеется, приехали в Бостон, чтобы поддержать сына и позаботиться о внучке. Но сочувствия хватило ненадолго. Очень скоро они уехали и теперь довольствовались одним телефонным звонком в неделю, чтобы узнать новости и наговорить глупостей Эмили.
Все это в совокупности выводило Мэтью из себя. Его бесило лицемерие религии. Он не верил в доброго Бога, не верил никогда, и смерть Кейт тем более не могла убедить его в существовании Милосердного. Мэтью был философом, а философия была неразрывно связана у него с атеизмом. Кейт полностью разделяла его взгляды. Смерть была концом всего на свете. После нее ничего больше не было. Никакой загробной жизни. Пустота. Ничто. Небытие. Полное и абсолютное. Даже ради ее спокойствия Мэтью не мог внушать дочери лживые иллюзии, которые презирал сам.
— Не на небе, а тогда где? — настойчиво продолжала расспросы девочка.
— Гроб с телом на кладбище, ты сама знаешь. Но не умерла мамина любовь, — сделал уступку Мэтью. — Она всегда в нашем сердце, в нашей памяти. Мы можем ее помнить, говорить о ней, перебирать все хорошее, что у нас было, смотреть фотографии, ходить на кладбище.
Эмили смотрела на него с тревогой.
— А ты? Ты тоже умрешь?
— Да, как все, — кивнул он, — только…
— Ты умрешь, а с кем буду я? — с той же тревогой спросила девочка.
Он ласково ее обнял.
— Я умру еще не скоро, малыш. Проживу до ста лет, обещаю, — сказал он.
«Обещаю», — повторил он, прекрасно зная, что говорит пустые слова, просто-напросто лжет.
Еще несколько минут он сидел рядом с малышкой и говорил что-то ласковое, потом потеплее укутал ее, погасил свет, оставив только ночничок над кроватью, поцеловал в последний раз и перед тем, как закрыть дверь в ее комнату, пообещал, что Эйприл придет пожелать ей спокойной ночи.
* * *Лестница с двух верхних этажей спускалась прямо в гостиную. Только первый этаж был освещен мягким неярким светом.
