Александр Матюхин - Велосипеды
Артем пожал плечами. Непонятно было. Но вроде бы хорошо.
— Спасибо за шанс.
— Не за что. — Отозвался Акоп.
На вершине холма увидели вдруг, как в лесу исчезает военный грузовик с брезентовым верхом. Грузовик рычал мотором, мял траву, вокруг него кружились клубы рыжей пыли.
Остановились, тревожно провожая грузовик взглядом. И поехали только тогда, когда он исчез за деревьями, а гул и грохот стихли.
Воинскую часть объехали дугой, под холмом, стараясь не торопиться. Еще из леса видели, как грузовик въезжал через блокпост. А возле грузовика суетились, бегали, торопились люди.
Когда подъехали к забору со стороны склада, перебросили велосипеды и перебрались сами, начали сбрасывать с себя одежду и переодеваться — увидели, как в нарастающем шуме к части приближается вертолет.
Он закружился, заходя на посадку.
Акоп с Артемом бегом обогнули склад, через площадку, к полевой кухне. Прошли через палатку-столовую.
Люди толпились у блокпоста. Все там были — и Зайцева, и Грибов и Мартынюк. Яна выглядывала из-за спин, ярко выделяясь белой униформой на воне остальных.
Артем подошел ближе, вытянул шею…
У подъехавшего грузовика суетились военные. Они вытаскивали из кузова носилки с людьми и складывали вдоль блокпоста, прямо в пыли, на дороге, будто укладывали доски для строительства. Лобовое стекло грузовика было покрыто паутиной трещин, брезент на кузове дымился — его заливали водой, которую таскали ведрами от кухни.
Кто-то стонал, кто-то кричал — звуки больно врезались в уши, смешавшись с гулом садящегося вертолета, с грохотом мотора, с разговорами людей вокруг.
На носилках лежали люди. Грязные, обгорелые, окровавленные. Две медсестры — молоденькие, испуганные девчушки — бегали вокруг них, что-то вкалывали, перевязывали, накладывали шины.
В какой-то момент из столпившейся кучки растерянных военных выскочила Зайцева — бледная, растрепанная — выхватила у кого-то бинт, присела над солдатом, у которого было обиженно лицо, а от короткого ежика темных волос шел дым.
— Что происходит? — пробормотал Артем. — Что случилось?
— Это у тебя там любовь, — кивнула Яна. — А здесь, понимаешь, война.
От приземлившегося вертолета бежали военные и врачи. Артем увидел Акопа, который бросился к Зайцевой, и принялся помогать накладывать повязку на голову стонущего солдатика. Неловко, но с решительно сжатыми губами, с деловым каким-то, обреченным прищуром. В стороеу раненых тяжело, опустив голову, направилась и Яна.
А Артем стоял, и не мог двинуться с места.
Война, думал он, — война, война, война…
Как оказалось, два грузовика попали под обстрел боевиков недалеко от аула. Дорога была настолько знакома и охраняема, что командиры двух частей неподалеку потеряли бдительность (или, как водится, экономили на солярке) и разрешили ездить грузовикам без конвоя. Интересная логика — зачем боевикам нападать на два-три грузовика, в которых перевозят продукты, одежду или воду? Боевики и не нападали, пока в грузовиках не повезли к аэродрому военных. В двух кузовах их набилось человек пятьдесят. Половина — срочники, готовившиеся к увольнению. То есть, это была их последняя поездка по Чечне. А дальше — перелет в родную часть, увольнение, честь и хвала. Не вышло. Обстреляли безграмотно и хаотично, быстро разбежались, едва загорелся один из грузовиков.
А водители тоже растерялись — один развернул грузовик и рванул обратно, а второй, с группой раненых в кузове, помчался в часть на холме. Вызвали помощь, дождались вертолета. Слава богу, никто не погиб.
Мгновенно после случившегося командир части организовал построение личного состава, прочел торопливую, сбивчивую лекцию о том, что враг не дремлет, приказал развесить по периметру колючую проволоку и усилить охрану.
Акоп после этого невесело шутил, что у нас в стране всегда так — пока петух не клюнет…
Построение закончилось, пошли через палатку-столовую, где увидели Яну, которая разбавила какао водкой и выпила сразу две кружки. Она чувствовала вину за каждого раненого или убитого русского солдата.
Вернувшись в вагон, Артем увидел на столе у майора Грибова флягу и кружку. Зайцевой не было, она отпросилась до вечера. Работать, понятное дело, никому не хотелось. В вагончике остро пахло спиртом и сигаретным дымом.
— Как тебе? — спросил Грибов, наливая из фляги что-то мутное, желтоватого цвета. — Страшно?
Артем пожал плечами.
— Должно быть страшно, — сказал Грибов. — Иначе из тебя выйдет никудышный солдат и человек. Если тебе не будет страшно, то ты будешь убивать без сожаления. А это уже ненормально. Это, Артем, и есть война.
Грибов выдохнул, сощурился и залпом выпил. В уголках глаз зародились слезы. Он смахнул их небрежно и налил вновь.
— Ты же никогда никого не убивал, верно?
— Не приходилось.
— И не убивай, Артем. Не надо. Не наша это война. Мы никого не защищаем, мы просто убиваем друг друга за деньги, за нефть, за власть. А власти, знаешь, наплевать. По мне, так это не защита родины, не долг, а просто бизнес. Модное такое слово. И нам платят, и им. Лишь бы продолжали убивать.
.Он выпил снова, положил на стол пачку печенья, развернул, взял себе, протянул Артему.
— Сколько тебе осталось?
— Полгода.
— А давай мы тебя обратно отправим, в часть? Что тебе здесь делать? Ты же не хочешь умереть?
— Не хочу. — Ответил Артем.
Смерть, казавшаяся такой далекой всего несколько часов назад, вдруг показалась старой знакомой, укрывшейся за дверью, спрятавшейся в каждом кусте, за холмом, в лесу.
— Но я и уезжать не буду, — добавил он, подумав. — У меня здесь друзья. У меня… долг, наверное. Почему другие служат, а я уеду? Это несправедливо как-то.
— Это глупости. Ты о родителях думаешь? Девушка у тебя есть? Друзья! Армейские друзья — осенние листья. Разлетитесь, и никогда не соберетесь.
— Ну и пусть, — упрямо пробормотал Артем. — Мне с этим потом жить. С мыслью о друзьях. Как вы не можете этого понять?
— Я не вижу смысла в друзьях, — покачал головой Грибов. — Я не хочу о них думать. Это слишком… тяжело. Война забирает друзей без разбора. Это тебе не от жены уйти. Это внезапная, неадекватная, непонятная смерть. Очень тяжелая. Разве ты хочешь жить с таким грузом на душе?
— Мне кажется, что лучше сделать и жалеть… чем не сделать и тоже жалеть. — Тщательно подбирая слова ответил Артем.
Грибов вылил из фляги остатки, потряс ее, убрал в стол.
— Дело твое, — сказал он. — На сегодня свободен, солдат. Иди, отдыхай.
Отдыхать, тем не менее, не получилось.
Всех свободных срочников хватали офицеры и перенаправляли на общественные работы по укреплению обороны воинской части. Это была очередная привычная армейская практика. Суетно было, непривычно. Появилось множество незнакомых лиц. На плацу выстроились шеренгой потрепанные, обгорелые срочники, из тех, кто не доехал до аэродрома. Незнакомые же офицеры громко раздавали приказы, что-то там пересчитывали, что-то перебирали. Казалось, разом ухнув в военный хаос, никто не мог понять, что делать дальше, как выправлять ситуацию.
Артем, не дойдя до палатки, был отправлен к блокпосту, где еще несколько ребят под управлением Мартынюка переделывали шлагбаум. Его нужно было выкопать, перенести на несколько метров вперед, и закопать снова. Между шлагбаумом и блокпостом выкладывали "колючую" дорожку. Сам блокпост укрепляли дополнительными мешками с песком.
На пыльной дороге все еще оставались следы крови, крутились на ветру грязные бинты, а около блокпоста сидел на табуретке и курил потрепанный, обгорелый капитан, у которого лицо было в пятнах сажи и ссадинах, а брюки чуть выше берц темнели прожженными дырами.
Артем окунулся в работу с головой, стараясь физической нагрузкой вышибить из головы все ненужные мысли. Настя ушла на второй, а то и на третий план. Почему-то стояли перед глазами ряды носилок с ранеными и Зайцева с Акопом, перематывающие обожженное лицо обгоревшего солдата.
А ведь их даже искупать негде. Холодный душ с водой из бочки — вот и все преимущества доблестной Российской армии…
Чесался затылок, песок скрипел на зубах, от пыли слезились глаза.
Артем, вместе с еще двумя срочниками, обхватил тяжелый бело-красный столб, дружно со всеми рыкнул: "Поехали!" — вытащил его и поволок в выкопанной ямке.
Трудились, пока не начало темнеть. Над головой, в черном небе, высыпали звезды. Потом зажглись редкие фонари. Покончив с работой, Артем присел вместе со всеми в кружок и минут пять курил, ни о чем больше не думая. Настроение сделалось ровным, спокойным.
За ужином почему-то не обнаружил Акопа. Хлеб раздавала Яна. Она же положила на тарелку Артему большой кусок жареного мяса — редкость в воинских краях. Впрочем, Артем ел и не чувствовал вкуса, хотя был благодарен Яне за проявленное внимание. Больше всего в окончании этого дня хотелось лечь и уснуть.
