Николай Варнавский - Листвянка
— Я не у неё был, а у Степаныча. Она позже приехала.
— Всё равно, дыма без огня не бывает. С чего бы наш участковый с утра околачивался там?
— Где там?
— Возле её дома.
— А при чём тут участковый? — не понял Пашка.
— Ну как сказать тебе, — перешла она на «ты». — Петро у нас холостяк, на Полину запал давно, как кот за ней ходит. Вот только не хочет она его, от ворот поворот даёт.
— Он же намного старше её.
— Ну и что? Старше не старше, а чувствам не прикажешь, — вздохнула она, — он тоже человек, — и иронически погрозила пальцем. — Так что смотри, Петро мстительный, своего добьётся.
Пашка выбрал две книги и вышел.
По пути его нагнал милицейский УАЗ. Посигналил и остановился. За рулём сидел участковый. Он поздоровался и пригласил рукой в машину:
— Присядь.
Пашка сел рядом.
— Работаешь где?
— Нет.
— Почему?
— Да пока деньжата имеются, хватает.
— «Хватает», — недовольно передразнил Петро. — Значит, тунеядствуешь?
— Почему тунеядствую? Мирно существую, никому не мешаю.
— Не мешаешь, — опять недовольно буркнул участковый. — Значит, мешаешь, если спрашиваю.
— Кому?
Петро недвусмысленно взглянул на него, дёрнулся что-то сказать, но промолчал.
— Прописываться здесь думаешь?
— Пока нет, — пожал плечами Пашка. — Поживу, там видно будет.
— Значит, как женишься, так и пропишешься, — со злой иронией процедил Петро.
— В ближайшее время не собираюсь, — покосился Пашка. — А что вы всё спрашиваете?
— Служба такая.
Он помолчал немного.
— Ладно, иди, — махнул рукой. — А всё-таки чего не женишься-то? — пристально посмотрел он на него. — У нас здесь полно свободных баб, могу познакомить.
Пашка давно уже понял, что за гвоздь в заднице мучает участкового и почему он так нервно ёрзает и так старательно пытается уловить своим пытливым милицейским умом хотя бы малейший знак или намёк на то, что между ним и Полиной имеется какая-либо связь, в надежде подтвердить или опровергнуть слухи и возникшие свои опасения, не догадываясь, что тот уже в курсе почти всех деревенских событий.
С трудом скрывая кривую усмешку, Пашка вежливо поинтересовался:
— А сам-то почему не женишься?
— Это тебя не касается, — огрызнулся тот, захлопывая дверцу, — здесь вопросы задаю я, — и нажал на газ. — В общем, ты меня понял, — многозначительно посмотрел он, дёрнул скорость и уехал.
«Да-а, деревня, — оглянулся Пашка, угадывая в задёрнутых окнах любопытствующие взоры. Краем глаза заметил, как в одном по-шпионски шевельнулась шторка. — И под землёй не спрячешься».
Он поискал глазами милицейский УАЗ, не нашёл его, поправил шапку и направился к своему дому.
Утром, едва проснувшись, не успев толком протереть глаза, он услышал голос:
— Паша, выйди на минутку!
За окном стоял Степаныч и махал рукой.
— Ты сейчас не занят?
— Нет.
— Помоги Полине сумки донести, будь другом. Скоро автобус подойдёт, а бабка напихала столько, что мне не дотащить.
Глаза у него хитровато поблёскивали, лицо светилось добродушной улыбкой.
— Хорошо. Когда подходить-то?
— Через полчасика. Только не забудь.
Степаныч сквозанул глазами по сторонам и шустро поспешил обратно.
Вскоре Пашка уже стучал валенками о порог его дома.
— Можно?
Дверь отворила Полина.
— Здравствуй, Паша, заходи.
Она приветливо смотрела на него и мило улыбалась.
— Ну, чего ты растерялся? — шутливым голосом обратилась хозяйка. — Давай проходи, посиди с нами.
Пашка разделся, разулся и вошёл в горницу. Проводы были в самом разгаре. Стол завален различным деревенским кушаньем и разносолом, початая бутыль «коньяка» местного разлива гостеприимно зияла открытой горловиной и скромно предлагала себя любому желающему. Рядом по хозяйски восседал Степаныч.
— Ну, проходи, проходи, зятёк, — нажимая на последнем слове, прищурился он в хмельной улыбке. — Садись, — ткнул ладошкой рядом с собой, заметив, что Пашка неловко затоптался, — в ногах правды нет.
Вошла хозяйка.
— Присаживайся, не стесняйся, — заворковала она, — сейчас завтракать будем. Полина, внучка, иди, посидим на дорожку!
— Баба, ну куда столько-то? Ведь за полгода не съедим, — укорила бабушку Полина, входя в комнату.
— Съеди-и-ите, — уверенно протянула Дарья Петровна, — вся зима впереди. Присаживайся давай, — решительно ткнула пальцем рядом с Пашкой.
Тот вежливо подвинулся.
Разбавив сытый желудок двумя рюмками «коньяка», он лениво закусывал и косился на Полину. Она сидела рядом и пила понемногу: сделает глоток, запьёт сладким ягодным морсом, шутя ткнёт его в бок острым локотком, глянет своими ясными глазами и отвернётся, уморительно закатываясь со смеху. Пашка немного захмелел, завеселел от таких тычков, не противился и с удовольствием подставлял бочину.
— Полина, — грозила, смеясь, Дарья Петровна, — смотри, покалечишь парня, отвалится что-нибудь.
— Ха-ха, отвалится — пришьём, — хохотал Степаныч, заправляя объёмистые рюмки и поднимая их.
Полина лишь весело скалила зубы и подмигивала бабке с дедом.
Наконец дед взглянул на часы.
— Пора.
За воротами они расцеловались с внучкой, Степаныч между делом шепнул Пашке, кивнув на Полину: «Обрати внимание», — сунул ему две тяжеленные сумки («Свинью они туда запихали, что ли?..»), Полина ещё раз обвила руками стариков, помахала им, подхватила лямку, и они направились в центр села, к памятнику, куда должен подойти автобус.
Вскоре они пересекли улицу, и дом Степаныча скрылся из вида.
— Не тяжело? — спросил Пашка.
— Нет.
— Когда ещё приедешь?
— Когда? — задумалась она. — Наверное, весной, скорее всего. Раньше никак не получится — учёба.
— Долго тебе ещё?
— Год.
— Потом куда?
— Не знаю. По распределению, куда направят. Может, сюда попаду. Если ты ждать меня будешь, — рассмеялась она.
На остановке стояло несколько человек. Местные бабёнки, заметив их, демонстративно отворачивались, но были начеку: косили взгляды, внимательно прислушивались и о чём-то тихонько поговаривали.
— Сейчас разговоры пойду-у-ут, — шепнула Полина. — Впрочем, я не против, — пожала она плечами, — пусть говорят.
Невдалеке остановился милицейский УАЗ. Немного постояв, он развернулся и подъехал к остановке. Опустилось стекло, показалось лицо участкового.
— Полина, ты в город?
— Да.
— Я тоже туда. Садись, подвезу.
— Нет, спасибо, Петро, я на автобусе как-нибудь.
— Зря, а то бы быстро доехали. А это кто с тобой, провожатый? — сверкнул он глазами на Пашку.
— Это? — переспросила она, беря его под руку. — Это мой жених.
— Уже и жених, — помрачнел участковый. — Что-то много их у тебя развелось.
Он задвинул на место стекло, резко нажал на газ и скрылся за деревней.
— Пристаёт? — спросил Пашка.
— Угу. Только надоел уже. Думаешь, откуда он сейчас едет? У бабы какой-то был. А я ему что, одна из них? Да и старый он. Ты его не бойся, — внимательно посмотрела она ему в глаза, — он только пьяный грозный, а трезвый — человек человеком. Его тут все знают.
Послышался гул, и вскоре показался автобус. Пашка затащил сумки в салон, уложил их, чтобы не мешались, и присел рядом.
— Долго ехать? — спросил он.
— Два часа.
Он поправил ей белую вязаную шапочку, запихнул пряди волос и слегка задел пальцем по носу.
— Ну, пока, — поднялся и направился к выходу.
— Паша, обожди, — она вышла вслед за ним. — Ты помогай иногда старикам, ладно?
Он качнул головой:
— Само собой.
— Ну всё, иди, — и чмокнула его в щёку.
Пашка невольно зарделся:
— А мне?
Полина зажмурилась и подставила лицо.
Он с удовольствием несколько раз прижался губами к её щекам.
Полина одарила его милым взглядом, впорхнула обратно на сиденье, помахала ручкой, двери захлопнулись, двигатель заурчал, и, поднимая снежную пыль, автобус скрылся из вида.
Маленькая древняя приземистая полуразрушенная кирпичная церквушка в полном запустении высилась здесь же, в центре, напротив памятника тем, кто с ней боролся и разрушал её. Ограждения давно уже не существовало, загаженный пустырь напоминал скорее скотный двор, чем святое место.
Этот забытый и брошенный всеми памятник старины и ещё живой и тлеющей в глубине души народной веры в Бога в настоящее время являл собой лишь облезлые стены, на которых, особенно в верхней их части, сквозь толщу осевшей грязи безбожных десятилетий, куда не добралась рука атеиста, ещё угадывались лики святых, которые, в тихом своём безмолвном уединении, отрешившись от этого мира, мирно смотрели сверху вниз на строителей новой жизни.
