Александр Сидоренко - Ели воду из-под крана
Тётка обернулась:
— Простите?
— Я говорю, мадмуазель никогда не кололась!
Она впервые за всё время улыбнулась, и эта улыбка показала, что в своё время мадам была ого-го!
— Почему?
Не вспомнив, как по-французски будет «шприц», Мирон после некоторой заминки встал со стула, подошёл к плакату и показал пальцем на шприцище, соизмеримый с тем, которым кололи Моргунова в «Кавказской пленнице»:
— Вот это слишком большое, так не делается.
Она уже рассмеялась в полную силу и сказала просто: «Это я!»
ЖевеньеваНе так важно качество секса, как его наличие в нужный момент. Кто бы мог подумать, что всё закончится вот так, неожиданно. Этот ошалевший мальчик, наверное, думает, что это так по-французски...
Он, оказывается, не знал, кто она. Пора, наверное, привыкать к подобному отношению людей, нельзя же требовать, чтобы тебя помнили вечно, если ты, конечно, не Иисус Христос или Адольф Гитлер.
Три года назад, по случаю переиздания фильма «Лучше всех» на DVD, её снова пригласили на презентацию, на которую она согласилась пойти после небольших торгов — к подарочному изданию удалось вытребовать новый телевизор и ДВД-проигрыватель.
Естественно, он захотел посмотреть фильм и признался, что кроме Фантомаса, Луи де Фюнеса и Алена Делона никого не знает, и других французских фильмов не видел. Они начали смотреть диск и прикончили коньяк как раз к сцене на вокзале. Это была лучшая сцена фильма — наркоманку Жюли увозит из Парижа сын министра юстиции, в ожидании поезда они трахаются в узкой кабинке общественного туалета. Вспомнив, как там было неудобно сниматься, Жеви начала громко смеяться. Этот забавный русский парнишка повернулся к ней и внезапно увидел ту Жевеньеву. Не мог не увидеть, уж в этом-то она была уверена на все сто процентов. Тогда-то это и произошло.
МиронВ Мироне боролись две мысли — «нахерая повёлся?» и «а прикольное Рождество в этом году выходит...». Жевеньева, которую он про себя перекрестил в Женеву, курила и несла какую-то чушь, в которой он разбирал лишь часть.
Она предложила обратиться к соседу, Мишелю, который, как оказалось, тоже из кинобизнеса — делает фотомонтажи для фильмов. Типа, вот они молодожёны, а вот их детские фото и всё такое прочее. Мирону он только раз подарил распечатку с головой Бритни Спирс на теле другой дуры с сиськами и крошечным хером. Женева предложила заказать у Мишеля фальшивый паспорт гражданина Франции, он может знать специалистов по поддельным документам. Потом начала что-то говорить о горах и об отпуске.
Ещё пара минут и речь пойдёт о свадьбе, решил Мирон, встал и начал одеваться. Сама мысль об этом была страшна — жу-хать какой-то вторчермет ради паспорта — этим пусть Алик занимается, а на нашей улице лохов не рожали.
— Ты куда? — спросила она и прикурила новую сигарету от старого бычка.
— Пойду посмотрю, что внизу, а потом зайду к арабам на углу, куплю ещё этого, — и показал на пустую бутылку. — Как оно называется?
— Реми Мартин.
— Ладно, скоро приду, фильм досмотрим.
И в дверях добавил:
— А ты в других фильмах ещё снималась?
Она опять начала улыбаться, и это было почти приятно:
— Да.
— Ок, я быстро.
Мирон спускался по лестнице, так и не зная, что делать. Соскочить на глухом морозе не выйдет, им же всё равно каждый день видеться. А если она забузит и настучит в местную контору о нелегале? Тут нужно было хорошо подумать...
Думать пришлось гораздо дольше, чем он ожидал — на подходе к магазину его остановили два незнакомых полицая. Рожа у Мирона была выкупная — явно не местная, плюс акцент. Ни попытка порешать вопрос на месте, ни ссылка на Магу с намёком на мафию не помогли. Не повезло — попал под плотную облаву. Вот тебе, блядь, и Рождество.
В местной управе выяснилось, что к чему: на Новый год в Париж пожаловала белорусская братва и загуляла, судя по всему, крепко, со знанием дела. На Рождество их главный решил, что было бы ярко сфотографироваться на прощание на Триумфальной Арке. Но не на фоне, и не сверху, как японцы, а на стене. Было это ранним утром, братва начала строить живую лестницу, но, на их беду, мимо ехал на работу то ли мэр, то ли кто-то ещё из местных смотрящих.
От наблюдаемого беспредела он закипел и приказал охране пресечь надругательство над святыней. Белорусы ввязались в качели с большим воодушевлением и в считанные секунды сложили полицаев под корень. Помощь пришлось вызывать дважды — дежурные патрули постигла та же участь, и только спецбригаде со щитами, шлемами и слезоточивым газом удалось братву угомонить.
Буквально через час на улицу в поисках славян высыпала уголовка, на которую и напоролся Мирон. Соседи по камере радостно обсуждали последний слух — типа, главный белорус ушёл с парой самых крепких пацанов. Оптимисты из числа задержанных в облаве надеялись на то, что на прощание он хотя бы обоссалЛувр, но Мирона эта тема не грела — заступиться за него было некому, пахло депортацией.
ЖевеньеваОна продолжала курить, глядя в потолок, и размышляла о том, что из этого всего выйдет. Этот милый русский, конечно, вернётся. Да, ей уже пятьдесят один, но она же Жеви Тако! В мечтах всё складывалось — Мишель за неделю свёл их с алжирцами, которые совсем недорого взяли за паспорт. В марте они поехали в Альпы, а там тоже можно будет найти ДВД-проигрыватель...
Коньяк и секс нивелировали друг друга, она начала трезветь и почему-то чётко представила, как он будет её стесняться. Как он будет засматриваться на молодых лыжниц. Старая, как весь этот ужасный мир, история. Ещё только представляя, как это будет, она начала его винить в своих проблемах и решила, что завтра же утром нужно будет ставить в этом точку. Позабавилась, встряхнула перья и хватит.
МиронКогда они с Аликом уезжали из страны, то пили водку в пакетиках. Была такая шара — продавалась в киосках под видом жидкости для мытья рук «Струмок». Четверть литра, а состав — сорок процентов спирта, шестьдесят воды. Весь город умывался по полной. Взяли тогда пакетов тридцать и поехали туда, где Ален Делон не пьёт одеколон...
Когда удалось разойтись с родной милицией по-хорошему и приехать домой, Мирон первым делом пошёл в здоровенный супермаркет, который за три года нарисовался напротив вокзала и попробовал завершить начатое — купить этот хренов «Реми Мартин». Продавщица в отделе напитков, правда, сказала, что правильно надо называть его «Реми Мартен» и что его нет и не предвидится.
Мирон купил три бутылки армянского коньяка (Алик ещё говорил, что армяне забили болт на запрет называть своё пойло коньяком), по привычке сказал «мерси» и вышел. На продавщицу это не произвело никакого впечатления. Кроме магазина, никаких особых изменений в городе Мирон не заметил. Всё те же участки кривого асфальта среди ям, всё те же пацанчики вокруг вокзала. И взгляды те же: «Хули ты смотришь?»
Хотелось увидеть своих пацанов, а ещё больше — Зину Чередниченко, из-за которой тогда, по большому счёту, всё и случилось. На её выпускном на Мирона наехал конкурирующий жених, звали его Антоном, и был он сыном директора хлебзавода №2. В школе у него ещё было обидное погоняло — Впуклый, на уроке геометрии он лоханулся и ляпнул, что что-то там бывает выпуклое и наоборот, впуклое. Смешно, но задрачивали его все — даже те, кто не знал, что такое выпуклый.
Потом социализм накрылся медным тазом, папаша Антона пересел с белой «Волги» на красную «Тойоту», а Антон из Впуклого незаметно стал Кирпичом — лёгкая ирония над происхождением денег в их семье осталась, но называли его уважительно. Тут было сразу два в одном — он шепелявил, как Кирпич из фильма «Место встречи изменить нельзя», плюс папаша, поднявшийся на белых кирпичиках. Что характерно, вместе с социализмом пошабашил и хороший хлеб — капиталистический разваливался на глазах, резать его можно было только очень острым ножом.
Тогда, на выпускном, Кирпич подканал с целой шоблой сочувствующих и поинтересовался, не пора ли Мирону отдать деньги за товар и получить по ебалу. Причём в любой очерёдности. На выпускном, как обычно, была толпа родителей плюс участковый Воронков при полном параде, поэтому бить Мирона не стали, а Кирпич торжественно повёл Зинку танцевать медляк под «Стил лавинг ю».
Денег должен был не только Мирон, но и Сява с Чикой. Они вместе брали у Кирпича на реализацию куртки «аляска» на двойном венгерском синтапоне, чтобы продать их в волшебном русском городе Новохопёрске (все его называли Новолохопёрстком), где, как говорили, местный лох не видел себя без «аляски». Как оказалось, спрос на куртки был и у местной братвы, которая прямо на забыченном вокзале в два счёта избавила пацанов от четырех гигантских баулов и козырной барсетки вишнёвого цвета, в которой были все их деньги и документы. Отлежавшись в местном обезьяннике, возвращались потом на электричках, а виртуальную границу между новыми государствами перешли пешком.
