Паскаль Лэне - Кружевница
И вдруг у нее вырвалось:
— Ох, Марилен, я так тебя люблю! — И, покраснев, она добавила: — Всех вас люблю.
Марилен поняла, что тут нельзя не расчувствоваться, и в порыве великодушия проговорила:
— Если ты не хочешь ехать к нашим друзьям, я тоже не поеду. Кстати, у нас ведь скоро отпуск. Может, на этот раз в Париже останемся, а?
— Да! — судорожно глотнула воздух Помм.
— Проведем два дня вместе, а заодно выберем, куда ехать в отпуск.
Так Помм узнала, что Марилен собирается взять ее с собой. Вечер они провели у Марилен. Помм купила пять пирожных — два для Марилен и три для себя. Марилен притронулась лишь к корзиночке с кремом, которую осторожно поковыряла ложкой. А Помм в порыве любви, все еще переполнявшей ее, прямо руками съела все остальные пирожные, одно за другим.
Марилен с искренней нежностью смотрела на Помм: ей казалось, что от пирожных Помм становится все круглее и круглее прямо у нее на глазах. А ведь в этом и состояла разница между Марилен и Помм, этим и объяснялась их дружба. Дружба без зависти.
После дня, проведенного в парикмахерской, где Жан-Пьер с любезной улыбкой красил гривы старых кобылиц, он выходил на станции «Реомюр-Себастополь». Вернее, поднимался наверх, как делают все люди, выходя из метро, и затем шел к себе на Каирскую улицу. Жил он в просторной комнате, которую превратил в мастерскую, где писал по памяти замки и морские пейзажи. А поскольку то, что он изображал на полотне, не было похоже ни на замки, ни на морские пейзажи, внизу он подписывал: «замок» или «морской пейзаж» — чтобы отличить одно от другого.
Жан-Пьер сворачивал на улицу Сен-Дени, где девицы у подъездов грубовато окликали его. А он вежливо бормотал: «В другой раз». Но шага не ускорял. И даже время от времени поглядывал на эти создания в туфлях на высоченном каблуке, — они казались ему старообразными девочками, которые надели мамины туфли. Выглядели они, если разобраться, довольно уродливо. И он возвращался к себе один, быть может, немного грустный от того, что всегда возвращается домой в одиночестве.
А ведь Жан-Пьер пользовался успехом у женщин. Особенно у старых. Они оспаривали его друг у друга, желая, чтобы именно он возился с их головой. И когда запрокидывалось кресло, шестидесятилетнему телу казалось, что его опрокидывают в танго, и по нему пробегала сладостная дрожь. В глазах Жан-Пьера появлялась тогда легкая усталость, как у пресыщенного светской жизнью завсегдатая балов. И в этом взгляде можно было прочесть что-то вроде: «В другой раз, в другой раз».
Итак, решили ехать на море — но куда?
Выбирать не приходилось, так как слишком поздно они за это взялись, но в агентстве им сказали, что еще осталась свободная комнатушка в Кабуре, на Ла-Манше. И стоит совсем недорого — особенно для августа. Но решать надо сразу, да или нет. А была очередь.
Позади Помм и Марилен несколько человек сидели в креслах, другие стояли. Поэтому Марилен дала задаток, и ей, как и Помм, вручили проспект с фотографиями: «Кабур, его песчаный пляж, мол длиною в 1800 метров, казино, цветы в садах казино».
Экзотика тут, конечно, была весьма скромная по сравнению с головокружительным путешествием, которым прельщал Марилен директор рекламного агентства с квадратным подбородком. С ним она должна была поехать в Марокко, в какой-то клуб на краю пустыни. Там были бы оазисы и миражи, пальмы и одногорбые верблюды, бредущие враскачку по дюнам. Она купалась бы по ночам, Марилен. А после занималась бы любовью на песчаном берегу. И вкусила бы пьянящего безумия африканской ночи. И слышала бы шум битвы тигра с носорогом, доносящийся из глубин Африки.
В Кабуре у нее будут хотя бы дюны и... телефон (внизу, в лавке хозяев комнатушки). И вообще Марилен ударилась теперь в простоту и скромность. Она сказала как-то Помм:
— Какая ты счастливая! Ведь ты же ни разу не была, к примеру, на Лазурном берегу. Тебя еще столько всего ждет!
Помм никогда не видела моря, разве что на почтовых открытках да на железнодорожных рекламах, которые, правда, изучила в совершенстве, так как ежедневно бывала на вокзале Сен-Лазар.
Комната, которую они сняли, оказалась еще меньше и неудобнее, чем можно было предположить. За окнами шел дождь. Марилен, в чрезвычайно скверном настроении, распаковывала два огромных чемодана. Она вынула оттуда прозрачные платьица и прочие невесомые принадлежности туалета, развернула их перед Помм, а потом в отчаянии швырнула на кровать.
— Я же ни разу не смогу это надеть!.. И это тоже. А это — ты представляешь себе, как я буду в этом выглядеть?!
Помм заметила, что на улице люди идут под зонтами. Наконец, небо прояснилось.
— Наверно, это был просто ливень — прошел и все кончилось, — сказала Помм, чтобы успокоить Марилен.
Помм хотелось сразу же пойти взглянуть на море. Марилен тоже была не прочь уйти из этой комнатенки, где над окном нависала водосточная труба и непрерывно слышался звон капели. Они прибыли на мол. Моря не было и в помине! Вместо него — грязная лужа (был отлив). Повсюду, насколько хватало глаз — один лишь песок, и только очень-очень далеко сверкала узкая полоска воды. Несколько живых существ бродили по краю этого мертвого царства в плащах и резиновых сапогах. Да торчали кое-где свернутые тенты. Некоторые, правда, упали и валялись на песке. Ветер гнал тучи к востоку, а с другой стороны неба солнце изредка пробивалось сквозь серую мраморную пелену. Помм стало холодно. Марилен иронизировала, вспоминая о свитерах, оставленных в Париже. Решили продолжить прогулку по «городу».
Раза два или три они прошлись по Морскому проспекту, где можно было поглазеть на витрины. Потом купили несколько открыток, изображавших «сады казино» или «прогулочную пристань» в хорошую погоду. И, наконец, отправились выпить горячего шоколада в кафе при казино, где и днем играл оркестр.
Состоял он из пианиста, контрабасиста и ударника, механически выполнявших свою работу. Иногда рояль и контрабас замолкали — что-то у них не ладилось. Тогда оставался один только мотор, в течение нескольких секунд работавший на полную мощность. Затем пианист гасил окурок в блюдце, плевал хорошенько на руки (или куда-то поблизости) и принимался снова копаться в нотах. После этого все вставало на свои места.
Никто не танцевал, так как возле эстрады сидели лишь две пары женщин, томившихся от скуки и поглощавших горячее питье, — совсем как Помм и Марилен (на самом-то деле сидела только одна пара, тогда как вторая являлась лишь отражением Марилен и Помм в большом зеркале, а вернее, учитывая законы оптики, — отражением Помм и Марилен). Пианист, по возрасту и манере держаться, мог бы сойти за садового сторожа. Он то и дело строил глазки сидевшим в зале женщинам, стараясь никого не обидеть. Когда официант принес сдачу, Марилен спросила, есть ли тут еще какие-нибудь «дансинги». Он сказал, что совсем рядом находится «Калипсотека», там всегда бывает много народу, но они открывают только вечером.
На другой день подруги закончили знакомство с городом. Было еще довольно прохладно, но ветер стих. Временами появлялось солнце и отражалось в многочисленных лужах на тротуаре.
Марилен решила дойти до «Гарден теннис-клуба». Они приобрели там два «гостевых» абонемента, действительных в течение месяца. И пошли по усыпанным гравием аллеям «Теннис-клуба». Помм разглядывала игроков, Марилен же оценивала их, ощупывала глазами, точно выбирала ткань на рынке Сен-Пьер. Помм пришлось несколько раз останавливаться — она была в открытых туфлях — и, опершись на руку Марилен, вытряхивать камешки.
Марилен становилась все мрачнее и мрачнее. Она задумала провести отпуск вдвоем с Помм, чинно и благопристойно. Но тогда им следовало бы жить, скажем, в «Гранд-Отеле». И чтобы портье выгуливал целое семейство болонок Марилен. А она тем временем пила бы утренний кофе в постели, лежа в батистовой ночной рубашке. И просаживала бы деньги в «баккара» и каждый день получала бы букеты роз от прекрасных незнакомцев.
Но, пожалуй, и такой персонаж здесь бы не подошел — не тот здесь был климат, не тот был город, не те дома, сады, даже модных магазинов не было. Наверное, здесь лучше было бы жить в большой, чуть запущенной вилле, вроде тех, что стоят на молу. Правда, тогда Марилен пришлось бы играть в теннис и ездить верхом (возможно, даже в дамском седле). А у нее внешность для этого не подходящая. Здесь нужна женщина, возможно, такая же высокая и красивая, как Марилен, но менее холеная. Для Марилен же больше подошло бы отдыхать в Жюан-ле-Пэн, где носят прозрачные блузки и обтягивающие бедра брюки, такие узкие, что видны очертания трусиков. И никаких плиссированных юбочек, белых носочков и рубашек от Лакоста. Марилен куда больше пристало сидеть в кабриолете, небрежно облокотясь обнаженной рукой о дверцу, чем мчаться на скрипучем велосипеде, с развевающимися волосами, накинув на плечи толстый свитер. Ибо именно такой простой и здоровый стиль был принят в Кабуре. Никакой косметики и уж тем более крема для загара; свежее (чуть обветренное) лицо, открытый взгляд, непринужденность манер и размашистая походка, продиктованная обилием луж. Здесь принято три дня подряд ходить в одном и том же, укрываться в тени, когда светит солнце, а в пасмурные дни надевать старый плащ и линялую косынку.
