Елена Травкина - Завтра будет среда
Дважды повторять не пришлось.
В кабинете, стоя перед видавшим виды зеркалом, Поля попыталась придать себе солидности. Поморщилась, расчесывая спутанные пряди: школа стояла почти в степи, и ветер безнаказанно расправлялся с любой, даже тщательно налаченной, прической. Подумала, что поход в парикмахерскую больше нельзя откладывать: корни уже темные. Поправила поднадоевший костюм, в который раз позавидовав Женьке: ей-то можно и в брюках - руководитель театра, богема, - а тут ходи весь год как Мэри Поппинс! Напоследок окинула себя придирчивым взглядом и сделала строгое учительское лицо: ну, что ж, начнем, пожалуй.
Первым уроком была литература в десятом.
Вежливые дети клевали носом, но делали вид, что им ужасно интересно, почему Болконский влюбился в Наташу. Невежливые слушали плейер и играли с телефонами. Урок был похож на футбол в одни ворота. Вопрос учителя - минута скорбного молчания – ответ учителя. И так – пока не надоест. Шизофрения.
Можно было бы, конечно, показать вежливым отрывки из кино. Но в школе, увы, был только один ноутбук, на котором завуч любила работать дома. Да и колонки уже давно сгинули где-то в бухгалтерии.
Хлопнула дверь, и народ разом проснулся в ожидании бесплатного шоу. На арене - улыбающаяся крыса Лариска в белой медицинской шапочке.
- Не обращайте на меня внимания. Продолжайте. Я просто вшей проверю.
Было в этом разрешении что-то иезуитское. Одно удовольствие послушать о первом бале Наташи Ростовой, когда в голове соседа разыскивают кровососущих!
Поля замолчала и с чистой совестью стала ждать звонка. Смотреть на портреты писателей было скучно и почему-то стыдно, а за окно, наоборот - намного интереснее.
Казалось, что трехлетний вундеркинд склеил небо из кусочков разноцветной бумаги - такое оно было рваное, бахромчатое. Нежаркое еще солнышко жмурилось и обещало, что весна все-таки наступит. А следом придет отпуск…
Забежала девочка-дежурная:
- На перемене совещание.
Директор, как всегда, был многословен и витиеват. Смысл его пространной речи сводился к тому, что снег растаял, обнажив, хм … («Весна покажет, кто где срал», - негромко произнес кто-то из физруков) Обнажив, в общем. А значит, нужно срочно выходить на пришкольный участок и окапывать, сгребать, жечь…
Последнее, судя по всему, страшно понравилось Женьке. Потому что она раза три переспросила, как жечь, чем и где. Больше никто энтузиазма не проявил. Классное руководство школой не оплачивалось. Администрация считала, что главное в образовании – дети, а зарплата – дело десятое.
Полина впустила восьмиклассников в кабинет и, ни на что особенно не надеясь, сообщила:
- Нужно выйти на участок.
- Мы не обязаны, - привычно откликнулись восьмиклассники. - Детский труд незаконен!
Пришлось переходить на язык товаро-денежных отношений:
- А за оценку?
Такой поворот учеников устраивал больше:
- Только по русскому!
- И на уроке!
- И за пятерки!
Выбора у Полины не было. Отправлять детей на участок что гусей дразнить: неминуемы звонки в ГорОНО от возмущенных родителей. А не отправлять – на ближайшем совещании директор будет глядеть мимо нее и громогласно страдать: «Кое-кому в коллективе совсем не знакомо понятие «честь школы»!» Еще неизвестно, что хуже. До сих пор на нее зубы точит за отказ делать ремонт в кабинете…
Решила идти. Восьмиклассникам что Бунин, что Куприн – все едино. А тут солнышко.
Ученики бродили по участку, как неопытные грибники: выгребать листья из кустов никому не хотелось. Наиболее закаленные побросали куртки в большую кучу и устроили бои на граблях вопреки всем правилам техники безопасности. Петряков успевал и сгребать полусгнившую листву, и щедро осыпать ею одноклассниц. Те визжали, орали, что он дурак, но были страшно довольны.
Подошла Женька. Прямиком из столовой: с коржиками и новостями.
- Слышала, новая волна сокращений начинается. Техничек убирают. Говорят, учителя теперь сами полы будут мыть.
Полина слушала в пол-уха. Все мысли крутились вокруг того, что гастрит при таком питании неизбежен.
- Фы шлушаешь, неф? – Женька умудрялась говорить и жевать одновременно.
- А как же театр твой?
- Ха. Его в первую очерефь. Кому нуж … Петряков, ты сейчас довыпендриваешься! Руками все убирать будешь!
Поля вспомнила утренний разговор в учительской и подозвала взмокшего от усердия Петрякова.
- Ром, ты чего на химии со стула падаешь? Вестибулярный аппарат расшатался?
- А че? – второгодник Роман Петряков никогда не сдавался без боя.
- Она же злится. В смысле, Надежда Александровна злится.
- Она всегда злится.
- Ну, падай на моих уроках, если без этого никак. Я не буду внимания обращать.
- А зачем тогда падать?
- Но ведь она учитель…
- Петряков, - вмешалась Женька, - тебе жить надоело? Тебе классный руководитель русским языком сказала: не падать. Понял? Повтори.
- Евгения Петровна! А можно к вам в театр записаться?
- Петряков, не финти. Сказать нечего?
- Почему нечего? Вы очень красивая. И вам джинсы идут.
Женька замерла на секунду:
- Иди отсюда, ценитель! - а потом, отвернувшись, долго давилась беззвучным смехом.
На третий урок пришли пятиклашки. Полина любила работать с этими смешными Незнайками и Торопыжками. Пожалуй, это были единственные среди ее учеников, кто не ржал всякий раз, произнося словосочетание «второстепенный член». Поля решала с ними кроссворды, играла в грамматический «морской бой» и лото. И радовалась, как девчонка, когда очередной диктант ее ученики писали без двоек.
Сегодня перед «пятаками» стояла сложная научная задача: выяснить, в родстве ли находятся слова «шарманка» и «шаурма».
Порадоваться не получилось. Минут через пятнадцать после звонка в класс заглянула «мамашка». Мама Гриши Кротова.
Полина нехотя вышла в коридор. Еще не понимала в чем, но знала, что придется оправдываться.
Родительница стояла у подоконника. Холеная женщина. Уверенная в себе. Очень уверенная.
- Полина Павловна, почему у моего Гриши «два» по диктанту?
Поля глотнула воздуха. Вот так. И неважно, что у тебя урок и что дети в классе могут поубивать друг друга.
- Может быть, все-таки на перемене?
- Простите, но у меня нет времени. Так почему у моего сына двойки по русскому?
Времена, когда подобный вопрос задавали учителя, миновали давно и безвозвратно. За полгода работы в школе Полина усвоила это четко.
- Наверное, потому, что он плохо готовится. Последний диктант вообще был «домашний».
- Ну, значит, оставляйте его после уроков. Занимайтесь. Подтягивайте. Это ваша работа!
Слова бились о стекло, возвращались, резонировали. Хищно смотрели кошачьи глаза: «Попробуй возрази».
Ну, как объяснить, что ее сын просто неразвит? Что в восьмом классе он читает по слогам? И вина в этом только их, родителей?
Полина с тоской подумала о Женьке. У той голос был как иерихонская труба. Потоком воздуха собеседника относило к противоположной стене. И возвращаться оттуда он уже не торопился.
- Хорошо. Мы постараемся.
Четвертый урок был самым отвратным. Девятый «б» авторитетов не признавал в принципе. А уж на вчерашнюю студентку чихать хотел с любой дистанции. Полина подозревала, что ей, неопытной, выпускной класс доверили только потому, что с «бэшками» никто не хотел иметь дела.
Пугать их оценками было делом бесполезным. В первой четверти Поля наставила двоек всем прогульщикам и лоботрясам. А потом директор вызвал ее к себе и долго распекал за то, что она снижает общий показатель успеваемости. Пришлось взять журнал и переправить все двойки на тройки.
Терла и ревела от унижения.
Но даже не это пугало больше всего. Кошмаром девятого «б» был оболтус по фамилии Веселкин.
Влад Веселкин, и вправду, грустил нечасто. На уроках обычно не появлялся, но уж если изъявлял, так сказать, желание… Лось под метр семьдесят. Шептал с задней парты так, что рядом с Полиной дрожали стекла.
За спину она его не пускала. Всегда казалось, что он однажды рубанет ее, как Раскольников старуху-процентщицу. И если топора не найдет, все равно рубанет.
Вот и сегодня Веселкин пребывал в отличном настроении. Пол-урока обнимался с разомлевшей одноклассницей. Иногда отвлекался, чтобы проорать что-нибудь на соседний ряд. Пару раз просил разрешения выйти и возвращался довольный, источая табачные запахи.
Поля старалась не обращать на него внимания. Темой урока был Блок, и она, забыв о программе, читала «Скифов» наизусть.
«Варварская лира» по-особому звучала здесь, среди варваров, никогда не бравших в руки книгу без принуждения. Гортанными криками, ржаньем лошадей, свистом плети. И лица учеников становились скуластыми, а глаза раскосыми, пахло костром, и луна плыла в черном дыму пожарищ. Такого в девятом «б» еще не было, и даже те, кто имя Блока слышал впервые, умолкли, чтобы узнать, чем закончится кровавая оргия.
