Юрий Шестов - Утро
Друзья ни с кем не сближались, им хватало друг друга. Работали всегда вместе, и наряд им выписывали на двоих, указывая только общий тоннаж. Ко мне относились хорошо. Словами это никак не выражалось. В получку, незадолго до закрытия магазина, Вася находил меня и давал три рубля, сопровождая одним словом: “Сходи”. После этого брал мехлопату и оставался работать на моём месте. За бутылкой они могли бы сходить и сами.
Я шёл в местный магазин, где бойкая Машутка, продавщица средних лет, снабжала меня бутылкой водки и плавленым сырком. Когда я пришёл первый раз, она моментально выспросила кто я и откуда и что здесь делаю и кто послал. Я не знал, насколько ей можно доверить в последнем вопросе, так что промолчал.
– “А ты не со Стёпой работаешь?” – зашла она с другого конца, сразу попав в яблочко. “Только сам не пей с ними, молодой ещё”.
После смены в таких случаях Стёпа с Васей мылись в душе, одевались, расчёсывали волосы и быстро накрывали на газетке импровизированный стол. Приглашали меня посидеть. Угощали домашней снедью, выпить никогда не предлагали, да я бы и не стал. Потом я тоже стал покупать к общему столу какой-нибудь колбасы, но они это дело быстро пресекли: “Не надо. У нас на всех хватит”. Говорили немного, меня тоже не расспрашивали. Не были они любопытными. Вопросы задавал больше я. Прежде чем ответить, глядели друга на друга, как бы решая кому отвечать. Отвечал Стёпа, Вася мог что-нибудь добавить. Таким образом я узнал много интересного, и без этих посиделок жизнь моя на заводе была бы сложнее, а она и так мёдом не казалась.
Один раз я уже заканчивал выгружать вагон с мясо-костной мукой. Осталось ряда два мешков. Наверное, вид у меня был не очень бодрый. Мимо проходили Стёпа с Васей. Вася, увидев меня, подошёл и заглянул в вагон. Не говоря ни слова, сложил инструменты в свободной части вагона и начал таскать мешки. Стёпа молчаливо и охотно тут же присоединился к нему. Закончив, Вася сказал: “Иди в бытовку, локомотивщики твой вагон утянут”. Я взял у них кое-что, помочь отнести в бытовку.
***
С остальными мастерами отношения были ни плохие, ни хорошие. Ухо надо было держать всё равно востро – могли обмануть. Мастер Савельев был бодрый мужчина семидесяти лет. Именно мужчина, и именно бодрый, назвать его стариком язык не поворачивался, до того он хорошо сохранился. Единственное, что выдавало его возраст, была походка. Когда он полубегом, быстрыми мелкими шажками передвигался по территории, он как-то по-стариковски наклонялся вперёд.
С ним у меня был случай. На разгрузку муки россыпью были какие-то смехотворные расценки, а работа была тяжёлая и занимала много времени. Бункер под вагоном часто забивался, надо было постоянно чистить. Поэтому обычно просто договаривались сколько заплатят, а что мастер напишет в наряде его дело. Десять рублей была стандартная такса. Савельев сказал мне, что напишет акт будто мехлопата не работала и я выгружал вагон вручную. Я согласился.
В день получки я недосчитался где-то десяти рублей и пошёл разбираться в бухгалтерию. Мои наряды были у крупной женщины с неприятным, злым лицом. Я быстро пролистал пачку нарядов и обнаружил, что за выгрузку муки мне начислили меньше двух рублей. Акт Савельева был там же. Выяснилось, что она рассчитала мне выгрузку по обычной расценке. Я ей показал на акт:
– “Вот же акт, что мехлопата не работала”.
Она со злом, торжествующе сказала:
– “Я звонила электрикам, они сказали что всё работало!”
– “Кто ж тебя, такую умную, просил им звонить?” – она покраснела, и вдруг завизжала, заорала на меня, неся околесицу. Я отступил к двери со словами: “Тебе лечиться надо, дура!”
Женщины, сидящие с ней в одной комнате, накинулись и на неё:
– “Перестань, Клавка! Разоралась!…” Мне тоже досталось.
Позже я рассказал об этом случае Стёпе с Васей. Они добродушно посмеялись и сказали, что Савельев не одного меня так обманывает. Такой акт должны подписать электрики, чтобы он сработал наверняка. А наряды посоветовали не передавать через мастера, а собирать всё до кучи и самому относить к другой женщине, Лиде. Она тоже рассчитывает наряды.
– “Купи ей конфет, “Батончики”. Она любит”.
В следующий раз я так и сделал. Конфеты Лида не взяла, сказала: “Сам съешь”. Я, конечно, съел.
***
Корыто не оставлял меня в покое. В самом начале работы мой шкафчик в бытовке кто-то взломал. Брать там было нечего. Я сильно подозревал Корыто. Но не пойман, не вор. Заметив, что я иногда разговариваю с Аллой, начал распускать сплетни и при всех делать грязные намёки. Неугомонный был мужичонка. Проходя мимо рампы, где я работал, мог как бы невзначай уронить щит. Отключал рубильник мехлопат, утаскивал мои инструменты. Я ему говорил, что наскребёт он на свой хребёт, но его это только раззадоривало. Я понимал, что объяснять ему что-либо кулаками тоже бесполезно. Да и не справиться мне с ним. К тому же, тронь я его, приятели быстро соберутся мне отомстить. Что другое, а для этого они очень даже дружные, в момент соберутся. Даром что между собой всё время собачатся. Но и дальше пускать дело на самотёк было нельзя. Корыто мне надоел хуже горькой редьки, и я начал присматривать, как бы его получше отблагодарить, желательно за всё сразу.
***
Бывало приходилось задерживаться после вечерней смены, и тогда последний автобус “делал ручкой”. Я оставался ночевать в бытовке, постелив на пол мешки из-под рыбной муки и какое мог найти тряпьё. Утром я в таких случаях ехал не в школу, а домой. Надо было переодеться и хоть чуть-чуть ещё поспать, иначе я просто разбил бы голову об стол. В этой школе были столы, а не парты. Ученики сидели на табуретках.
В школе я тогда появлялся ко второму уроку. Не оправдываясь, терпеливо выслушивал выговор учительницы и честно признавался что проспал. Учился я хорошо, так что пропуски сходили мне с рук. После этого я развивал активную деятельность по приобщению к нетленым сокровищам – знаниям. (К слову сказать, тезис об их нетленности не столь очевиден в свете диалектического развития мира, как выяснилось потом.) Я делал домашние задания за сегодня, завтра, используя перемены и менее напряженные уроки. Глотал абзацы учебников, заучивал теоремы, правила грамматики и химические формулы. По литературе надо было читать толстые книги. Вместо этого я читал краткие статьи в учебнике русской литературы да внимательно слушал что говорили на уроках.
***
Одноклассники не одобряли мою тягу к знаниям и активность на уроках. В классе тон задавали хулиганистые двоечники. В этой школе я учился с начала учебного года, переведясь ещё до того как мы переехали в другой район. Так что я был чужаком. К отличникам вообще всегда настороженное отношение. А тут двойное бремя – и отличник, и чужой. Хотя в тот год я не был круглым отличником. Меня не трогали, но равновесие было хрупкое и могло быть нарушено в любой момент.
В первые дни произошёл эпизод, который определил мой статус в новой школе. Вертлявый парнишка, обязательная принадлежность таких компаний для роли живца, несильно пнул меня сзади. Я быстро повернулся назад и увидел его невинную физиономию. Позади в ожидании стояли приятели. Что я знал точно, так это что спускать нельзя. Я развёл руками, как бы показывая что, мол, бывает. Затем мгновенно метнулся вперёд, сгрёб живца за грудки, поддернул к себе чтобы он потерял равновесие и с подножкой, со всего размаху, безжалостно бросил его на пол. Приятели двинулись вперёд. Я быстро наклонился, сгрёб в правую руку табуретку за ножку возле сиденья, и тоже шагнул вперёд. До драки дело не дошло. На последовавший поток мата я не ответил ни слова. Усмехнулся, глядя в упор на их заводилу, бросил им под ноги табуреткку и вышел из класса.
В коридоре меня начала бить нервная дрожь. Всё же я был эмоциональный парнишка. Поднялся до последней лестничной плошадки, откуда вела уже приставная лестница на чердак школы, и стал приседать и отжиматься от пола до изнеможения, пытаясь перебить дрожь. Мало-помалу успокоился.
Девчонки наябедничали учительнице, та сказала завучу. На моё счастье Шабанова Валентина Александровна была хотя и грубоватая, властная, но хорошая и умная женщина. Она пришла после следующего урока, вывела меня в широкий школьный коридор, усадила на стул. Села рядом сама. Помолчала.
– “А сможешь так, один?”
– “Смогу”.
– “Ну и правильно. Не связывайся с этими обормотами. У них одна дорога – тюрьма. Ладно, потерпи. Что-нибудь придумаю.”
Слово своё она сдержала. В конце учебного года, оставшись временно за директора, перевела в параллельный класс. Директор школы относился ко мне сначала с подозрением, потом невзлюбил. Чем-то не понравилась моя личность бывшему начальнику колонии для малолетних преступников. Валентина Александровна это конечно знала, но тем не менее пошла наперекор директору. По дороге в новый класс обронила: “Так оно вернее будет. От него не знаешь что ждать. Где ты ему дорогу перешёл?…” Я молчал. Ответа не требовалось.
