Андрей Кузечкин - Не стану взрослой
— Лицо видел?
— Да нет, я ж говорю: он в капюшоне. Идет такой, руки в карманы, голову нагнул, — Костя изобразил, ссутулившись и сунув руки в карманы. — Я так, на ходу, обернулся и увидел. Потом через пару минут посмотрел опять — идет. Потом пропал. Крепкий такой. А ты его знаешь, что ли?
— Возможно. — Больше Максим не сказал ни слова за всю оставшуюся дорогу.
***
— Тебе еще налить? — спросил Олег.
Карина отрицательно мотнула головой. Ей было скучно, да к тому же этот Олег сильно действовал ей на нервы. Так с ней бывает на любой вечеринке: приклеится какой-нибудь парень, сядет рядом и начинает назойливо следить, чтобы у Карины тарелка и стакан всегда были полными. Спрашивает: “Принести еще чего-нибудь? Хлеба? Салфетку?” — а сам смотрит, чтобы никто другой не приближался к Карине ближе чем на метр. А Карина позволяла ему это делать: лучше уж одного терпеть, чем многих.
Длинный стол. Музыкальный центр. Двадцать человек народа, все — одногруппники Алены. Все, кроме сестры Кати и ее подруги Карины.
Нарядная Алена сидела, как и положено виновнице торжества, во главе стола. Ни с кем не разговаривала и время от времени, как показалось Карине, смахивала слезинки. Ее можно понять. Двадцать один год — это не просто день рождения. Это — конец юности. Окончательное совершеннолетие. Рубеж. Это нужно пережить.
Подарки сложены на маленьком столике возле пианино, Алена их все уже развернула. Открытки, колбочка с “адским жителем”, диски с музыкой, книжки, какие-то ароматические свечи… Ерунда одна. Единственный более-менее стоящий подарок — огромный альбом репродукций Да Винчи, Микеланджело Буонаротти и многих, многих других живописцев эпохи Возрождения. Такой фолиант стоит целую зарплату. И кому это, интересно, некуда денег девать?
Карина вздыхала. Ну как объяснить этому настырному Олегу, что он хоть и старше ее на два года, но в ее глазах все равно еще ребенок? Вот он, сидит рядом, полушепотом рассказывает какие-то глупые истории о своей работе, надеясь заинтересовать девушку. Каждая история примерно такого содержания: пришел к нему в интернет-клуб очередной дебиловатый подросток, начал искать информацию, вводя в адресную строку браузера “фотки группы Токио Хотел”, ни фига, конечно, не нашел и стал громко качать права. Это, конечно, забавно, но чего добивается Олег — совершенно неясно. Лизаться с кем попало, да еще на вечеринке в чужом доме, она не собирается, а шансов на серьезные отношения у Олега нет. Работает каким-то администратором, живет, скорее всего, с родителями. Да и на внешность — хоть и Олег, но не Меньшиков.
Зато истории Олега помогли Карине немного отвлечься от кипевшей за столом дискуссии: отчего же все-таки умер Сами Знаете Кто. И от присутствия некоторых неприятных личностей.
Слева от Карины сидел незнакомый мальчик в сиреневой бейсболке, его уши были наглухо заткнуты наушниками. Из-под затычек доносился какой-то бум-бум-бум. Мальчик ритмично качал козырьком и громко жевал салат.
Карина не сдержалась и толкнула соседа в плечо. Тот вынул наушник:
— А?
— Сними, пожалуйста, головной убор.
— С какого хрена?
Ничего себе! Что он себе позволяет?!
— Тебе что, мама не объяснила, что в помещении нельзя носить шапку? Это некультурно.
— А с какого хрена это некультурно? — с вызовом поинтересовался мальчик.
Кажется, он уже пьян. И когда успел? Карина отвернулась. Еще на какого-то малолетнего алкоголика силы тратить!
Максим не был пьян. Он просто пытался себя развлечь.
Вообще-то он любил ходить по чужим вечеринкам, где его никто не знает и не ждет. Можно сидеть себе спокойно и наблюдать за людьми. Кто-то к кому-то подкатывает, кто-то ведет застольные беседы, из которых можно узнать много нового о жизни. Увы, в этот раз все говорили только о смерти Майкла Джексона. Тоже, сенсация! Можно подумать, почившему было не пятьдесят, а лет двадцать пять, и был он здоровым, красивым человеком, а не истерзанным пластической хирургией мутантом. Какое-то время Максим даже пытался слушать. Костя (который мнил себя местным секс-символом и использовал любой шанс, чтобы обратить на себя внимание) горячо доказывал, что Майкл Джексон умер от наркотиков, так как их употребляют абсолютно все знаменитости, иначе зачем тогда вообще становиться знаменитым?! Другой парень возражал: гитарист “Роллингов” Ричардс тоже этим делом всю жизнь увлекается, а до сих пор жив и активно выступает. Версия о самоубийстве тоже высказывалась — хотя с чего бы это одному из самых богатых в мире музыкантов добровольно покидать этот мир?
Скучно. Максим переводил взгляд с одного лица на другое — немного заинтересовала его лишь именинница Алена, похожая на какого-то затравленного зверька. Видно было, что этот праздник если кому-то и нужен, то точно не ей.
Какое-то время Максим развлекал себя тем, что изображал идиота с плеером и любовался реакцией сидящих рядом. Потом не выдержал и отправился в ванную. Справив нужду и умыв разгоряченное от царившей в квартире летней духоты лицо, он решил не возвращаться за стол, а уселся на подоконник в коридоре и приник лицом к неожиданно прохладному оконному стеклу. Так и сидел, погрузившись в музыку, пока его не взяли за короткий рукав футболки.
Парень нервно выдернул из уха наушник.
— Прости, — сказала девушка. — Не помешала?
Это была именинница, в белом легком платье, местами прозрачном. Миленькая мордочка с вытянутыми клювиком губками, слегка потерянный вид.
— Не-а.
— Скучаешь? Я тоже. Спасибо за альбом. Откуда ты знаешь, что я обожаю Возрождение?
— Костя сказал.
— Он твой друг?
— Да. И по-моему, он прекрасный человек.
— А по-моему — просто бабник. Я таких терпеть не могу вообще. Напомни, как тебя зовут?
— Максим, — представился он и добавил: — Прости, что в бейсболке. Деталь имиджа.
— Очень милая бейсболка, — успокоила его Алена, задумчиво покусывая нижнюю губу. Зубки у нее были мелкие, будто у рыбки. — Можно примерить?
— Конечно.
Она натянула кепку, в ту же секунду став лет на пять моложе, и долго потом расправляла свои длинные, завитые волосы. Зеркала поблизости не было — Алена посмотрелась в оконное стекло, за которым была ночь. Окна квартиры выходили на окраину. Где кончался город, начинались луга. Одна-единственная искорка мигала вдалеке: там жгли костер.
Мимо Алены и Максима кто-то прошел. Это была та самая строгая девушка с длинной косой, из электрички. Максим ее сразу узнал, а она его — нет, хотя он нарочно вел себя так, чтобы эта красавица присмотрелась к нему и вспомнила. Бесполезно! Да и зачем ему надо, чтобы она вспоминала?
— Хм. Ведь это не простая кепка, фирменная, — с легким удивлением заметила Алена.
— Да. Я тебе даже больше скажу: во всем мире существует всего двадцать экземпляров таких бейсболок.
— Дорогая, наверное?
— Не знаю, мне она досталась за красивые глазки.
— Красивые? — Алена всмотрелась в его глаза. — Да, ничего.
— У тебя тоже. Особенно с бейсболкой. Как раз под цвет. Оставь себе, если хочешь.
Именинница засмеялась:
— Спасибо, не надо, — она вернула кепку. — А можно у тебя спросить кое-что?
— Давай.
— Что ты думаешь по поводу Джексона?
И она туда же!
— Ничего. Все версии хороши, кроме той, что про самоубийство. Ведь это же полный нонсенс. Зачем человеку, тем более музыканту, кончать с собой в таком возрасте? Это просто не имеет смысла! Другое дело — в юности, чтобы поскорее обессмертить собственное имя, если не терпится. Взять, например, Сида Вишеза… Все, что он сделал для музыки, — удачно умер.
— Но он же не сам себя убил!
— Есть версия, что сам.
— По другой версии, мама ему ввела смертельную дозу, чтобы не посадили пожизненно за убийство Нэнси, — возразила Алена.
Какие, однако, познания, отметил Максим. А вроде обычная девчонка.
— Сид умер в двадцать один год… Так и надо. Сделать в молодости все, что хотел, и быстро уйти.
— Ты никогда не панковала? — поинтересовался Максим. — Или, может, готикой увлекалась?
Она вновь засмеялась.
— Нет, что ты. Просто интересуюсь всем понемногу.
— А откуда эти кладбищенские настроения?
— А что такого?
— Разве не интересно дожить до старости и посмотреть на внучат?
— А я уже старая, Максимка. Двадцать один год — это такая старость!
Максим осторожно, чтобы не спугнуть девушку, пододвинулся к ней и понюхал воздух возле ее губ. Вроде не пьяна. Но вот-вот разрыдается!
— Что же тогда молодость?
— Это 13,14, может быть, 15 лет. Ведь на самом деле мы живем только тогда.
— Да, пожалуй, — согласился Максим.
— У меня первая любовь была в четырнадцать. И даже… — она фыркнула в ладонь, — …первый секс, если можно так назвать. А у тебя?
