Ричи Достян - Кто идет?
— Про сталинградский дебаркадер не забудьте!
ЗА ТУМАНОМ
Все три часа саратовской стоянки Аленкин промотался между лабазами и диспетчерской. Переоформлял накладные, ругался с работниками пристани, плохо подготовившими погрузку. Из окна склада, затянутого паутиной, он увидел, как Тоня уходила в город, и ничего не мог сделать — ни остановить, ни позвать, ни пойти с ней.
Как только теплоход вышел в рейс, Аленкин забежал к себе в каюту, сбросил шинель и в одном кителе побежал в салон первого класса. После такой работы вполне естественно выпить бутылочку холодного лимонада — пусть Тоня ему подаст!
В салон можно было пройти по внутренним коридорам, мимо капитанской каюты, мимо вахтенной проводницы, которая сидит тут же за маленьким столиком с ключами и со своего «наблюдательного пункта» может смотреть на все четыре стороны: впереди у нее салон, позади капитан, направо и налево выходы на палубу. Кроме того, ей виден каждый человек, поднимающийся по лестнице, стоит только привстать и взглянуть за барьер. Поэтому с некоторых пор Аленкин ходил в салон прямо с палубы — там есть узенькая дверь. Это удобно еще и потому, что он может сначала заглянуть внутрь через стеклянные стены.
Он торопился наверх в надежде, что застанет Тоню одну, но опоздал. В салоне уже сидел какой-то военный. Тоня стояла подле него в своем белом переднике и белой наколке на волосах, которую Аленкин терпеть не мог, потому что наколка эта очень к лицу была Тоне, Недавно он сам слыхал, как какой-то дурак сказал ей, что с этой «штучкой» в волосах она похожа на Василису Прекрасную.
Тоня стояла подле военного и, красиво наклонив голову, писала в узеньком блокноте, не кладя его на стол, а держа в левой руке.
Эти блокноты Аленкин тоже не любил. Ему всегда казалось, что она записывает в них не горячие и холодные блюда, а адреса и телефоны.
Военный очень долго говорил и пялил на Тоню глаза. Она записывала, поддакивая ему движением головы и улыбаясь. Аленкин злился, что не слышит через толстое стекло ни единого слова. Он сел тут же у прозрачной стены за маленький шахматный столик и стал ждать, когда она обратит наконец на него внимание.
Тоня ушла на кухню, не взглянув в его сторону.
Аленкин вытащил маленькую книжицу (теперь он читал только такие книги, которые помещались в кармане) и стал делать вид, что читает.
Голодный и злой, он смотрел из-под козырька фуражки в салон. По палубе, круг за кругом, прогуливалось несколько человек. Приближаясь к носу, они поднимали воротники пальто, с недоумением поглядывая на штурмана, который давно уже сидит в тонком кителе на ветру.
Через некоторое время все столики в салоне были заняты. Тоня двигалась все быстрей и быстрей. Аленкин бесился и недоумевал, как это люди умудряются есть часами.
Изредка Тоня приближалась к тому месту, где он сидел, и тогда на ее лице появлялось такое выражение, как будто она что-то ищет на полу.
И это продолжается уже пятый день! С того проклятого вечера, когда он попытался заговорить с ней всерьез. До этого все было хорошо. Танцевала Тоня только с ним. На больших стоянках они ходили вместе в кино. В Астрахани, в прошлый рейс, успели даже побывать на концерте, и вдруг!.. Почему отпугнул ее серьезный разговор?!
Аленкин боялся только одного — что у Тони кто-то есть. Может, остался на волго-донском теплоходе.
Аленкин мучился ревностью, но обида была сильней. Пятый день он часами торчит у нее на глазах, а она даже и не взглянет. Хоть бы подумала, что все эти дни он не спит перед ночной вахтой!
Уже темнело. Он с тоской подумал, что минут через двадцать Тоня включит в салоне свет и опустит шторы, и он не сможет даже смотреть на нее. Так и случилось. Тоня, пожалуй, даже раньше времени включила люстры и стала опускать шторы. Сначала с того борта. Он замер. Он знал, что рядом с его местом по ту сторону зеркального стекла закреплен шнур от шторы и она сейчас сюда подойдет.
Тоня подошла. Они встретились взглядами. Взгляд Тони был странный. Аленкин ничего не успел уловить в нем. Но она не улыбнулась. Ничуть. Подняла руки, развязала шнур и стала исчезать за медленно падавшей шторой. Ему неприятно было смотреть, как пропала сначала ее голова, потом шея, грудь, белый передник и ноги в белых носочках. Они исчезли не совсем — штора не доходила до пола. Тоня почему-то задержалась. Из-за этого он медлил уходить — а вдруг она выйдет к нему?
Тоня не вышла.
Аленкин спустился к себе. Ложиться спать уже не стоило. Он просидел на койке до самого начала вахты. Вспоминал, думал, пытался понять что-либо и в конце концов решил подойти к ней и спросить, в чем дело. Удобнее всего будет завтра, во время стоянки в Сталинграде. С этой мыслью он и пошел на вахту.
Поднявшись по внутренней лестнице, соединяющей нижнюю палубу с коридором второго класса, Аленкин мельком взглянул на пустой стул в начале коридора. Проводницы на месте не было, но штурман не поинтересовался даже, где она, вышел на пассажирскую палубу и направился прямо к трапу, ведущему на капитанский мостик.
Вечерняя палуба, как всегда, встретила музыкой, беззаботным смехом, ленивым говорком в полутьме, силуэтами. Когда Аленкин подходил к трапу, чей-то женский голос сказал:
— Смотри, это он! Правда, ничего себе?.
— Дура! — тихо выругался Аленкин и, не поворачивая головы, искоса посмотрел в ту сторону. Две девушки, вытянув ноги, лежали в шезлонгах.
На капитанском мостике Аленкин остановился. Снял фуражку, расстегнул ворот кителя и почувствовал вдруг такое облегчение, как будто все это время был взаперти. «Хорошо, — подумал он, — что хоть погода ясная — легче будет отстоять вахту».
Медля идти в рубку, он облокотился о поручни мостика и посмотрел вниз.
Волга разлеглась меж черных берегов иззелена-синяя, мерцающая. Вода была в ней так тиха, что звезды отражались где-то в глубине и выглядели затонувшими. Лишь на стрежне, белые и яркие, они плясали в узких плошках волн, перекатываясь в них и множась. Странное чувство вызывала тишина и безмятежность этой ночи. Становилось еще грустней.
Послышались неторопливые шаги поднимающегося по трапу капитана. Аленкин застегнул китель и вошел в рубку.
С приходом капитана старший штурман и его рулевой пожелали всем счастливой вахты и ушли. В рубке остались капитан, Аленкин и сменивший верзилу рулевого приземистый, коротконогий Ветохин, чья голова в плоском картузе еле возвышалась над штурвальным колесом.
Аленкин прошел вперед и встал в левом углу рубки. Капитан зашел справа. Энергичным движением положил обе руки на раму опущенного окна и, перегнувшись вперед, как оратор на трибуне, долго оставался в таком положении, вглядываясь в чистую синюю даль.
— Где идем, молодежь?
Не очень молодой Ветохин, который уже шестую навигацию стоит с капитаном ночные вахты, сразу определил, что настроение у капитана хорошее.
— Приверх Щербаковского острова, товарищ капитан, — ответил Аленкин.
— Верно. Ну, а как твои дела, Ветохин?
Ветохин снял картуз и, держа его над головой, мизинцем почесал макушку, снова покрыл свою большую голову и озабоченно сказал:
— Никак не остановлюсь, товарищ капитан. Вчера вечером уже было остановился на Фелафее, но боцман не советует, говорит: неудобно волгарю такое имя давать. Как, говорит, его сокращать будешь? А? Филька? Фильками, говорит, собак кличут. А я думаю… как полагаете, товарищ капитан, я думаю, что хорошее имя незачем сокращать, его скорее петь охота. — И он пропел на всю рубку: — Фе-ла-фе-эй.
— Держи ровней, Ветохин! — резко оборвал его Аленкин. Ему трудно было слушать всю эту ерунду. С некоторых пор почти каждую ночную вахту капитан и рулевой, неизвестно почему решив, что у Ветохина родится сын, подыскивали ему имя. Обычно Аленкина забавляла серьезность, с какой занимался этим капитан, и то упоение, с каким Ветохин выкапывал откуда-то невероятные имена, считая, что у потомственного волгаря имя должно быть старинное, бурлацкое. Сегодня все это очень раздражало Аленкина.
Ветохин обиженно замолчал, а капитан, не обращая внимания на тон штурмана, весело спросил:
— Ну и что же ты решил?
— А я с вами, товарищ капитан, хотел посоветоваться— поскучневшим голосом отозвался рулевой. Он искоса поглядывал на Аленкина и думал: «Красивый парень, молодой, а сердце в нем что у козы… Стоит, глядит и ничего, кроме бакенов, не видит».
— Ну куда, куда ты, Ветохин, возьми полевее!
Капитан резко обернулся к Аленкину и спросил:
— Вы что это, опять не спали перед вахтой?
— Не пришлось, товарищ капитан, документацией был занят.
— И опять в салоне первого класса?
Аленкин промолчал. «Вот черт, заметил все-таки».
— Перед вахтой штурманам полагается спать! — жестко сказал капитан. — Ночь сегодня будет трудная — не видите, Волга полна звезд, к туману это. — Помедлив, капитан добавил: — Посмотрим, как вы знаете плес. Идти придется, считай, без обстановки.
