Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный
— Бабушка. Сердце больное. Совсем плохая, — залепетали в телефонную трубку. — Моя соседка. На этой неделе я трижды вызывал «Скорую», они не госпитализируют. Помогите!
— Записываю, — скучно сказала я.
Кошмарная тайна облздрава, точнее, всех здравов заключается в том, чтобы не госпитализировать одиноких бабушек в казенные больницы. Бабушки свое уже отжили. Нечего тратить казенные медикаменты.
Я засмотрелась в окно, за ним пропадал роскошный субботний день. Как я мечтала о воле! Так мечтала, что вздрогнула от телефонного звонка. Звонил ответственный дежурный по «Скорой помощи».
— Безобразие! — рявкнул он. — Моих врачей выматерил врач областной больницы Червяков! Трехэтажным матом. И это не в первый раз. Примите меры. Немедленно! Я требую!
Господи! Червяков достал меня и в облздраве. Это было слишком. Даже для Червякова.
— Записываю, — скучно сказала я. — Примем.
Я откинулась на спинку кресла и чуть не заснула. Кресло было хай-класс. Специально для директора областного департамента здравоохранения. Я сидела за его столом и примеряла его кресло на себя. Лично мне оно было впору.
Дверь кабинета неожиданно распахнулась, и в него вошел крупный руководитель. Вся симптоматика была налицо. Я даже встала. Сама того не заметив.
— Дела идут? — весело спросил хорошо выспавшийся крупный руководитель. — Что в журнале?
Меня осенило. Червяков!!!
— Телефончик набери, — повелел крупный руководитель.
Я набрала его в пять секунд. Мне ли не помнить телефон отделения моей больницы?
В этом кабинете хай-класс было не только кресло, но и монолог крупного руководителя. Шок и трепет. Буря в пустыне. Молния и Матадор. Большая волна. Кулак по Червякову. All inclusive. На месте Червякова я бы сама пошла в реанимацию реанимироваться. Самое невинное из того, что я услышала было:
— Санитаром сгною в Заполярье! Зубной щеткой туалет будешь драить в вендиспансере! До блеска! Хирургического! Понял? Ты! Я тебя спрашиваю?!
И фольклор рамочкой. Сказочный. С аллегориями, гиперболами и метафорами. Внутри меня были аплодисменты, переходящие в овации. Это было непередаваемо! Люкс! Хай-класс!
— Не извинишься перед «Скорой помощью» немедленно, — тихо и веско закончил крупный Руководитель, — клади на стол заявление об уходе. Сегодня! В моей области работать не будешь. И в городе не будешь! Я обещаю!
Крупный руководитель отыграл монолог и аккуратно положил трубку на навороченный телефон.
— Ну, я пойду? — весело спросил он меня.
Я его чуть чепчиками не забросала. Червяков был раздавлен не мной, а собственной кармой. Изящная месть, оказывается, существовала сама по себе, ее надо было только подтолкнуть в нужном направлении.
Ровно через десять минут позвонил ответственный дежурный «Скорой помощи». Он был в эйфорическом, я бы даже сказала, в патологическом возбуждении.
— Просите что хотите! — вскричал он. — Все сделаем!
— Бабушку госпитализируйте, — захотела я.
Следовало изящно завершить элегантную шахматную комбинацию. Это напрашивалось само собой.
— Нет проблем!
Я даже не думала, что дежурить в облздраве гораздо интереснее, чем бездельничать на воле! Моя суббота прошла просто отлично. Супер!
После мастер-класса у меня проявилось неожиданное влечение к крупным руководителям. Я поняла, как магически действует аура власти. У моего папы имелась аура власти. Но он был родной папа, и я к этому привыкла. Я сама встала перед чужеродным крупным руководителем, хотя не утруждаю себя вставать перед мужчинами. Это не самый крупный руководитель в городе, области, тем более в стране. Но что-то в нем было. То, что делает мужчин мужчинами. Настоящий мужчина умеет расставлять точки над. Это и строит остальных по стойке «смирно».
Уже засыпая, я вдруг вспомнила еще одно. Все крупные руководители, как правило, пребывают в почтенном возрасте. У них у всех в полости рта живет палеозойская эра?
Да… Это была дилемма.
* * *Меня по лбу стукнули телефонной трубкой, прервав затейливый сон. Это оказалась моя нечуткая мама. Из-за нее я сразу же забыла о сне. А мне он понравился!
— Мне надоело врать, что ты в библиотеке. Даже в выходные, — сказала мама. — Поговори с Люсей. Или я перестану разговаривать с тобой.
У нее было такое лицо, что я взяла трубку.
— Здравствуй, Люся, — вежливо поздоровалась я.
Мама стояла рядом с моей кроватью, как жандарм от цензуры. Я не могла расслабиться. У меня начиналась совесть. Совесть может начаться как грипп. Я даже не помню, есть ли от него лекарства. В смысле от куриного гриппа.
— Как дела?
— Спасибо. Неплохо, — учтиво ответила я. — В понедельник госаттестация.
— Я помню. Отметим?
— Я не могу, — культурно произнесла я. — Я постриглась в монахини.
Мама вышла из моей комнаты, хлопнув дверью.
— Бывают монахини-расстриги, — грустно сказала Люська.
Мне стало ее жаль. Немного.
— Отметим. Позже, — вежливо согласилась я. — В понедельник у нас как бы банкет. Вечером.
— Может, придешь ко мне сегодня?
— Любоваться на ваше Всё?
— Если хочешь, Радик не придет.
Господи! Люська не могла расставить жизненные приоритеты. То я, то Радик. У нее тоже была очевидная расщепленность сознания.
— Он меня к тебе ревнует, — призналась Люська. — Говорит, ты для меня важнее.
Безмозглый Радислав ревновал Люську к женщине! Кого она выбрала? Боже мой! Закомплексованное убожество, озабоченное собственной славой.
— Как он определил, что я важнее? Ты повесила мой портрет и расставила зажженные свечи под ним? — захохотала я.
— Дура тупая! Ты хоть раз влюблялась? Как я могу выбирать между вами? Это разное!
— Один раз я почти влюбилась. А ты выдрала меня, как репку! Не помогла, а помешала! Так что разницы я не разумею! Ясно? Сама следи за своими ужимками и прыжками!
— Чем я тебе помешала?
— Дура тупая, — с удовольствием сказала я и нажала отбой.
Мама не разговаривала со мной. Принципиально. Мы завтракали в молчании. У папы был отсутствующий вид. У него всегда отсутствующий вид, если мама проводит с ним воспитательную беседу. Папа меня портит. Лишает женственности, возит с собой на охоту, водит по непролазным тропам, научил стрелять и давать сдачи. Я папу понимаю. У него нет сына, у него есть только дочь. За что его винить? Чтобы не травмировать маму окончательно, мне пришлось ходить в музыкальную школу. Музицировать на фортепиано. Это была тоска смертная. Одно сольфеджио чего стоит. В музыкальной школе обнаружили у меня слух и тут же закопали его лопатами с причудливыми названиями — «музыкальный размер», «динамические оттенки», «обращение интервалов» и прочее, не менее кошмарное.
— Необходима усидчивость, — твердили мне, а во мне была прыгучесть и побежалость с гаммами и пассажами на пленэре.
Сочетание среднего музыкального образования и охотничьих ружей может привести к удивительным результатам. Но музыкальный черенок ко мне не привился, хотя в компании я могу побренчать по клавишам. Это привлекает внимание, что тоже неплохо. К тому же я лучше других пою в караоке, мне проще попасть в ноты. Это тоже неплохо.
Через пару часов позвонил Радислав.
— Таня, — вежливо-вежливо сказал он. — Приходи в среду на крестины. Я приглашаю.
— Ты стал крестным отцом? — поразилась я. — Аль Пачино нашли достойного преемника?
— Это крестины дочери моих однокурсников.
— С какой стати? Ты пойдешь на обрезание моих соседей, если я приглашу?
— Ты можешь ответить? Да или нет? — сквозь зубовный скрежет спросил Радислав.
Люська выдрала у него трубку.
— Танька, — зашептала она. — Ты же знаешь. Ванька и Радик однокурсники. Там будет он. Ваня.
— С ума сошла?! — взбесилась я. — У каких-то однокурсников крестины, а меня приглашает посторонний человек! С какой радости мне туда идти?
— Ты пойдешь со мной.
— А Радислав со скрипкой? Он что, высосал у тебя весь мозг?
— Но ты же сказала… — растерялась Люська. — Про Ваню…
— Дорогая моя, ваш любезный Ваня за полторы недели не позвонил мне ни разу! Я не собираюсь бездарно тратить свое драгоценное время.
— А как же твоя теория охоты?
— Охота — это когда охота! У нас было всего одно нормальное свидание. Я уже и забыла о нем! Неохота! Понятно?
— Но он правда тебя боится, — несчастным голосом сказала Люська. — Потому что сохнет по тебе. На самом деле.
— Да ну! А как же близняшки Микки и Рурк?
— Так это ты боишься оказаться в пролете?! — поразилась Люська. У нее от удивления даже голос сел.
Я обозлилась еще больше:
— Я?! Я никого не боюсь!
— Боишься, — убежденно сказала Люська — Ну, даешь. Я от тебя этого не ожидала. Никогда.
Она замолчала. Люська задумалась над превратностями моей жизни, которых не было.
