Ричард Хьюз - В опасности
5
Ничего нельзя было сделать на носовой части палубы, но оставались еще кормовые люки. Их тоже могло разворотить. Колодезная палуба там лучше защищена от ветра; возможно, там удастся что-то сделать — если надо и если он наберет достаточно народу.
Сперва мистер Бакстон зашел в салон — и нашел там мистера Рабба; ясными голубыми глазами тот смотрел в пространство перед собой, словно самый свирепый шторм не мог нарушить его спокойствия. Для человека, отчаянно нуждавшегося в помощи, это было утешительное зрелище. Мистер Бакстон позвал его.
В коридоре он встретил мальчика Беннета с одним лишь китайцем-боцманом: остальные китайцы не захотели идти. Сидят кучкой на полу, ни за что не держатся, ездят от качки и только тихо блеют, когда стукаются о стену.
Потом появился высокий практикант, Филлипс. Итого пятеро. Впятером можно что-то сделать. Они двинулись к юту. И из укрытия за средней надстройкой увидели, что нужно сделать. Шестой люк тоже разворотило. Но доски в море не унесло. Если удастся хотя бы некоторые вернуть на место, их можно привязать — воды будет поступать меньше. И место не такое открытое. Должны справиться.
А там уже был мистер Фостер, возился с талрепом мачтовой оттяжки несмотря на стопор, талреп начал развинчиваться. Но Фостер слишком занят своим делом и не сумеет им помочь.
Теперь — броском туда.
Броском туда — немедля. Но почему-то ноги не хотели слушаться мистера Бакстона. Тело подалось вперед, а ноги будто уползали из-под него назад, как кролики, норовили шмыгнуть в норку. Здесь полегче, чем на носу, сказал он себе, гораздо легче. Безопасно, как в доме. "Пошли!" — крикнул он и бросился вперед.
Беннет и Филлипс рванулись за ним, как собаки, спущенные с поводка. Им, новичкам, еще в голову не приходило бояться. Они увидели, что пошел мистер Бакстон, — и они пошли. И рухнули прямо на него.
Бакстон мигом выбрался из-под них и принялся за работу раньше, чем они успели сообразить, что к чему. Одну за другой они перетащили секции крышки, лежавшие с подветренной стороны у шпигатов. Затем Бакстон с Филлипсом оседлали балки люка над зияющим трюмом, а Беннет подавал доски с палубы. Это было самое трудное — поднимать крышки, когда их не подпирает ветром. Ни мистер Рабб, ни боцман не появились. Для помощника капитана и двух юнцов это была тяжелая работа. Они уложили три секции и привязали. Когда они взялись за следующую, ветер ударил с удвоенной силой. Мистер Бакстон и Филлипс повисли под своими балками, как два ленивца. Доска, вырвавшаяся у них из рук, сшибла беднягу Беннета, отбросила к шпигату, и он затих там, в пене.
Мистер Бакстон подтянулся и хотел идти за ним, но в это время разбуженный водяными затрещинами Беннет сел. Первым, что он увидел, была его нога — отогнутая в сторону под прямым углом над щиколоткой. Господи, подумал он, ногу сломал; скоро очень заболит. Скорее выбраться отсюда, пока не начала. Он неуверенно двинулся, и она отвалилась. Сидя в воде, он покраснел от стыда: какой же осел! Вообразить, что сломал ногу! Да, это был всего лишь башмак, — он наполовину слез, пока тащило по палубе, и, пустой, согнулся. Беннет натянул его и ждал момента, чтобы броситься к комингсу.
Бакстон между тем размышлял. Ноги его к этому времени осмелели, но на душе было неспокойно. По правилам, конечно, они должны оставаться здесь, пока не закрепят последнюю секцию. Но он не хотел губить ребят. Они настоящие львята. Позор, если мальчики погибнут, а блеющие китайцы останутся живы. В этот раз Беннет чудом уцелел. Так или иначе, путь воде в шестой люк они в основном преградили. "Пошли", — снова крикнул он, и все трое бросились к юту. Они прижались к выступу, под которым была расположена рулевая машина.
И вовремя: тут же ветер задул в полную силу, и с колодезной палубы их просто снесло бы.
Все хорошо, пока ты из последних сил исполняешь приказ; но сидеть без дела — другая история. Теперь молодые огляделись, и им стало страшно; они решили, что конец близок. Холодная вода в их одежде начала медленно ощупывать теплую кожу. Этого не выдержит ни одно судно. Оба стали молиться про себя — надеясь, что другой об этом не догадается. "Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться, — звучало у Беннета в голове. — Он насытит меня на злачных пастбищах и приведет меня к водам тихим. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла: Твой жезл и Твой посох, они успокоят меня". Дальше он не помнил; поэтому начал снова: "Господь Пастырь мой…" Это была детская магия: она охраняла его от диких зверей темноты, когда его отправляли одного наверх. С тех пор он не прибегал к ней.
Но сейчас было трудно сосредоточиться на ней полностью. В промежутках он ощущал холодный обруч, сжимавший желудок; сверлящую боль сожалений. Зачем он, дурак, пошел в море — сколько дел ожидало его в долгой жизни, на теплом безопасном берегу! Бесконечно долгие годы детства наконец-то позади, и всё — зазря, не пожить ему взрослым.
Филлипс, странным образом, не так огорчался. Один раз он сказал молитву Господню и на этом кончил. Сознание его разделилось на две половины. Одна — даже радовалась. Ибо юный Филлипс впервые полюбил девушку всей душой; она им пренебрегла. Если он погибнет в море, ей скажут; она погрустит немного — хотя жизнь его была ей безразлична. Иначе как в ее мыслях, казалось ему, подлинной жизни у него нет: значит, только смерть сделает его живым, пусть всего на несколько минут, которые возлюбленная уделит мыслям о нем. Подобно многим молодым влюбленным, он путал девушку с Богом и почти воображал, как она наблюдает за ним с неба — наблюдает его гибель и жалеет его. Но была и другая половина — непоколебимо уверенная. Эта половина не рассуждала, даже не облекала мысли в слова: она знала, что мысли эти верны, но знала также, что на них наложено табу, что, если она выскажет их, они перестанут быть верными. Она знала, что он — единственный в своем роде: человечество делилось на него и на всех прочих. Смерть — для прочих: он не умрет, никогда не умрет. Бог создал его в этом смысле другим — он не смертен и предназначен для сверхчеловеческой цели.
Но из-за табу эту уверенность ни в коем случае нельзя превратить в слова, даже мысленно. Пусть работает другая часть сознания, без помех рисует жалостные картины его трагической смерти — что она и продолжала делать.
В этом отношении он не ошибался — он не погиб тогда. Никто из них не погиб. Они прождали там, не в силах выбраться, вдыхая слабый запах смазки, больше двух часов — до половины седьмого.
6
Когда мистер Бакстон с практикантами бросился к шестому люку, мистер Рабб предусмотрительно остался: он знал, что, если даже последует за ними, толку от него будет немного, поскольку он слишком напуган.
Страх часто заставляет человека перенапрягаться. Если вас впервые послали работать на высоте и она вас пугает, вы станете хвататься за вещи что есть силы — с такой силой, что она удержала бы троих, а не одного; вы быстро устанете, и у вас совсем не останется сил на то, чтобы сделать работу, ради которой вас послали. Если бы мистер Рабб в состоянии такого испуга и отправился с ними к люку, он уцепился бы за комингс так, что через несколько минут сделался бы слабым, как новорожденный ягненок, и при первом же толчке полетел за борт. Что в этом пользы? Только мудрый человек знает, когда он слишком испуган, чтобы успешно справиться с опасностью, — так же, как только мудрый человек понимает, что слишком пьян и нельзя садиться за руль. А мистер Рабб достаточно пережил страхов на своем веку и мог оценить свой страх трезво, взглядом постороннего. Ясно, что самое правильное сейчас — избегать большого риска, пока он не притерпится к этой ситуации и страх его сам собой не растает. А он непременно растает немного погодя.
Поэтому мистер Рабб решил отправиться на мостик. В конце концов, там и надлежит быть лицу командного состава в чрезвычайных обстоятельствах.
Впрочем, где-нибудь по дороге он, может быть, остановится передохнуть.
Глава IV
(Среда)
Было уже почти семь, когда мистер Бакстон вернулся на мостик, — а практиканты все не могли выбраться с юта. Может быть, сейчас это самое лучшее для них место.
Мистер Фостер остался с ними.
Капитан Эдвардес простоял на мостике весь день; теперь помощник должен был сменить его, и он решил, что пора самому посмотреть, что происходит на судне. Барометр упал до 675. Такого низкого давления на море еще не отмечалось. Динамика этой депрессии не поддавалась расчетам. Прецеденты, сведения из книг, опыт уже ничем не могли тут помочь. Атмосфера могла выкинуть такое, чего не видывал ни один живой моряк.
Оставив на вахте помощника, он отправился в машинное отделение.
Там было темно, механики работали с фонарями. Разбитый светлый люк загородили, но водяная пыль все равно летела внутрь. Механизмы скрежетали: все подшипники лежали под непривычными углами. Китайцы-смазчики, сами перемазанные, скользили между ними как рыбы в иле. На маленькой железной платформе у телеграфа капитан нашел мистера Макдональда; по его умному старому лицу и седым усам стекало масло с водой. Он был сердит и жаловался: его машины не приспособлены для того, чтобы работать с таким наклоном, а светлый люк надо было своевременно укрепить.
