Александр Ермак - Накафельные рисунки
Стас отхлебнул:
– Ваше здоровье… Но неужели вас не тянет в общество, туда, где много девушек, женщин?
Бо-Бо пошевелил плечами:
– Конечно, я не отказался от своего мужского естества. И здесь за этим забором я встречаюсь с одной своей давней подругой. Она заезжает ко мне раз-два раза в неделю. Ни о чем меня не спрашивает, не трещит как сорока о том, что видит и слышит, не лезет с дурацкими женскими советами. Она просто делает свое дело и полный порядок. Меня ведь всегда увлекало не количество жизни, а ее качество. Не количество работы, а ее качество – содержание, результаты. Не количество женщин, а их качество…
– Если я правильно понял, понятие качества жизни пришло к Вам с годами? В молодости Вы были не так разборчивы?
– Конечно. Моей первой женщиной была одна уличная потаскушка. Она сделала из меня мужчину за бутылку. Следующей была моя одноклассница. Некрасивая, толстая, от нее пахло потом. Но… это было… В детстве, в юности мы не так разборчивы, больше изучаем, пробуем. Если, конечно, предоставляется такая возможность пробовать, сравнивать, выбирать. Долгое время я не мог себе этого позволить. Приходилось есть, пить, одеваться без всяких там «нравится – не нравится». Семья моя не была богатой. Отец много болел, а когда не болел, то много пил. И мать вытягивала его и нас – троих братьев одна. Работала как лошадь. Очень хотела, чтобы мы получили образование, выбились в люди.
И мы со школы были в мыле. Учились и одновременно подрабатывали. Потом работали. Я был и разносчиком, и официантом, и посудомойкой… Я много работал. Я очень хотел оправдать надежды матери, помочь своим младшим братьям. И, в конце концов, мне это удалось…
– И, добившись всего, Вы решили уйти на покой? Сбежали ото всех в этот пустой дом?…
– Не знаю, может быть, я еще и вернусь в тот мир за забором. Но точно ли появится у меня такое желание, не могу сказать. Здесь хорошо без людей. Солнце, воздух и вода… Грибы, ягода… Здесь не надо тупо толкаться локтями во имя непонятно чего. Здесь хочется и можется думать…
– И Вы уверены, что не хотели бы…
– Уверен. Я вполне доволен тем, что у меня есть. Что может быть прекраснее? Сидишь на крыльце, дышишь лесом, глядишь на заходящее солнце…
– Если я правильно понял, Вас действительно не тянет в большие залы, на концерты, в атмосферу аплодисментов?
– Нет. Я окончательно понял, что люблю тишину. Звуки птиц, ручья, но не барабанов и автомобилей. Природные звуки, они так естественны, так гармоничны с душой…
– Вы верите в бога?
– Да. Хотя раньше было дело – плевал на иконы. Сам черт мне был не брат. Но в один момент понял, что надо остановиться и подумать о жизни. Нельзя бестолково лететь по дороге, услужливо расстеленной бесами бизнеса и власти. Эта дорога ведет к бездуховной пропасти. Я задумался. Прислушался к себе. И услышал голос свыше…
– Вы действительно его слышали?
– Да, также хорошо как Вас сейчас.
– И что он вам сказал?
– Извините, но это наше с ним дело…
Стас еще глотнул настойки и заглянул в блокнот:
– Сколько у вас детей?
– Два мальчики от первой жены. Хотя большинство мужчин в мире вряд ли могут быть уверены, что знают точное количество своих детей…
– Вы помогаете своим мальчикам?
– Конечно. Я хотел бы передать им весь свой жизненный опыт. Они заезжают сюда на каникулы. Я учу их разжигать костер, разделывать дичь и мясо, жарить и варить. Я учу их тому, чтобы они всегда рассчитывали на мою помощь, но добивались всего самостоятельно. Я не хочу, чтобы жизнь била их, когда меня нет рядом. Я не могу быть всегда рядом. И в этом мы существенно расходимся с женой. Она их воспитывает в течение года как маменькиных сыночков. Я за время каникул перевоспитываю…
– Они любят музыку?
– Да. Но я запрещаю вход на территорию моего владения с музыкальными игрушками. И мальчики буквально через два дня забывают о своих любимых электронных мелодиях, засыпают под песни цикад, под шелест листьев…
Бо-Бо неожиданно зевнул:
– Извините, в это время я обычно сплю…
– Что ж, уже действительно поздно. Не буду Вас больше отвлекать от столь гармоничной жизни. Можно я Вас сфотографирую напоследок?
Бо-Бо с готовностью улыбнулся…
Довольный собой, Стас решил выжать успех по максимуму. Поехал не домой, а прямо среди ночи вернулся в редакцию. Сел за печатную машинку и к рассвету состряпал интервью в лучших «суперновостных» традициях.
Перечитал, поставил подпись, бросил под дверь шефа вместе с запиской «Фотопленку на проявку оставил дежурному».
Приехав домой Стас с удовольствием достал из сумки бутылку настойки, которую подарил ему на прощание Бо-Бо. Налил себе полбокала:
– Спасибо Бо-Бо!.. За твое будущее, Стас!..
Настойка разлилась по телу чудным теплом…
Стаса разбудил телефонный звонок. Плохо соображая, он поднял трубку и услышал голос шефа:
– Ну, ты меня порадовал, гений. Так разговорить Бо-Бо в прежние годы никому не удавалось. Он терпеть не мог журналистов. Бросал в них бутылки, палки, в общем все, что под руку попадет. И двух слов приличных связать не мог. Только «мать-перемать». А тут ты его таким философом представляешь. Но это сейчас в струю нашей газете. Читать будут, мусолить каждое словечко Бо-Бо до дыр.
Конечно, я кое-что подрезал, кое-что добавил из нашего архива. Я даже успел заслать материал в текущий номер. Его уже заканчивают печатать. Через пару часов будет во всех точках города.
Пока отдыхай, а в завтра зайдешь ко мне, переговорим о твоей дальнейшей работе. Здорово потрудился. Единственное, что имей в виду на будущее – нельзя так доверять дежурному. Оставил бы пленку мне вместе с материалом. А то в фотоотделе с утра все перепутали и прислали мне снимки какого-то бородатого бугая. Но я нашел в архиве фотографию этого шибздика Бо-Бо и поставил все как надо…
Стас начал соображать:
– Шибздика?…
Шеф его, однако, уже не слышал. Он положил трубку…
В ПАРКЕ
Галка, держась за подбитый глаз, указала на порог:
– Давай по мирному, без милиции…
Знала же стерва, на что надавить. Не мог Серега рыпаться – участковый-гад грозил ему при каждой встрече:
– Хоть одна жалоба на тебя будет, посажу немедленно…
И хотя понимал Серега, что сожительница его только пугает, подчинился. Ведь дай он Галке еще раз, она наверняка заголосит. И тогда уже соседи, как пить дать, милицию вызовут. А у Галки как специально под глазом все вещественные доказательства.
В общем ушел Серега без шума. Плюнул только в угол прихожей и осмотрел Галку так снизу вверх:
– Пока, красавица портовая…
Во дворе он присел на лавку. Но засиживаться там было опасно. В любой момент мог доцепиться этот, как на грех живущий в галкином доме, участковый:
– Что, выставила-таки? Небось сильно разодрались? Надо сходить проведать бабенку. Может ты там убил ее до смерти? С тебя станется…
И пойдет сволочь к ней. А у нее на морде…
А если про Галку и не спросит, то просто на нервы начнет капать:
– Сидишь, тунеядец. Какой месяц на шее у трудового народа сидишь. Вся страна работает. Хлеб сеет, польта шьет, скамейки вот такие строгает. И что? Чтоб такие вот, как ты бездельники, сидели на них? Так получается? Не справедливо что-то в наших законах. Я б для таких, как ты, специальный закон написал. Чтоб по совести и по всей строгости…
Встал Серега со скамейки. Навернул пару кругов по двору.
К Валерке бы зайти. Но, как специально, завязал тот на днях с выпивкой. И теперь охраняет его мать от дружков. Пойди докажи ей, что ты без бутылки зашел, так о мирном сосуществовании поболтать. Такой хай подымет.
Можно и к Сане дернуться. Жена его в больнице. То ли рожает, то ли наоборот. Но ведь дрыхнет, точно, Саня после ночной смены, звонком не добудишься. А начнешь к нему ломиться, опять же соседи…
Пробежался Серега взглядом по окнам. Попытался еще кого подходящего припомнить. Но увидел лишь мелькнувшую на лестнице милицейскую фуражку:
– Участковый-собака спускается…
Ломанулся Серега со двора. Перебежал улицу, еще одну, нырнул в парк, свернул на боковую аллею.
Аллея была пуста. Народ весь забился под крыши своих контор, заводов, институтов. Одному Сереге приткнуться некуда.
Конечно, можно было к матери на другой конец города махануть. Пожрать. Заночевать. Денег выпросить сколько даст. Но там ведь у нее отчим проживает. Здоровенный.
Серега вздохнул и почесал вспомнившую последнее свидание с отчимом скулу:
– Пидарас…
Не успел Серега сплюнуть, как из-за поворота навстречу ему вынырнул мужичок в костюме и в галстуке. В одной руке его были цветы, в другой – коробка с тортом.
Мужичок торопливо семенил, чему-то улыбался и в упор не замечал расходящегося с ним Серегу.
– Пидарас, – повторил Серега.
И врезал мужичку в скулу.
ЖОРИК И БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
Жорик был хиловат, и пацаны во дворе его частенько поколачивали. А когда им было лень дать ему пинка или подзатыльника, то просто плевались, метя в голову:
