Генри Миллер - Мара из Мариньяна
Быть может, Мара была ниспослана мне в напоминание, что мне не суждено быть счастливым, пока я снова не обрету Кристину…
Неделей позже в доме танцовщицы-индуски меня познакомили с поразительно красивой молодой датчанкой, только что прибывшей из Копенгагена. Женщина определенно не «моего типа», она, тем не менее, была обворожительна, иначе не скажешь. Этакая ожившая дева-воительница из скандинавских легенд. Естественно, за ней увивались все кому не лень. Не давая повода заключить, что обращаю на нее заинтересованное внимание, я, однако, не выпускал ее из поля зрения, терпеливо выжидая удобного случая. Наконец мы оказались бок о бок друг с другом в небольшой комнатке, где смешивали коктейли. К этому времени все, исключая самое танцовщицу, были порядком навеселе. Держа в руке бокал, датская красотка расслабленно прислонилась к стене. В ее ледяном самообладании появилась маленькая брешь. Судя по виду, она не стала бы возражать против некоторого нарушения регламентов. Увидев, как я приближаюсь, она с соблазнительной гримаской осведомилась: — Так это вы тот писатель, который пишет ужасные книги? — Я не удостоил ее ответом. Отставил бокал и с ходу отрезал ей путь к отступлению короткой очередью слепых, грубых, не допускающих возражений поцелуев. С силой оттолкнув меня, она высвободилась. Но не рассердилась. Напротив, интуиция подсказывала мне, что с моей стороны ожидается еще одна атака на ее неприступную добродетель. — Не здесь, — проговорила она, не понижая голоса.
Тем временем девушка-индуска начала свой танец; гости чин-чином расселись по местам. Молодая датчанка, которую, как выяснилось, звали Кристина, вытащила меня на кухню под пустяковым предлогом, что ей, дескать, нужно помочь с сэндвичами.
— Знаете, я ведь замужем, — сказала она, как только мы остались наедине. — И у меня двое детей. Двое прекрасных детей. Вы любите детей?
— Я люблю вас, — отозвался я, без лишних церемоний вновь давая волю рукам и запечатлев на ее лице жадный поцелуй.
— Скажите: женились бы вы на мне, — перешла она в наступление, — будь я свободна?
Вот тебе на: взяла и открыла огонь, не сделав даже холостого залпа. Я был так ошарашен, что ответил единственное, что может сказать мужчина в данной ситуаций. Я ответил «да».
— Да, — повторил я. — Хоть завтра… Хоть сейчас — скажите только слово.
— Не торопитесь, — отпарировала она, — неровен час, поймаю вас на слове. — Это было сказано с такой прямолинейностью, что на мгновение я совершенно протрезвел, чуть ли не запаниковал. — Ну, не тревожьтесь, в мои планы не входит призывать вас делать это немедленно, — продолжала она, наслаждаясь моей растерянностью. — Мне просто любопытно было узнать, относитесь вы к типу мужчин, склонных к женитьбе, или нет. Мой муж умер. Вот уже больше года как я вдова.
Последние слова вызвали у меня прилив желания. Каким ветром, спрашивается, ее занесло в Париж? Ясное дело: хочет пожить в свое удовольствие. В ее привлекательности было что-то безошибочно нордическое, свойственное многим женщинам из этих краев, в чьих натурах избыток целомудрия ведет постоянный спор с неменьшей чувственностью. Я знал, чего она ждет от меня: любовного трепа. Можно было нести что угодно, вытворять что только в голову взбредет, но на одном-единственном условии: требовалось пустить в ход испытанный амурный лексикон — весь набор звонких, пустеньких, слезоточивых словечек, существующих для того, чтобы навести нарядный камуфляж на хищную, неприкрыто грубую подоплеку сексуальной агрессии.
Плотно прижав ладонь к ее влагалищу, от которого сквозь платье струился горячий пар, как от свежей кучи навоза, я пустился во все тяжкие: — Кристина. Какое восхитительное имя! Его может носить только такая женщина, как вы: так оно романтично. Оно наводит на мысль о льдистых фиордах, о столетних елях, занесенных снегом. Будь вы деревом, я вырвал бы вас из земли с корнями. Я вырезал бы на вашей коре свои инициалы… — Продолжая нести околесицу, я, не отпуская, держал ее цепкими пальцами, постепенно просовывая их в ее влажное лоно. Неизвестно, как далеко бы все это зашло, не помешай хозяйка нашему кухонному tete-a-tete8. Хозяйка — та тоже была охотливая сучка. В результате мне пришлось одновременно обхаживать их обеих. Из вежливости мы вынуждены были в конце концов перейти в большую комнату, где еще плясала танцовщица-индуска. Мы устроились в самом темном углу, за спинами других. Одной рукой я со страстью ласкал Кристину; другой — ублажал как мог вторую новообретенную партнершу.
Преждевременный конец вечеру положила кулачная драка, завязавшаяся между двумя пьяными американцами. В разгар общего замешательства Кристина слиняла вместе с понурого вида графом, в чьей компании и появилась. К счастью, я успел заблаговременно обзавестись ее адресом.
Вернувшись домой, я во всех подробностях описал Карлу мою невинную эскападу. Он тотчас загорелся. Надо непременно пригласить ее отужинать — и чем скорее, тем лучше. Заодно он приведет и свою подружку — новенькую, с которой познакомился в цирке Медрано. По словам Карла, она была гимнасткой. Не поверив ничему из того, что он наговорил, я, тем не менее, усмехнулся и заявил, что предложенный вариант считаю оптимальным.
И вот вожделенный вечер настал. Карл приготовил ужин и, по обыкновению, накупил самых дорогих вин. Первой появилась гимнастка — тоненькая, сообразительная, живая, с небольшим остреньким личиком и кудряшками на затылке, делавшими ее чуть похожей на шпица. Она воплощала собой одно из тех беззаботно-непоседливых созданий, которые трахаются при первой встрече. Карл, правда, не рассыпал в ее адрес неумеренных похвал, как бывало с предыдущими его избранницами. Однако чувствовалось, что он испытывает неподдельное облегчение, обретя подобающую замену нелюдимой Элиане.
— Ну, как она тебе? — спросил он, отведя меня в сторону. — Думаешь, сойдет? Правда, неплоха? — И, помолчав, добавил: — Между прочим, Элиана, похоже, совсем втюрилась в тебя. Может, наведаешься к ней как-нибудь? Не самое худшее для траха, могу тебе поручиться. С ней нет необходимости тратить время на ухаживание: скажи пару добрых слов, а затем можешь валить ее на кровать. А уж как дойдет до этого места, оно у нее срабатывает бесперебойно, как пожарный насос…
Произнеся столь многообещающее предварение, он сделал знак Коринне, своей подружке-акробатке, приблизиться. — Повернись, — приказал он. — Хочу, чтобы он полюбовался твоим задом. — Оценивающе похлопал ее по ягодицам. — Ты только пощупай их, Джо, — подначивал он. — Как бархатные.
Только я вознамерился убедиться в этом лично, как послышался стук в дверь. — Ну, это, должно быть, твоя телка, — заметил Карл. Открыв дверь и завидев Кристину, он испустил восторженный вопль и, облапив ее обеими руками, буквально втянул в комнату, без устали приговаривая: — Она же великолепна, великолепна! Какого черты ты скрывал от меня, что она так хороша?
Я начал всерьез опасаться, как бы он совсем не свихнулся. Идиотски приплясывая и хлопая в ладоши, как ребенок, он обежал комнату. — Ну, Джо, ну, Джо, — повторял он плотоядно. — Она просто бесподобна. Более аппетитной телки тебе за всю жизнь не встречалось!
Услышав слово «телка», Кристина насторожилась. — Что это значит? — спросила она подозрительно.
— Это значит: вы прекрасны, несравненны, ослепительны, — заверил Карл, воздевая руки в экстазе. Его округлившиеся глаза, подернувшись влагой, стали совсем щенячьими.
Кристинин английский не простирался дальше начальных классов; что до Коринны, то она разбиралась в нем еще хуже; так что в конце концов мы все перешли на французский. Для затравки глотнули эльзасского. Кто-то завел граммофон, а потом Карл, приняв на себя функции увеселителя, с лицом багровым, как свекла, горящим взглядом и влажным ртом, запел громким, пронзительным голосом. В промежутках он подкатывался к Коринне и смачно чмокал ее в губы, не раз испытанным способом демонстрируя, что помнит о ее присутствии. Однако весь напыщенный вздор, который сыпался из него, адресовался исключительно Кристине.
— Кристина! — разглагольствовал он, поглаживая ее как кошку. — Кристина! Какое магическое имя! — В действительности он презирал его: помню, Карл не раз говорил, что это нелепое имя под стать разве что корове или ломовой лошади. — У меня оно ассоциируется… дайте подумать… — и бешено завращал глазами, будто пытаясь приручить непокорную метафору, — с тонким кружевом в лунном свете. Нет, не так: в свете сумерек. Я хочу сказать, оно тонкое, хрупкое, совсем как ваша душа… Налейте-ка мне, кто-нибудь. Авось, что-нибудь поизысканнее придет в голову.
Кристина, которую не так-то легко было оторвать от земли, прервала его пылкие излияния, рассудительно осведомившись о том, готов ли ужин. Карл тут же напустил на себя оскорбленный вид. — Как столь прекрасное создание, как вы, в такой момент может думать о еде? — изумился он громко.
