Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа
Не колеблясь больше, поглядывая в обе стороны, суровый и собранный, как судья, со своими спичками и своей канистрой бензина в руках, Док зашагал вдоль канавы по бурьяну, битым бутылкам, тряпью и банкам из-под пива — по всем этой трагической и покинутой дребедени американских дорог, и наконец вскарабкался по откосу к объекту его… мании:
ЧУДО-ХЛЕБ,
ОБОГАЩЕННЫЙ ВИТАМИНАМИ
УКРЕПЛЯЕТ ТЕЛО
Лжецы!
А в это время там, внизу, его Бонни сидела в ожидании за рулем Линкольна с работающим двигателем, готовая к побегу. Грузовики и легковые машины с ревом проносились по шоссе, их фары на мгновение освещали лицо девушки, ее глаза цвета фиалки, ее улыбку, и наклейку на переднем бампере машины Дока, ту, что предвосхищала будущее: БОЖЕ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ. ДАВАЙТЕ СОХРАНИМ ХОТЬ ЧАСТЬ ЕЕ.
2. Истоки II: Джордж В. Хейдьюк
Джордж Вашингтон Хейдьюк, Вьетнам, Особые войска, имел веские основания для недовольства. После двух лет, которые он провел в джунглях, принимая роды у монтаньярок и увертываясь от вертолетов (а то ведь эти парни палили сверху из своих беспорядочных дум-думов со скоростью тридцать выстрелов в секунду во все, что двигалось: кур, водяных буйволов, фермеров на рисовых чеках, газетных репортеров, заблудившихся американцев, врачей Зеленых беретов — словом, во все, что дышало), и еще одного года — пленным Вьетконга, он вернулся на Американский Юго-Запад, который он никогда не забывал. Вернувшись, он обнаружил, что это уже совсем не тот край, который он помнил, вовсе не та ясная, классическая пустыня под прозрачными, чистыми небесами, по которой он бродил в своих снах. Все изменилось под воздействием кого-то или чего-то.
Его родной город Таксон, из которого он уходил и куда теперь вернулся, был окружен теперь кольцом баз межконтинентальных ракет Титан. Открытая пустыня была донага ободрана, поскольку всю растительность, все живое полностью уничтожали гигантские бульдозеры, напоминавшие ему римские плуги, равнявшие с землею деревни Вьетнама. Эти техногенные пустоши наполнялись перекати-полем и жилой застройкой — неопрятными будущими трущобами, сооружавшимися из зеленых плит два на четыре, сухого фибролита и сборных крыш заводского изготовления, которые срывал первый же хороший порыв ветра. И все это — в родных пенатах свободных созданий: жабовидных ящериц, пустынных крыс, ядозубов и койотов. Даже небо, этот купол неистовой голубизны, который, как он когда-то думал, был недосягаем, становилось свалкой газообразных отбросов медеплавильных печей — всей той дряни, которую Кеннекотт, Анаконда, Фелпс-Додж и Американская металлоплавильная и обогатительная компания перекачивали в общее небо через трубы своих заводов. Дух ядовитого, отравленного воздуха обволакивал его родную землю.
Хейдьюк чуял во всем этом что-то отвратительное, нездоровое, нечистое. Медленно поднимавшаяся горечь постепенно раздражала его нервы и сердце; медленно разгоравшаяся злость держала его в постоянном напряжении; шерсть на загривке, как у дикого зверя, начинала подниматься. Хейдьюк тлел. А он вовсе не был терпелив.
Проведя месяц с родителями, он помчался к своей девушке в Лагуна Бич. Нашел, победил и потерял ее. Он вернулся в пустыню, направляясь на северо-восток, к каньонам, к Аризона Стрип и нетронутым землям за нею. Там было одно местечко, которое ему нужно было увидеть, посидеть и поразмышлять над ним какое-то время прежде, чем он сможет понять, что же ему следует делать дальше.
Это был Лиз Ферри, река Колорадо, Гранд Каньон.
Хейдьюк грохотал по асфальту в своем подержанном джипе, одним глазом следя за дорогой, поскольку второй зудел и слезился от сенной лихорадки — у него была аллергия на перекати-поле, этот экзотический фрукт из монгольских степей. Он купил этот голубой джип, выгоревший на солнце и иссеченный песчаными бурями, в Сан-Диего у каких-то дельцов, занимавшихся перепродажей автомобилей. Их звали Энди Честная Сделка и Джонни Большой Доллар. Первой вышла из строя бензонасос — это случилось у Броули; а в Юме, кое-как съехав с автострады на спущенной шине, он обнаружил, что Честная Сделка продал ему (правда, всего за 2795 долларов) джип без домкрата. Чепуховые проблемы — ему нравилась эта машина; ему доставляли удовольствие удобные дополнительные аксессуары — трубчатый каркас, вспомогательный бензиновый бак, оправа магнето, широкий протектор покрышки, втулки и лебедка от Ворна, последняя — со 150-футовым тросом, подставка для банки с пивом, привинченная к торпеде, свободная и естественная окраска.
В пустыне ему стало легче. Неясная злость понемногу отпускала. На обочине грунтовки, на которую он съехал с автострады, подальше от шумного движения, он устроил себе пикничок. Грунтовка эта вела на восток, к вулканическим обрывам гор Кофа, находившимся в десятке миль отсюда. Он сидел на теплом камне, нагретом жарким весенним солнцем, жуя свой сэндвич — сыр, ветчина и маринованный огурчик в луковой булочке, — запивая его пивом, и каждая его пора, каждый нерв раскрывались навстречу сладкому покою и тишине пустыни Аризона. Он огляделся вокруг и обнаружил, что все еще хорошо помнит названия почти всех этих низкорослых деревцов: мескитовое дерево (прекрасное топливо, если нужно обогреться и приготовить еду, бобы, которые сгодятся в пищу в трудные времена, тень — для выживания в пустыне); зеленокорое паловерде со стволом и ветвями, полностью лишенными листьев (весь хлорофилл находится в его коре); изящная, тоненькая скумпия, плывущая, как мираж, омываемый горячим песком пустыни.
Хейдьюк двинулся дальше. Горячий яростный ветер пустыни свистел мимо его открытого окна со скоростью 65 м/сек, трепал рукав его рубашки, целовал ухо, а он ехал все вперед и вперед, на северо-восток, в прекрасную страну, добрую страну, страну Бога, страну Хейдьюка, ей-богу. И пусть она такой и остается. Не то, видит Бог, будет худо.
Ему двадцать пять лет отроду. Он невысок, широк в кости, крепок и силен, этот парень, мускулистый и плотный, сложенный как борец. У него густая щетина на лице, крупный рот и здоровые зубы, широкие скулы и густая копна иссиня-черных волос. Что-то от индейцев шони было в его крови, что-то в его генетическом коде от каких-то далеких, быть может, предков. Его руки, большие и мощные, светлая кожа под черными волосами; долгое время он был в джунглях, а потом в госпитале.
Не выпуская из рук баранки, он выпил еще одну банку пива. Две с половиной упаковки по полудюжине банок до Лиз Ферри. Здесь, на открытых просторах Юго-запада, они с друзьями измеряли расстояния в этих упаковках по шесть банок пива, выпитых каждым из них. Лос-Анджелес — Феникс — четыре упаковки; Таксон — Флегстаф — три; Феникс — Нью-Йорк — тридцать пять упаковок. (Время относительно, давным-давно сказал Гераклит, а расстояние есть функция скорости. Конечной целью развития транспортных технологий является аннигиляция пространства, сжатие всего сущего в одной предельной точке. Отсюда следует, что упаковки с пивом этому способствуют. Скорость — самый сильный наркотик, а алкоголь — горючее ракет. Всю эту теорию Хейдьюк сформулировал совершенно самостоятельно).
Он чувствовал и разделял веселое возбуждение солнца, ток алкоголя в крови, удовольствие от своего джипа, бежавшего ровно, спокойно, надежно, нацелившегося носом прямо на красные утесы страны каньонов, пурпурные столовые горы, розовые скалы и голубых птиц. Все датчики его сложной нервной системы показывали тревогу. Но так было всегда. И он был счастлив.
Где-то был особый лагерь Особого подразделения. Где-то был особый указатель, который висел вместе с флагами конфедерации между въездными воротами и особым лагерем. Он гласил:
Если ты убиваешь ради денег — ты наемник.
Если ты убиваешь ради удовольствия — ты садист.
Если ты убиваешь ради и того, и другого — ты Зеленый Берет.
Добро пожаловать!
«Добро пожаловать» в прекрасную страну. Горы Флегстафа маячили далеко впереди — высокие пики с шапками снега. Серо-голубой дым лесопилок плыл на фоне зеленоватого хвойного тумана Национального парка Коконино — огромного пояса вечнозеленых лесных угодий северной Аризоны. Свежее дыхание прохладного, чистого воздуха, тяжелый запах резины, запах дыма влетали к нему через открытое окно. Ни одно облачко не коснулось неба над горами; оно было глубоким, темно-синим, как безграничная страсть.
Хейдьюк улыбнулся, изгибая ноздри (изометрическая йога), открыл следующую банку пива. Он направлялся во Флегстаф: население — 26 тыс., 6900 футов над уровнем моря. Он вспомнил одного копа в этом городе, которого он всегда хотел найти и поквитаться. Несправедливый арест, ночь в камере с двадцатью вонючими навахо. Целых три года что-то гноилось в уголке его мозга, какой-то непроходящий зуд.
