Франсуа Каванна - Сердце не камень
Она выпрямляется, вытирает пот тыльной стороной ладони, вздыхает:
— Уф! Ну и работка, знаете ли.
Из-за длительного положения внаклонку кровь прилила к ее лицу, сделав ее щеки из розовых пунцовыми, и я только теперь заметил на них еще и предательскую сеточку красновато-синих склеротических прожилок.
— А у вас тепло.
— Слишком жарко?
— Вы знаете, после трущобы…
— Там не отапливалось?
— Конечно нет!
— А я мерзляк. Мне никогда не хватает тепла. Я хотел бы поставить радиаторы на большую мощность, но это невозможно. Они и так на максимуме. Понимаете, муниципальное отопление…
Насытившись, коты пошли в разведку. Самый хитрый или самый зябкий уже улегся на радиаторе. Четверо других обследуют кровать, пробуют мягкость перины, устраивают себе гнездышки в углублениях. Другие занимаются альпинизмом на горных кручах книг. Большой черно-белый кошак точит там свои когти. А под кроватью происходит сражение: раздается завывание, фыркание, мяуканье, хвосты хлещут во все стороны, пыль клубами вылетает оттуда, как из жерла старинной пушки, большие серые комья, веками безмятежно копившиеся, катаются теперь повсюду, выставляя меня на позор.
Должно быть, у меня на лице написано все, что я чувствую. Она украдкой смотрит на меня, как проштрафившаяся школьница в ожидании оплеухи, надеющаяся тем не менее на снисхождение. Она говорит:
— Они разминаются. Надо их понять: так долго взаперти! Они скоро успокоятся.
По мне, лучше выкинуть их всех в окно. Я притворно улыбаюсь. Должно быть, моя улыбка не очень убедительна. Я трусливо поддакиваю:
— Да, конечно, бедняжки. Им нужно размяться. Но на ночь вы посадите их обратно в корзинки?
— О… правда? Они будут так разочарованы!
На этот раз она уставилась на меня своими проклятыми светлыми глазами снизу вверх, я не такой уж высокий, но она больно уж маленькая, и вот тогда я ее действительно увидел. Это Джельсомина. Джельсомина из фильма "Дорога".
Детское личико, оставшееся таким на всю жизнь, голова как артишок, клоунская физиономия, обезоруживающая своей простодушной невинностью, незнакомая со злом, отказывающаяся признавать, что жизнь может быть грязной. Жертва. Но только не для тех, кто тронет ее кошек. Ради них способная на любой подвиг, на любую хитрость, на самый резкий отпор.
Джельсомина… "Дорога", мой отец водил меня на нее, мне было лет десять. Я плакал. Я купил видеокассету. Я смотрю ее время от времени. Каждый раз я плачу.
Одна из книжных куч обрушивается. Виновник происшествия, напуганный содеянным, спасается под шкафом из цельной норвежской пихты, который продавался в разобранном виде и собирать его надо было самим (в каталоге стояло "en kit", но я невосприимчив к модным американизмам. Да и вообще к моде). Шкаф покачивается взад-вперед, мне так и не удалось как следует разобраться в этих сборных штуках, пришлось порядком попотеть, но ничего путного не получилось. Агата была недовольна, но не помогала. Несмотря на все мои труды, шкаф оказался хромым на одну ножку. Он все еще хромает. Я кидаюсь к шкафу. Кот, охваченный паникой, должно быть, выбил картонный клин, сделанный из почтового календаря, я успеваю вовремя.
Она сдерживает смех, что может быть еще хуже, чем засмеяться. Я говорю себе, что в конце концов одна ночь быстро пройдет.
— Одна ночь быстро пройдет, — провозглашает она.
Вот фраза, приятная для слуха. Я притворяюсь заинтересованным:
— Потому что вы уже знаете, где вы будете спать завтра?
— Ну… По правде сказать, не совсем. Но я найду.
— Почему же вы не позаботились об этом заранее? Вы ведь, наверное, знали, что вас собираются выселять?
— О нет. Никто не знал. Полная неожиданность. Конечно, мы не должны были там жить. У нас на это не было никаких прав. Но вообще- то мы никому не мешали. Мы думали, что нам пришлют предупреждение и у нас будет время найти что-то. Видите ли, всегда надеешься, что люди более человечны, чем это потом оказывается на самом деле. Ну, а там мне было хорошо… Конечно, не очень-то тепло, надо было кутаться, но места сколько угодно, мои кошки могли бегать, прыгать, играть… Это так прекрасно счастливые кошки!
Ну что ж, я даже в состоянии понять это! Что творится в моем жилище, это просто фантастика. Я и мое доброе сердце… Нет, не так, ты, Простофиля, а не Доброе сердце, будь честным с самим собой: тебя поймали на затмении рассудка, на случайном жесте, такое происходит с тобой слишком часто, и потом ты кусаешь локти, каждый раз одно и то же.
Она видит мое замешательство, оно, должно быть, написано большими буквами у меня на физиономии, и начинает меня успокаивать:
— Они сейчас утихомирятся. Ночью они спят. Как ангелочки.
Она добавляет убежденным тоном:
— Это ангелы. Ведь ангелы существуют на самом деле. Просто люди не умеют их видеть, поэтому они провозгласили их невидимыми. Однако достаточно открыть глаза. Ангелы, они здесь. Вокруг нас, среди нас. Это звери. Любые. Животное — это полная, абсолютная невинность. Оно не знает расчета, жестокости, предательства, хитрости, злобы, тщеславия. Оно прозрачно, как чистая вода. Оно не знает, что зло существует. Только загляните в глаза кошки… Или собаки, — торопится она добавить, с любовью глядя на псину, которая тычется носом ей в руку и виляет хвостом.
Она оживилась во время своей речи и закончила на лирической ноте. Я глотаю слюну, прежде чем осмелиться спросить:
— А они не будут… Ладно, тут не до церемоний, они не будут везде писать и какать?
Она не обижается. Она указывает на ряд пластмассовых бачков:
— Не бойтесь, дорогой месье. Они все очень чистоплотные. Кошка чистюля от природы, вы разве не знаете? Ну, если у нее болит живот, тогда конечно, но у моих все в порядке, будьте спокойны. Я слежу за этим. Смотрите-ка, как раз сейчас вы сможете это увидеть.
Серо-голубая грациозная штучка в роскошной шубке с озабоченной мордочкой присела на песок одного из бачков. Она выдала превосходную твердую сигару цилиндрической формы, которую тотчас же неторопливо закопала точными ударами лапки. Затем внимательно осмотрела результаты и с большим достоинством удалилась.
Теперь нужно обязательно что-то сказать. Учитывая время, было сказано следующее:
— Вы, должно быть, проголодались?
— Не беспокойтесь, у меня есть все что надо.
Она вытаскивает из одной сумки колбасу, половину головки камамбера, хлеб, три яблока, пакет супа быстрого приготовления, крошечную спиртовку, бутылку "Эвиан", наполненную уж точно не минералкой. Она наливает воду в мисочку для собаки, которая сразу же кидается и начинает шумно лакать. Затем, повернувшись ко мне:
— Если вам это понравится. Тут немного, но это от всего сердца.
Я изображаю озабоченного хозяина:
— Хорошо, а я пойду куплю пиццу.
— Мило с вашей стороны. Вы знаете, я ем мало.
Она весело хлопает себя по животу:
— У меня слишком много запасов.
— А какую пиццу купить?
— Мне нравится "Маргарита". Та, где больше всего сыра.
— Лакомка! Договорились.
Мы ужинаем. Усевшись на край кровати, мы закусываем, держа еду на коленях. К пицце я принес пива, но она пьет только воду. Я никогда не жил в трущобах. Представляю, какой это ужас, и я говорю себе с внезапной паникой, что вообще-то такое вполне могло со мной случиться-
Мне жизненно необходим свой собственный уголок, чрево моей- матери, где я смогу свернуться комочком, как зародыш, вдали от злого мира. И еще я привязан к своим вещичкам. Это глупо, но не глупо ли все вообще? Мои книги с блошиного рынка, одна мысль о том, что они здесь, что они ждут меня, что однажды я их приведу в порядок, одно это привязывает меня к жизни. Даже навязчивые угрызения совести из-за беспорядка, из-за грязи, из-за пресловутого "однажды", без конца откладываемого, — даже это входит составной частью в мой маленький тайный мир, принадлежащий только мне одному. Я спрашиваю у нее:
— Это, наверное, нелегко — жить в трущобе со всеми этими кошками?
Я чуть было не сказал "в вашем возрасте". Но вовремя сдержался.
— Вы хотите знать, как дошла я до жизни такой или как я до сих пор так живу, в моем возрасте? Очень просто, очень банально. Мы с мужем жили в большой квартире на первом этаже в четырнадцатом округе. Эта квартира принадлежала нам. Точнее, ему. По правде, мы не были женаты по-настоящему. Он умер внезапно. Тогда только я узнала, что он погряз в долгах. Он все скрывал от меня, чтобы не расстраивать. У меня была очень спокойная жизнь, знаете ли. И вот одним махом ничего не осталось. Я оказалась на улице. Не буду вдаваться в подробности. У меня уже были Саша и пять подобранных кошек. Подруг было мало, все замужем. Я пожила немножко у одной, немножко у другой. Можете себе представить, как к этому относились мужья. Долго так продолжаться не могло.
— А… с деньгами как ?
