Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— Как, как, ты сказал?!
— Мерзость, несущая опустошение, — повторил Клюфт робко и опустил глаза.
— Гениально! Гениально! Молодец! Как сказал! — рассыпался комплементами Смирнов. Клюфт совсем покраснел. Он не знал, куда деть руки и то и дело теребил обивку на стуле. Петр Ильич, вскочил со стула и выбежав из-за стола, схватил трубку телефона.
— Алло! Наборщики! Набирайте — мерзость, несущая опустошение! Да! Все! В номер! Все! Я подпишу! — Смирнов бросил трубку на аппарат и подошел к Павлу. Тот, в смущении встал. Главный редактор, смотря ему глаза, снизу вверх, ввиду своего маленького роста, крепко пожал руку. Клюфт почувствовал, что ладонь, у Петра Ильича — горячая и липкая от пота.
— Ну, что ж, мой мальчик! Мы еще поработаем! Поработаем! — Смирнов похлопал Клюфта по плечу. Достал из кармана носовой платок и сняв очки, протер их.
— Кстати, я вижу — настроение у тебя в корне поменялось. Вижу! А то ночью, мне, всякую чушь тут нес! И помни, ты мне поклялся! Никому больше ничего подобного не говори! Никому! Ладно! Что ты хотел у меня спросить? Клюфт опустил глаза, словно был в чем-то виноват. Павел никогда не любил просить. Особенно за себя. Это было для него настоящей мукой. И, тем не менее, он выдавил:
— Петр Ильич, вы обещали меня отпустить. Я ведь вот как всю ночь работал…
— А! Да! Конечно! Вижу! Вижу! Надо! Но я старый лис — знаю, спать не пойдешь! Тут другое! Шерше ля фам! Черт с тобой — иди! Но завтра! Завтра что б утром был как штык и с тебя статья о прокуроре в Таштыпском районе! Павел выскочил из кабинета редактора и понесся по коридору, словно на спине у него выросли крылья! Ему хотелось взлететь! Шутка ли — у него все получается и он становиться настоящим «матерым мэтром» слова! Выскочив из-за угла, Клюфт, налетел на Пончикову. Грузная тетка несла в руках кучу бумаг и книг. Они посыпались на дощатый пол. Пончикова, взвизгнула, как ужаленная и повалилась на бок. Ее плотная, коричневая юбка, нелепо задралась, оголив толстые ноги, в шерстяных чулках.
— Ой! Ой! Мамочка моя! — причитала эта толстая женщина. Клюфт ползал рядом с ней на коленях, пытаясь собрать рассыпавшиеся книги и бумаги.
— Простите Вера Сергеевна! Простите ради Бога! Я не хотел!
— Ой! Ой! Что ж это такое?! — Пончикова встала на четвереньки и со злобой посмотрела на Павла.
Клюфт собрал в одну охапку ее бумаги и протянул женщине — словно большой торт. Та отмахнулась и опираясь на стенку рукой, с трудом поднялась на ноги.
— Вот, возьмите, возьмите,… - Павел давался со смеха. Он представил, как эта толстая грымза, рухнула на пол и что она при этом испытала. Павел вдруг ощутил невообразимое удовлетворение, перемешанное с чувством отмщения. Пытаясь скрыть улыбку, Клюфт хмыкал носом:
— Вера Сергеевна. Простите, простите!..
— Хам!.. Смотреть надо куда бежишь! — Пончикова опустила глаза в пол. Ее рот раскрылся от удивления. Глаза округлились. Руки затряслись. Клюфт не понял — чем вызвана такая реакция, он, тоже непроизвольно опустив голову, вдруг увидел, что стоит на книге.
— Ты на чем стоишь?!! Ты на что встал?!! — завизжала Вера Сергеевна. Павел нагнулся и поднял желтую, тонкую брошюру, на которую наступил ногой.
— Вот, возьмите, — испуганно протянул женщине Клюфт книжечку.
— Ты на что наступил?! — визжала женщина.
— Простите, я не хотел, — оправдывался испуганным голосом Клюфт. Но Пончикова, его слов, словно не слышала. Она уже не визжала, а лишь тихо бормотала:
— Ты наступил на сборник речей товарища Сталина!!! Ты на него наступил! На сборник речей товарища Сталина!!! Клюфту стало страшно. Его ирония улетучилась в одну секунду. Он с ужасом смотрел на Веру Сергеевну.
— Ты Клюфт наступил на сборник речей товарища Сталина, — она говорила это, уже тихо и каким то обреченным тоном.
— Вера Сергеевна, простите! Простите ради Бога! Я ведь не видел! Пончикова зло дернулась. Выхватив из рук Павла бумаги и книги, она медленно двинулась по коридору. Клюфт смотрел на ее толстую фигуру, понимая, что этот инцидент корректор и комсорг вряд ли оставит без внимания. Пончикова, чувствуя, что Павел смотрит ей в спину — остановилась и обернувшись, скривила мерзкую рожу:
— Ты, за все ответишь Клюфт! За все! И очень скоро! В свой кабинет Павел зашел, как в тумане. В страшном кошмаре. Перед глазами стаяла мерзкая физиономия корректорши. Ее губы что-то шептали. Толи ругательство, толи заклинание. Павла встретил его сосед по кабинету и коллега — Дмитрий Митрофанов. Коренастый парень, с рыжей шевелюрой, голубыми глазами и немного глуповатым выражением лица. Митя отвечал в газете за промышленность и стахановское соревнование. Он писал мелкие заметки. Большие статьи ему не доверяли — Митрофанов, как и Павел, появился в «Красноярском рабочем» недавно. Он пришел из заводской малотиражки «Красноярский железнодорожник». Хотя там, он считался ведущим журналистом, но в краевом печатном органе Дмитрий порка ничего выдающегося не продемонстрировал.
Митрофанов был родом из потомственной семьи рабочих. Его отец участвовал еще в революции 1905 года. Он с товарищами захватывал цеха красноярского паровозоремонтного завода. Дмитрий и Павел были друзьями. Клюфт делился с этим рыжеволосым простачком, порой самым откровенным. А Дима в свою очередь рассказывал Павлу о своих мечтах и проблемах.
— Паша?! Что с тобой? — спросил испуганный Митрофанов. — На тебе же лица нет! Клюфт молча сел на стул и закурив папиросу, посмотрел в окно. Дмитрий стоял рядом. В валенках и толстом шерстяном свитере, он, выглядев вообще комично. Маленький и крепкий — словно ребенок-переросток, объевшийся и потолстевший от варенья и печенья.
— Паша? Что с тобой? Что случилось? — Митрофанов нагнулся и заглянул Клюфту в глаза. Тот, отвернул голову и тихо, с грустью в голосе, ответил:
— Пончикова. Она меня выживает.
— Эта дура?! Что на этот раз?
— Понимаешь, я сейчас ее сбил в коридоре.
— Что?! Ха! Ха! — Митрофанов закатился нервным смехом. Его толстенькое тельце, сотрясалось от хохота. Дмитрий похлопывал по плечу Клюфта и приговаривал:
— Ты сбил эту ведьму с ног?! Ты ее сбил? Ты это сделал?! Ха! Ха! Но Клюфт сидел мрачный, как туча перед бурей. Он затягивался папиросой, выпуская дым вверх, к потолку.
— Паша, да брось ты! Я слышал вон, как у тебя дела идут! Какая статья! На передовице! И как я понимаю — не последняя! Ты становишься ведущим журналистом газеты! Ты вскоре будешь писать самые главные статьи! А эта Пончикова, так она тебе просто завидует! Просто завидует! — Митрофанов сел рядом с другом на соседний стул. Он заискивающе заглядывал в глаза Павлу. Но тот, не хотел смотреть на Диму.
— Ты не понимаешь Дима, она опасна! Она под меня точит, точит, она хочет меня выжить!
— Ха! — Митрофанов хлопнул себя по коленке ладошкой. Его лицо стало серьезным. Он тоже потянулся к столу, на котором лежала пачка папирос. Закурив, Дмитрий покачал головой и весело сказал:
— Выжить говоришь? Да кишка у нее тонка! Кишка! Кто тебя в обиду даст? Мы не дадим! Смирнов то за тебя! Это главное! Паша, да как, она тебя выживет?!
— Просто. Она комсорг. Она ведь руководит всеми комсомольцами газеты. Поставит перед ними вопрос обо мне. И не известно как они себя поведут. Побоятся и возьмут ее сторону. Она мне уже пригрозила. Настрочит на меня какую ни будь кляузу и все! Она ведь еще и член местной партячейки. Могут — дела закрутиться и глазом не моргнешь!
— Паша! Паша! Не драматизируй! Не драматизируй! Ерунда! Ну, что она в кляузе напишет? Ну, что? Я не люблю Клюфта потому, что он талантлив?! Ха?! Такой бред! Кто ей поверит? Ну и что, что она комсорг? У нас демократический централизм! Не забывай! Возьмем и переизберем ее! На собрании! А что?! Хочешь, я этот вопрос сам поставлю? Вон потом ты меня выдвинешь — я буду комсоргом! А я уж тебя в обиду не дам! Не дам Паша!
— Да нет. Все проще. Ты никогда это не сделаешь Дима. Нет. Пончикова очень сильная и умная, а главное хитрая женщина. Она все продумала. Она все знает. Никто в нашем коллективе из комсомольцев против нее не пойдет. Просто побоятся.
А про кляузу, я тебе так скажу. Можно ведь, другое написать, такое, что всех так против меня настроит — хоть и будет неправдой, мало не покажется, — мрачно сказал Павел.
— Ну, что другое? — Митрофанов начал злиться. Было видно, что ему надоело уговаривать друга.
— Да хоть что! Но вот, допустим — напишет, что я топтался по книге сборника речей товарища Сталина. Вот и все!
Митрофанов вдруг стал тоже мрачным. Он с опаской посмотрел на друга, и глубоко затянувшись папиросой, тихо и грустно ответил:
— А ты, что ж, топтался, что ли?
Клюфт, взглянул на Дмитрия. Ему показалось, что тот, испугался. Ухмыльнувшись, Павел, тяжело вздохнул:
— Вот видишь, ты уже, как, засомневался?! Митрофанов вскочил со стула и обиженно взвизгнул:
