Владислав Булахтин - Девушка, которой нет
– Один шиш. Ты – лучшая. С кем будешь разговаривать? С поролоновым королем? Приветик ему.
Фея покачала головой:
– Меня сначала в кадровое агентство пригласили. Якобы они все согласовали с работодателем и теперь хотят дать последнее напутствие.
– С какого боку это агентство отпочковалось? – оживилась Ленка.
– Я в Инете резюме разместила. Они меня выудили и сосватали на поролоновое царство.
– Деньги тянуть будут, – уверенно заключила подруга.
– Говорят, их сыр совершенно бесплатен. Говорят, заинтересованы в моем трудоустройстве. Говорят, платить будет работодатель. – Фея соврала, чтобы не вкушать «Ленкин скептицизм».
– Ага. – Ленкин ответ звучал как «разве можно быть такой наивной».
Самого главного Фея не сказала – приглашение на собеседование пришло не на «мыло». Лично тоже не потрудились созвониться – в один прекрасный день девушка обнаружила на дне почтового ящика незапечатанный конверт. Вложенный тетрадный листочек был от руки исписан ровным каллиграфическим почерком – короткое приветствие, название компании, заинтересованной в Феиных знаниях и опыте ☺, предлагаемая вакансия на заводе (Фея проверила по Инету – действительно, солидное производство вспененных полимеров), время и точное описание места собеседования.
Все это показалось диким, несовременным и опасным – тысяча причин, чтобы закрыть глаза на поролоновые перспективы, но обратных координат, кроме адреса, в письме не указывалось.
Фея уже не могла позволить себе пройти мимо шанса, даже если это просто шанс на короткое приключение. Ленке она ничего не сказала, учитывая стопудовую уверенность в железобетонности ее увещеваний отказаться от ненормального по нынешним временам приглашения.
Они молча посмотрели телевизор. В России все было очень хорошо. Во всем остальном мире – значительно хуже: бастовали студенты, работяги перекрывали трассы, рушились финансовые пирамиды, рынки лихорадило, взрывались бомбы, паводки сносили города, гидра пандемии поднимала голову то на одном, то на другом континенте, смертельно заболевали люди и звери, а тот, кто оставался внешне здоровым, позволял себе совершенно нездоровые суждения о российской жизни и выглядел при этом совершенной сволочью.
Фея вновь остро ощутила, что перестала вовлекаться в эту телевизионную игру. Картинки на экране уже не задевали, не притягивали. Хоть порнография, хоть реалити-шоу – не цепляло, пролетало мимо.
– Ленка, душа моя, у тебя бывает так, что тебе всё и все по фигу, а эта бьющаяся в лихорадке муть, – Фея жестом «виновен» укоряющее ткнула в засыпающий город за окном, – понарошку, не по-настоящему?
– Постоянно.
– Ты не торопись бахвалиться. Лучше задумайся. Это не кратковременный симптом. Мне уже давно конкретно по барабану. Где я, что со мной? Выгонят меня с работы или из этой комнаты, или трахнет банда одноногих негров…
Чтобы достучаться до Ленки, нужно было усиливать эффект эротическими метафорами.
– Вот я и говорю – история всей моей жизни. Насилие, бессилие, равнодушие. Поспрашай людей на улице – каждый второй то же самое о себе скажет.
– Да выпендреж это все. И понты. Мне на самом деле забить. Ощущаю себя Буддой Просветленным, который докопался до самого донышка вселенского смысла жизни, но так ничего и не понял. То ли смысла нет, то ли жизни, то ли я, Будда, пока совершенствовался, по горло увяз в этом безбрежном болоте, и уже неважно – есть я, нет меня. Все как во сне…
– Не высыпаешься. Не трахает никто. Случится с тобой какая-нибудь пакость – быстро очухаешься.
– Скорей бы. Я уже не живу, в полусне плаваю. Сердце через раз бьется. Скоро перестану из дома выходить. Буду тупо разглядывать потолок и мечтать о забвении.
– Жизнь надо мешать чаще, чтобы она не закисала. Давай я тебе из Инета всякого хлама на ящик насыплю. Почитаешь денек-другой – развеешься.
– Не развеюсь. Я вообще во всю эту белиберду перестала втыкать. Те люди, что за экраном, – плоские и непонятные, даже страшные. Зачем они выливают в это море информации собственные ушаты? Зачем читают, поют, пишут, двигаются? Зачем что-то внушают мне с умным видом? А те, кто рядом, просты до амебобезообразия. На тарелочке – и похоть, и скупердяйство, и доброта…
– Барахло ты чердачное, – спокойно перебила Ленка. – Я тоже, выходит, амеба?
– Радуйся, дура, что тебя кто-то как облупленную знает… И терпит. – Фея решила закончить исповедь. – Еще хуже с незнакомыми людьми на улице. Те – вообще стена, разукрашенная глазами. Манекены ходячие. Что жирные накрашенные тетки, что таджики из коммунальных служб. Я в глазах у них не могу разглядеть – действительно ли они живут, думают, мучаются или просто фоном вокруг меня мечутся. А молодежь? То ли они уже узнали о чем-то запредельном, то ли просто выучили больше слов, которые даже на трахее не оседают. Поднимают ветер в голове, пыль и плесень оседает, зудит, а толку…
– Все дело в мелкой моторике, – наконец отреагировала Ленка и заученно забубнила: – На формирование коры больших полушарий головного мозга гигантское влияние оказывает развитие моторики пальцев. Ребенок должен рисовать, лепить, шить и – главное – писать буквы на бумаге. Мы с тобой последнее поколение, которое умеет это делать. Все, кто моложе, просто топчутся по клаве и щелкают мышкой. Соответственно и мозги разжижены, и личности примитивны – вместилище не духовных сил, а штампованных фраз.
– А мы прям сосуды, переполненные Силой! Я регулярно ощущаю себя то валенком тупым, то жертвой неудавшегося эксперимента («Аборта», – захихикала Ленка). О котором к тому же забыли, не закончив.
– Ты себе льстишь. Тоже от недостатка внимания. Ты мало кому интересна.
– Спасибо, дорогая, за честность. И что мне делать?
– Ты сковываешь себя представлениями о том, какой должна быть твоя жизнь. Ты слишком рациональна. От корки до корки и до подкорки. Поэтому свет не заглядывает в твою каморку. Ты можешь вообразить, что эта комната превратится в шатер царей вавилонских, а жизнь – в сказку?
– Могу, – неуверенно ответила Фея.
– Фигушки-мигушки, – возразила Ленка. – Вообрази хоть ворсинки на персидском ковре в этом шатре – ни шиша не появится. Глубоко внутри тебя вечное табу – «такого быть не может, такого быть не может никогда». Ущербное рацио, с таким только по грязи ползать, – важно она проговорила и подняла палец вверх, словно сказала «эврика».
– Я не истеричка, не сумасшедшая, но рациональной меня пока не обзывали. – Фея копнула полку с немногочисленными косметическими склянками. («М-да, и здесь ничего утешительного… не светит мне стать лучезарной».) Она стала неторопливо переодеваться, чтобы видом своей стройной фигуры хоть немного позлить подругу. Каждая сброшенная вещь подчеркивала интонацию признания. – Бывает, запрыгнешь на эскалатор в метро, сделаешь музыку в плеере погромче (пуговицы на белой сорочке), и кажется – этот мир прогнется (сорочка сброшена и отправлена в пакет для стирки). Он не только не реален (ловко поддета застежка лифчика), не достоин, убог, но и беспомощен передо мной (соски тут же затвердели на сквозняке). Могу взлететь и вокруг этих фонарей кружиться (пестрая юбка скользнула к ногам). Могу протиснуться сквозь стены, просочиться в прошлое, могу стать беспечной-беззаботной (колготки) и весело разменять на фантики свою жизнь (непродолжительная жертва холоду, рвущемуся в скворечню из старых незаклеенных окон – Фея повернулась к Ленке и указала на халат за ее спиной).
– Да-а, мать… Тебе нужно… – Ленка не без зависти поедала взглядом ее плоский живот, курносую грудь, не подчиняющуюся законам тяготения, изгиб шеи и даже темноту в устье ног.
В этот момент зазвонил Ленкин мобильный. Она тихо защебетала, интонации и слова образовывали стойкий образ длинного ногтя, порхающего вдоль мохнатой шейки маленькой птички. Не прерываясь, Ленка тяжело поднялась с кушетки, сделала глазами: «Вот видишь – любят, разыскивают… Живу!» – и, разминаясь перед схваткой с очередной жертвой, по-кошачьи выплыла в коридор, старательно виляя толстыми бедрами.
Фея отчаянно завидовала. Настал момент прощаться. Скоро она останется одна.
Девушка так и не поделилась с подругой тем, что беспокоило ее больше всего, – пошатывающиеся каллиграфические буквы указывали место встречи в какой-то халупе в Очаково, которая осторожно обозначалась как «пятиэтажный жилой дом рядом с нежилым одноэтажным строением».
Когда дверь за Ленкой захлопнулась, Фея пошла на кухню, взяла короткий, но острый нож для хлеба и положила его в рюкзачок.
12.10
Didier Marouani: «Space Opera. Part 3»
«Все дело в мелкой моторике», – грустно подумала Фея, вглядываясь в бледное, мимически бедное лицо собеседника.
Шары у малолетки не бегали, тяжело смотрели ей в живот.
