Густав Барта - Венгрия за границами Венгрии
Лиса
Однажды, ближе к вечеру, около половины седьмого, у центрального магазина самообслуживания некий мужчина, сопровождаемый двумя женщинами, неожиданно выскочил вперёд и выкрикнул:
— Я лиса!
А потом повторил это ещё много-много раз и в его срывающемся голосе звенели радость и отчаяние узнавания.
В эту пору — около половины седьмого — у центрального магазина самообслуживания всегда толпа, а тут еще и прохожие с другой стороны улицы подбежали узнать, что происходит.
Внешне ничего лисьего в нём не было. Бледное лицо с мягкими чертами, широкий нос, чёрные волосы и тёмные глаза. Без головного убора, в лёгком весеннем пальто.
Две женщины, общество которых он только что так решительно покинул, бросились ему вслед, протягивая руки. Догнав, они схватили его за плечи и умоляюще поглядели в тёмные глаза, но в них не блестел больше огонёк узнавания.
Тут стало понятно, что дело не ограничится тем, что какого-то мужчину просто звали Господином Лисой, и он с таким неожиданным жаром вдруг решил представиться самообслуживающейся публике. Потому энергично и испуганно, словно речь шла о спасении его жизни, он снова вырвался из рук женщин, крадущимися шагами выбрался на середину улицы и начал носиться между машинами и быстро раздеваться. Он закидывал одежду как можно дальше, на гремящие машины, на двадцать пятый и тридцатый троллейбусы. В конце концов он остался на островке, разделяющем две полосы дороги, в одной синтетической розовой рубашке.
Две женщины, для которых толпа предупредительно освободила местечко на тротуаре, пошатываясь и поддерживая друг друга, пытались позвать его по имени:
«Бенедек! Бенедек!»
Но казалось, что этого имени он никогда не слыхал: непохоже было, чтобы его когда-либо звали Бенедеком, да и вообще как-нибудь звали. Он уже начал расстёгивать рубашку.
— А он вообще-то не урод.
— Нет-нет.
— И без шерсти.
— И не рыжий.
— И не чернобурый.
— И не серебристый.
— И не хитрый.
— И не кудлатый.
На этом доводы у толпы закончились и, оставив узкий коридорчик для пропащего, все повернулись к женщинам:
— А эти небось его родственницы.
— Одна уж точно Бенедекова жена.
— Если не обе!
— Да нет, вторая золовка.
— Кума.
— И верно, что кума…
— Они за него пособие будут получать!
Эти минуты были переполнены грустью и участием.
— Домой отведут.
— Заберут.
— В скорую.
— В полицию.
— В дурдом.
— В зоопарк!
Тут его и правда забрали. Приехала будничная машина скорой помощи с необычно большим для неё количеством медперсонала. Высокие медбратья в халатах неожиданно окружили Бенедека, а дальше уже ничего было не разглядеть, потому что они все разом к нему наклонились. Хотя на одевание времени не было, они все же собрали его раскиданные вещи. Машина уехала, и все стало по-старому.
А затем и публика вокруг магазина самообслуживания сменилась. Но о лисе говорили до самого закрытия. А потом покупатели предались воспоминаниям, и тут выяснилось много нового.
Например, однажды какой-то господин встал на четвереньки и облаял собственного ребёнка. А что было дальше — и говорить стыдно… И все-таки, хоть его чем-то и накачали, но медицине удалось вернуть ребенку отца, хотя ненадолго. А еще как-то раз завсегдатай одной столовой вместо пятничной запеканки попросил в свою последнюю пятницу пятничную черепашку, а потом жалобную книгу, над которой разрыдался в полном отчаянии. Впрочем, у него был брат в Америке, который забрал его к себе. Или вот был еще один отличник, лучший ученик в классе: однажды, закончив домашнее задание, он выпрыгнул из окна с зонтиком… Ну, хорошо хотя бы, что это не случилось с ним когда-нибудь позже… И так далее. А самое странное, что такие вещи происходят совершенно неожиданно, и в конце концов, откуда людям знать, что там таится у других в голове, разве не так?
— Но чтобы лиса… — сказал кто-то с лёгким неодобрением. — Уж я бы на его месте… Даже не знаю…
Да, такое решение принять, конечно, непросто! Так что, хотя толпа очевидцев возможно и погрузилась в глубины собственного подсознания, но всё, что они там обнаружили, осталось в тайне.
Через некоторое время уже разошлись слухи о том, что Господин Лиса случился вовсе и не в этом, а совсем в других городах.
Но уж точно перед центральным магазином самообслуживания. Многие прохожие видели его собственными глазами, как он раздевался: весь в рыжей шерсти, мохнатый и очень хитрый. Непросто было его поймать, но в конце концов все-таки схватили. Теперь на него можно полюбоваться в зоопарке. Он там сидит в клетке с надписью «Лиса».
Перевод: Елизавета СочивкоДенеш Янош Орбан
Поэт и прозаик Денеш Янош Орбан родился 4 июля 1973 года в городе Брашов (Румыния) — венгерское название Брашшо — одном из главных культурных центров трансильванских саксов. Основанный в 1211 г. рыцарями Тевтонского ордена, этот город одно время назывался Кронштадтом, именно поэтому Денеш Янош Орбан взял себе псевдоним «Йохан фон Кронштадт». Закончил университет г. Клуж-Напока (Коложвар) по специальности «венгерский и английский языки», затем продолжил учебу в университетах Сегеда и Вены. В 1995–2000 гг. — главный редактор журнала «Элёретолт хейэршег» («Аванпост»), объединившего вокруг себя молодых писателей Трансильвании. Критика обратила внимание на Орбана уже после выхода его первого сборника стихов «Гюмериада» (1995), где автор вступил в диалог с каноническими текстами венгерской литературной традиции, сделав лирическим героем ряда стихотворений Гюмера Троппауэра, незадачливого поэта из авантюрно-юмористического романа Енё Рейтэ[3] «Аванпост» (1939).
Тексты Орбана отличает необычайное языковое многообразие: литературный венгерский соседствует в его прозе с трансильванскими диалектами. По собственному признанию автора, Коложвар, Трансильвания — «особая смесь Западной Европы и Балкан, литература здесь черпает из обоих источников, и ей тут есть, где расцвести». Писатель активно занимается продвижением и популяризацией трансильванской литературы: возглавляет Лигу трансильванских венгерских писателей, владеет литературным кафе «Булгаков» в Клуже, редактирует культурно-информационный ресурс «Иродалми Йелен» («Литературное настоящее»). Все это не мешает Орбану чувствовать себя «общим венгром», частью «большой венгерской литературы»: одно из его последних произведений — новый перевод на венгерский язык стихов первого венгерского поэта Яна Паннония (1434–1472), писавшего на латыни.
Вниманию читателей предлагаются стихи Денеша Яноша Орбана и новелла из прозаического сборника «„После дождичка в четверг“ Альберта Вайды» (2001), состоящего из разных по стилистике новелл, посвященных теме взросления, обретения собственного голоса, осознания своего места в мире.
Вступление: Оксана Якименко«После дождичка в четверг» Альберта Вайды
Если не учитывать коротких загулов, первые восемнадцать лет своей жизни я провел в Брашове. Маме моей было сорок восемь, а папе сорок девять лет, когда я появился на свет. Я был зачат случайно, вследствие одной болезни, которая ненадолго одарила мою маму (она, конечно, не знала об этом) возможностью вновь стать матерью. При весе девяносто пять килограммов, она давно успокоилась и перестала пить противозачаточные таблетки. Мне, наверное, было уже месяцев шесть, когда она почувствовала какое-то шевеление внутри себя, но даже тогда мысль о беременности не посетила ее. Семейный доктор торжественно объявил, что в мамином чреве расположилась злокачественная опухоль, и рекомендовал скорейшую операцию. Я выжил благодаря сиделке, моей крестной, которая все же впрыснула маменькину мочу лягушке: этому способу она доверяла больше, чем докторам и их инструментам. Так о моем существовании первой узнала лягушка, от нее моя крестная, от крестной моя мама, а от нее и папа, который обезумел от радости, будучи уверенным, что уж после двух дочерей точно родится сын. Он готов был маме памятник поставить и упорно твердил, что хотя поздние детишки зачастую либо слабоумные, либо гении, но его сын определенно будет принадлежать к последней категории. Роды прошли гладко, и следующие девять лет жизнь моя протекала безмятежно. Я был вертлявым, озорным и бесконечно любопытным ребенком. Треть дня я проводил за книжками, еще одну треть на спортивной площадке и на всех деревьях в округе, а в оставшееся время сладко спал. Всё изменилось, когда мне исполнилось девять лет. Мой дневной распорядок остался прежним, обстоятельства поменялись. Заболел папа, после инфаркта у него отнялась вся левая сторона, и он шесть с половиной лет, до самой смерти, пролеживал кровать. Это был сильнейший удар, к тому же настали тяжелые времена эпохи социализма. Кроме прочего, это означало, что семье из трех человек (мои старшие сестры уже давно покинули родное гнездо) приходилось выживать на пособие, треть которого, кстати, уходила на лекарства. К счастью, балканский человек весьма живуч и, благодаря саду, домашнему хозяйству и маминой изворотливости, стол никогда не пустовал. А вот подачу газа и электричества существенно ограничили, и того количества, что нам выделяли, хватало только на то, чтобы осветить и обогреть кухню, ванную и одну комнату. Таким образом, мы втроем переселились в эту комнату. Точнее, мы с папой проводили время в комнате, а мама целыми днями хлопотала на кухне или стояла в очередях за самым необходимым. Учитывая сложившиеся обстоятельства, папа задался целью напичкать меня знаниями и нравоучениями. Шесть с половиной лет я каждый день часами просиживал в кресле или за письменным столом, лежал на кровати с книжкой, беседуя с папой, и мы оба слушали радио «Свободная Европа». Понятия не имею, как я мог заниматься тремя делами одновременно, но тогда я не обращал на это внимания, всё казалось естественным, мой живой ум впитывал новое, как губка.
