Дорис Лессинг - Кошки
Или, выбрав должный фон — желтый ковер, синюю подушку, — наша киска ложилась на спинку и медленно каталась с боку на бок, подняв лапки кверху, откинув головку, демонстрируя свои кремовый животик и грудь с едва заметными черными пятнышками, как у леопарда, как будто она была утонченной разновидностью этого хищника. «Какой красивый котенок, ну просто прелесть». И она была готова раскачиваться так бесконечно, пока не иссякнут комплименты.
Или она садилась на веранде позади дома, но не на стол, на котором не было ничего декоративного, а на подставку для цветов, уставленную глиняными горшками с нарциссами и гиацинтами. Кошка принимала театральную позу среди соцветий синих и белых цветов и сидела так, пока ее не заметят и не выразят своего восхищения. Конечно, не только мы, но и старый ревматик кот, который, как зловещее напоминание о более тяжелой жизни, рыскал по саду, где земля была еще промерзшей. Он видел за стеклом хорошенькую кошечку-подростка. Она тоже видела его. Она поднимала головку так и эдак; откусывала кусочек гиацинта, роняла его; небрежно вылизывала шерстку, а потом, надменно бросив взгляд назад, спрыгивала и уходила в дом, скрывшись с его глаз. Или, путешествуя вверх по лестнице на руках или плече хозяина, наша кошка бросала взгляд за окно и видела бедного старика, такого неподвижного, что иногда мы боялись, не замерз ли он там насмерть. Когда в полдень чуть пригревало солнце и мы видели, что кот вылизывает себя, мы вздыхали с облегчением. Иногда наша киска наблюдала за ним из окна, такая жизнь не привлекала ее: гораздо лучше, когда тебя носят на руках, так приятно весь день пребывать на кровати, в подушках и в объятиях человеческих существ.
Потом пришла весна. Мы открыли дверь, ведущую в сад, и, слава богу, наконец можно было обходиться без коробки для нечистот. Теперь территорией обитания нашей кошечки стал сад позади дома. Ей было шесть месяцев — с точки зрения природы, достаточно взрослая кошка.
Тогда она была очень хорошенькой, просто совершенством; даже красивее той, прежней моей любимицы, с которой, как я считала очень много лет назад, никто никогда не сравнится. Так и было, конечно, потому что та кошка была существом необыкновенным — ну просто воплощенные тактичность, учтивость, сердечность и милосердие, — вот поэтому, как говорят сказки и старухи, ей и довелось умереть молодой.
Наша кошка-принцесса и сейчас невероятно красива, но, будем называть вещи своими именами, она — животное эгоистичное.
Коты выстраивались вдоль стен сада. Во-первых, старый, хмурый зимний кот, король всех садов. Потом красивый черно-белый из соседнего дома, судя по внешности — его сын. Следом — пятнисто-полосатый, весь в боевых шрамах. Серо-белый кот, настолько неуверенный в успехе, что никогда не спускался со стены. И потрясающий, тигровой окраски, молодой кот, которым наша красотка она явно восхищалась. Но все было бесполезно, старый король не собирался сдавать позиций. Когда наша кошка прогуливалась по саду, задрав хвост, явно игнорируя всех кавалеров, но изредка все же посматривая на красивого кота тигровой окраски, тот прыгал со стены в ее сторону. Однако зимнему коту достаточно было шевельнуться на своем месте на стене, и молодой мигом запрыгивал назад, на стену, подальше от опасности. И так продолжалось неделями.
Как-то раз Г. и С. пришли навестить свою любимицу. С. посетовала, как ужасно и несправедливо, что принцесса не может сама сделать выбор. А Г. заявил, что все как раз идет так, как должно: принцесса должна получить короля, даже если он стар и безобразен. У этого кота потрясающее чувство собственного достоинства, сказал Г. А какая осанка! И еще он заслужил эту молодую красотку своей благородной стойкостью в течение долгой зимы.
К тому времени мы прозвали безобразного кота Мефистофелем (дома его звали Билли, как нам потом стало известно). Нашу кошку называли по-разному, но ни одно имя к ней не пристало. Мелисса и Франни, Мэрилин и Сафо, Цирцея, и Эйеша, и Сюзет. Но когда с ней разговаривали или ее ласкали, она мяукала и мурлыкала и хрипло пела в ответ на слова с протяжными гласными — краса-вица, вос-хити-тельная кис-ка.
В один очень жаркий выходной, единственный на моей памяти в то жуткое лето, у нее наступил любовный экстаз.
В воскресенье на ланч пришли Г. и С. Мы сидели на веранде, выходящей в сад, и наблюдали, как осуществляет свой выбор природа. Не мы. И даже не наша кошка.
Две ночи шли боевые действия, ужасные драки, коты вовсю выли и вопили в саду. Тем временем серая кошечка сидела на кровати у меня в ногах, глядя в темноту; настороженные ушки двигались, а кончик хвоста чуть подрагивал в такт ее мыслям.
В то воскресенье в нашем поле зрения был только Мефистофель. Серая кошка каталась в экстазе по всему саду. Она пришла к нам и каталась вокруг наших ног, покусывая их. Затем принялась носиться вверх и вниз по дереву. Каталась и орала, звала, приглашала.
— Никогда не видела такого бесстыдного проявления похоти, — заметила С., наблюдая за Г., который был влюблен в нашу кошку.
— Бедная киска, — сказал Г., — на месте Мефистофеля я бы не отнесся к тебе так плохо.
— Ах, Г., — отреагировала С., — ты такой гадкий! Если кому сказать, что ты тут говоришь, никто не поверит. Но я всегда говорила, что ты гадкий.
— Да, ты всегда так говорила! — Г. ласкал кошку, бившуюся в экстазе.
День был очень жарким, к ланчу подали много вина, и любовные игры шли весь день.
Наконец Мефистофель спрыгнул со стены туда, где извивалась и каталась серая кошка, — но, увы, он промахнулся.
— Боже мой! — Г. искренне переживал. — Такой промах просто непростителен.
С., страдая, следила за мучениями нашей кошки и часто трагически и громко выражала свои сомнения, в одном ли сексе тут дело?
— Да вы только посмотрите, — говорила она, — это ведь мы. Мы именно такие.
— Да вовсе мы не такие, — возражал Г. — Во всем виноват Мефистофель. Его бы надо застрелить.
Причем немедленно, решили мы все; или хотя бы запереть, чтобы дать шанс молодому красавцу из соседнего дома.
Но красивого молодого кота тигровой окраски не было видно.
Мы всё сидели за вином, солнце вовсю сияло; наша принцесса танцевала, каталась, кидалась по дереву вверх и вниз, и при каждом удобном случае старый кот прихватывал ее снова и снова.
— Беда в том, — заметил Г., — что он слишком стар для нее.
— Боже мой, — не выдержала С., — пора уводить тебя домой. Потому что, если не уведу, клянусь, ты сам трахнешь эту кошку.
— Да я бы не возражал, — ответил Г., — такое совершенство, такое очаровательное создание. И такая сказочная принцесса растрачивает себя на старого кота, не могу этого видеть.
На следующий день вернулась зима: сад стал холодным и мокрым. И наша серая кошка тоже вернулась к своему образу жизни — капризам и надменности. А старый кот лежал на садовой стене под медленным английским дождем, по-прежнему победитель среди всех остальных соискателей, и выжидал.
Глава четвертая
Серая кошка легко переносила беременность. Она рысью мчалась в сад, снова и снова носилась вверх-вниз по дереву, а затем, припав к дереву, поворачивала головку с полузакрытыми глазами, готовая выслушать аплодисменты. Она перепрыгивала сразу три-четыре ступеньки. Она залезала, подтягиваясь на лапах, под диван. И поскольку уже поняла, что любой при первом взгляде на нее готов впасть в экстаз: «Ах, какая прекрасная кошка!» — к приходу гостей всегда оказывалась возле входной двери и сидела в соответствующей позе.
Но в какой-то момент, стараясь проскользнуть между столбиками перил, чтобы спрыгнуть на нижний лестничный пролет, киска вдруг почувствовала, что у нее не получается. Она снова попробовала — и снова не смогла. Униженная этим, она притворилась, что вовсе и не собиралась ничего такого делать, что она предпочитает пройтись по длинному пути, исследуя все повороты лестницы.
Ее скачки вверх и вниз по дереву стали медленнее, а потом и вовсе прекратились.
А когда котята зашевелились в ее животе, кошка удивилась и рассердилась.
Обычно за две недели до окота кошка обходит все углы и шкафы, обнюхивает все, выбирает подходящее место, а это не так-то просто. Эта кошка не делала ничего подобного. Я вытащила все туфли из шкафа в спальне, показала ей хорошее место — темное, удобное, защищенное. Она заглянула в шкаф и тут же вышла обратно. Я предлагала ей другие места. Они не то чтобы не понравились кошке; казалось, она просто не понимает, о чем речь.
За день до окота она все же покаталась на стуле по каким-то старым газетам, но как-то автоматически, без всякой цели. Какая-то железа, вырабатывающая гормоны, или что у них там есть, действовала, подсказывала ей, что необходимо двигаться; кошка подчинилась, но в основе ее действий не лежал личный жизненный опыт, по крайней мере, так казалось, потому что больше она не пробовала.
