Андрей Десницкий - Письма спящему брату (сборник)
Но этого искусителя на месте не оказалось. Придется подождать до завтра. На ковер его, на ковер, голубчика! Ох, чувствую я, там будет, где порезвиться.
7
Надо сказать, встреча с искусителем духовника той дамочки меня несколько разочаровала. Но это только сначала. Признаться, я уже рисовал себе приятные картины, хорошо знакомые по опыту многолетней работы со служителями культа. Перед глазами проплывали характерные типажи, прямо парами, так сказать — единство противоположностей. Может быть, он мрачный средневековый изувер, а может — элегантный светский господин, по недоразумению одетый в рясу. Может, диктатор, который с наслаждением ломает психику своих прихожан, а может — потатчик, который гладит по головке и утешает, утешает, утешает без меры, привязывая несчастненьких к своей ласке, как к наркотику. Может, хрупкий аутист, который запирается в своем алтаре как в последнем неприступном убежище, и лепечет слабым голосом дежурные проповеди, мечтая, чтобы народ от него поскорее разбежался. А может, кипучий общественный деятель, громогласный оратор, которому и помолиться-то некогда между крестным ходом, митингом и совещанием… С такими и работать особо не приходится, там все по накатанному идет.
Но случай оказался менее стандартным. Приставленный к нему бес выглядел куда более солидно, видно, что не новичок. И отчет стал давать толково:
— Мой клиент — существо довольно упрямое и непредсказуемое, но, к сожалению, верующее. Я, кстати, давно просил, чтобы мне выдавали дополнительную порцию энергетической подпитки, за вредность — знаете, все время около храма, сил никаких не хватает…
— Ну вот, — оборвал я его, — еще ничего не рассказал, а уже попрошайничать. В цыганский табор сослать тебя, что ли, если в церкви утомился?
— Виноват, — потупился бес, — я высоко ценю оказанное мне доверие, но вы все-таки возьмите на заметку, господин Балабол.
— Взял уже, — сухо отрезал я, — и спуску не дам.
— Ну значит вот что, — бес сник и перешел-таки к делу, — в служителях культа он уже около пяти лет, рукоположен сразу после семинарии. Разумеется, стандартная методика искушений была к нему применена в полном объеме. О выдающейся аскезе речь там не идет, но и втянуть его в болото примитивных плотских искушений тоже не удалось. Насчет гордости успехи тоже не очень большие, боюсь, что личная самооценка у него слишком трезвая. Кое-что удалось сделать в отношении гнева и самомнения. Но и тут было больше человеческой слабости, нежели осознанной злой воли.
— Сами по себе, — напомнил я, — эти человеческие слабости не особо ценны для нас, но они — отличная питательная среда для серьезных грехов. Но мне приятно видеть, что ты смотрел на вещи реалистично и не надеялся в полгода сделать его пьяницей или блудником, как многие начинающие искусители. Надеюсь, ты приберег его для более утонченных искушений?
— Разумеется, ваше непотребство, — бес явно знал этикет, — к тому же приходилось постоянно учитывать наличие таких досадных факторов, как искренняя молитва и регулярное участие в таинствах Врага. Знаете, бывают такие моменты, когда самый лучший искуситель ни на что не годен. Не все от нас зависит.
— Но это обстоятельство, — строго напомнил я, — не избавляет тебя от положенного отрицательного стимулирования за неудачи в искусительной работе, не так ли?
Бес скривился, но мужественно продолжил:
— Тогда я перешел, как вы изволили выразиться, к более уточненным искушениям, а именно, к фантазиям. Если уж не удалось увести его из храма, я решил до отказа заполнить храмовое пространство выдумками — его собственными, моими, чьими-то еще, да любыми, какие только найдутся. Главное, чтобы он и сам не жил в реальном мире, и прихожанам своим не давал. Я постарался погрузить его в XIX век. История России в XX веке представлялась ему сплошной ошибкой, и не оспаривая его оценок, я подкинул простенькую идейку: надо просто перемотать пленку назад и вернуться в золотое время, хотя бы в одном, отдельно взятом приходе! А что исторические события связаны друг с другом точно так же, как двадцатый номер следует за девятнадцатым — от этой мысли я его тщательно оберегал.
Его христианство стало потихоньку обретать вид костюмированного бала в этнографическом музее — стилизованные одежды, нарочитые интерьеры, обветшалые слова, и все это никак не связано с жизнью, текущей за стенами добровольной резервации. Словно он и его прихожане, а главное — прихожанки (кроме тех, кто разбежался) устремились не в царство Врага, а в некое тридевятое царство-государство из сказочного мира. Град Китеж, художественно выражаясь.
— Ты думаешь, — прервал я его, — что удастся удержать его в этом надолго? Что он не начнет со временем относиться к этому маскараду как к чему-то совершенно внешнему? И тогда что нам пользы — один обставляет квартиру в стиле хай-тек, другой в псевдорусском, и только-то.
— Разумеется, — подхватил бес, — он не настолько глуп, чтобы застрять во всей этой фольклористике. Тем более, что ему пришлось бы решить для себя, в какой именно век возвращаться — а тут уж на каждом повороте его что-нибудь, да отрезвило бы. Девятнадцатый век или шестнадцатый равно не похожи на царство Врага, хотя каждый из них не похож по-своему. Но в него прочно запало нечто куда более существенное: привычка выбирать из всего многообразия этого мира нечто созвучное его настроениям и объявлять это высшей ценностью. А все, что не похоже на это — от нас, родимых.
К тому же он очень увлечен своей властью «вязать и решить». Я, конечно, постарался, чтобы он понимал ее в основном как «связать да и порешить» всякого, кто ему не по нраву, и тут, признаюсь честно, его природные склонности сыграли мне на руку. Конечно, конечно, мне удалось спрятать эту властность за скромностью поведения, тихим голосом. Он не посылает отбивать поклоны, а вкрадчиво советует: «ну, тут бы десять поклончиков очень хорошо» — но таким голосом, с таким настроением, которые не подразумевают отказа. А если кто не хочет слушаться — ну что же, он даже не станет выталкивать такого человека из своего круга, он просто не снизойдет до его неправильностей, а продолжит гнуть свое. Не хочет, бедненький, поклончики, гордынька его задела, я о нем помолюсь… А когда он уйдет, останется только вздохнуть о пропащей душе: мол, изначала не от нас был, вот и ушел, и вся недолга.
Вокруг него собирается круг молодых людей и в особенности девушек, для которых «наш батюшка» медленно, но верно заслоняет собой Врага. Не так важно, кто там что наговорил две тысячи лет назад, как важно уловить тончайшую перемену в настроении своего пастыря, угадать, вовремя посокрушаться вместе с ним об страстной эмоциональности западных святых или повздыхать о том сладком будущем, когда вновь спустится с небес на землю самодержавная монархия… Прочь, прочь от этого неуютного мира в сладкие грезы, тонкие переживания, примитивную вкусовщину, которую мы и назовем духовностью!
— Отлично, — я не мог не признать определенных успехов за этим бесом, — Я справлюсь насчет энергетической подпитки в органах распределения. Но помни: ставки высоки! Тут тебе не пьянство или блуд, тут тонкая работа.
— Рад стараться, ваше непотребство! — обрадовался бес.
— Ну, а что же наша подопечная? — обратился я к чертовке, — млеет от него?
— Млеет, еще как млеет, — захихикала та, — особенно на фоне мужа-то! И чувство какое глубоко духовное, не то, что у некоторых! Какой он образованный, да тонкий, да понимающий, но в то же время ранимый! Вот если бы встать с ним рядом, пройти по жизни, ведь матушка его, она его все же не понимает, слишком груба, приземленна для нашего батюшки. И вокруг все какие-то кликуши да лицемерки, то ли дело я со своей духовностью, — затараторила чертовка.
— Не торопись, девочка, радоваться, — прервал я ее, — неужели она не заметит, насколько примитивны твои рассуждения?
— Ну, тогда подкинем что-нибудь поизящнее и поскромнее, — с готовностью согласилась она, — например, отправим их в паломничество по святым местам. Как думаешь, приятель? — она подмигнула бесу, — а вместо святых мест пусть они у нас поборются за места в автобусе поближе к любимому батюшке-то, да пусть переругаются как следует, да еще и с монастырскими надо будет договориться, чтобы их там веничком-то огладили пару раз, для смирения, ну и всякое такое…
— Выдумщица ты у нас, — почти ласково сказал я. Ах, какие ножки! Какие изящные копытца! Ну прямо просятся в холодец, — главное, ты внушай ей, что теперь ее чувства сугубо духовны. Мол, раз она христианка, то ничего такого просто человеческого, я бы даже сказал бабского, в ней не осталось, одно только ангельское — ну, или наше. Грешки, желательно мелкие, пусть будут наши, ладно, а вот все ее чуйствования и фантазии — не иначе как ангельские.