Бернард Маламуд - Рассказы из сборника «Magic barrel»
Вода была гладкая, как стекло, когда он причалил, но дворец стоял темный, даже мрачный — ни в одном окне света не было, весь остров казался мертвым. Он никого не увидал, хотя в воображении видел ее повсюду. Фримен хотел было остановиться у пристани и поискать ее, но затея показалась ему безумной. Когда он подгребал к Стрезе, его окликнул речной патруль и попросил предъявить паспорт. Офицер посоветовал ему не плавать по озеру после темноты: могут случиться неприятности. На следующее утро, в темных очках, в соломенной панаме, купленной специально для этого случая, и в свежем полотняном костюме, он сел на пароходик и вскоре высадился на острове своей мечты вместе с обычной группой туристов. Но фанатик гид сразу высмотрел Фримена и, размахивая тростью, как учитель линейкой, велел ему тут же мирно отбыть. Боясь скандала — ведь девушка, наверно, все слышит, — Фримен с очень неприятным чувством уехал с острова. Вечером хозяйка, разоткровенничавшись, предупредила его — не связываться ни с кем на Изола дель Донго. У этого семейства темное прошлое, оно известно своим вероломством и обманами.
В воскресенье Фримена — он был в прескверном настроении после дневного сна — разбудил стук в дверь. Длинноногий мальчишка, в коротких штанах и рваной рубахе, вручил ему конверт с незнакомым гербом. Задыхаясь от волнения, Фримен разорвал конверт и вынул листок тонкой голубоватой бумаги с несколькими строками, написанными паутинным почерком:
«Можете приехать сегодня вечером, к шести. Эрнесто вас проводит. И. дель Д.».
Пять уже пробило. Фримен был ошеломлен, от счастья у него закружилась голова.
— Tu sei Ernesto?[2] — спросил он мальчика.
Мальчику было лет одиннадцать-двенадцать. Не спуская с Фримена больших любопытных глаз, он покачал головой.
— No, signore, sono Giacobbe[3],
— Dov’e Ernesto?[4]
Мальчик неопределенно показал на окно, и Фримен понял, что кто-то, неизвестно кто, ждет его на берегу озера.
Фримен в одну минуту переоделся в ванной и вышел уже в соломенной шляпе и полотняном костюме.
— Ну, пошли!
Он сбежал по лестнице, за ним топал мальчик. К великому удивлению Фримена, «Эрнесто», ждавший у причала, оказался тем самым вспыльчивым гидом с проклятой тросточкой: видно, он был мажордомом в палаццо, старым слугой семьи.
Судя по выражению его лица, теперешняя роль гида в другом качестве была ему сильно не по душе. Но, видно, он получил твердые указания, и держался хоть и высокомерно, но вежливо. Фримен поздоровался с ним вполне любезно. Гид сидел не в шикарной моторке, как ожидал Фримен, а на корме большой, видавшей виды лодки — помеси рыбачьей шлюпки и спасательного суденышка. Фримен вслед за мальцом перелез через свободное место на задней скамье, но, так как Джакоббе сел на весла, он нерешительно примостился рядом с Эрнесто. Какой-то лодочник на берегу столкнул лодку, и мальчик стал грести. Большая лодка казалась неповоротливой, но Джакоббе, ловко орудуя длинными веслами, повел ее совсем легко. Он быстро отгреб от причала и пошел на остров, где ждала Изабелла.
Хотя Фримен был рад и счастлив, что они отплыли и наслаждался широким простором озера, ему было неприятно сидеть рядом с Эрнесто, от которого несло свежим чесноком. Болтливый гид оказался молчаливым спутником. Потухшая сигарета висела у него на губе, и время от времени он рассеянно тыкал палкой в дощатое дно лодки. Если в ней еще нет течи, он обязательно пробьет дыру, думал Фримен. Один раз тот снял свою черную фетровую шляпу, чтобы вытереть лоб платком, и Фримен с удивлением заметил, что он совсем лыс и выглядит удивительно дряхлым.
У Фримена было искушение сказать старику что-нибудь приятное (кто помянет старые обиды в таком чудном плаванье?), но он понятия не имел, с чего начать. Что он будет делать, если тот сердито буркнет в ответ? После долгого молчания Фримен, уже чувствуя некоторое раздражение, спросил:
— Может быть, мне сесть на весла, дать мальчику отдохнуть?
— Как желаете, — Эрнесто пожал плечами.
Фримен обменялся местами с мальчиком и тут же об этом пожалел. Весла оказались непомерно тяжелыми, греб он скверно, левое весло заходило в воду глубже, чем правое, и лодка сбивалась с курса. Похоже было, что он плывет на катафалке, и, неловко шлепая веслами, он видел со смущением, как мальчик и Эрнесто, похожие темными глазами и жадными клювами на странных птиц, не мигая, уставились на него. Он мысленно посылал их подальше от этого прекрасного острова и в отчаянии греб все сильнее. Хотя ладони его покрылись волдырями, ценой решительных усилий он стал грести ритмичнее, и лодка пошла ровней. Фримен победоносно взглянул на спутников, но те уже не следили за ним — мальчик вел соломинку по воде, а гид сонно смотрел вдаль.
Немного погодя, явно изучив Фримена и решив, что он и общем и целом совсем не злодей, Эрнесто заговорил довольно дружелюбно.
— Все говорят — Америка богатая? — заметил он.
— Еще бы, — проворчал Фримен.
— А сами вы тоже из таких? — Гид неловко усмехнулся, не вынимая сигарету изо рта.
— Я не нуждаюсь, — сказал Фримен и честно добавил: — Но мне все же приходится служить ради заработка.
— Молодым там хорошо живется, нет? Говорят, еды вволю, а для женщин в доме всякие машины придуманы, много машин.
— Да, много, — подтвердил Фримен.
Это он неспроста. Видно, ему велено расспросить обо всем. И Фримен стал расписывать гиду все прелести американского образа жизни, хорошей жизни. Неизвестно еще, как к этому отнесутся итальянские аристократы. И все же надо надеяться на лучшее. Никогда не знаешь, чего нужно другим.
Эрнесто следил, как Фримен гребет, явно стараясь запомнить все, что тот ему рассказал.
— А у вас какая служба? — спросил он наконец.
Фримен задумался, как бы это выразить, и, наконец сказал:
— Я занимаюсь, так сказать, вопросами обслуживания.
Эрнесто выплюнул окурок:
— Извините за вопрос, а сколько зарабатывают в вашем деле?
Сосчитав в уме, Фримен ответил:
— Я лично зарабатываю около ста долларов в неделю. По-вашему, выходит около четверти миллиона лир в месяц.
Эрнесто повторил сумму, придерживая шляпу на ветру. Мальчик в удивлении широко раскрыл глаза, Фримен попытался скрыть удовлетворенную усмешку.
— А ваш отец? — И гид замолчал, пристально вглядываясь в лицо Фримена.
— Что — мой отец? — сказал Фримен, настораживаясь.
— Чем он занимается?
— Занимался страховым делом. Он умер.
Эрнесто почтительно снял шляпу, и солнце залило его лысину. Они помолчали, пока не подошли к острову, потом Фримен, не упуская случая задобрить старика, если удастся, спросил его льстивым тоном, где он выучился так хорошо говорить по-английски.
— Везде, — сказал Эрнесто с усталой усмешкой, и Фримен, чуткий ко всяким изменениям в направлении ветра, понял, что если он и не приобрел закадычного друга, то по крайней мере умягчил врага, а это в данной обстановке тоже неплохо.
Причалив, они дождались, пока мальчик привязывал лодку. Фримен спросил Эрнесто, где же синьорина. Видно было, что гиду все это надоело, он ткнул своей тростью куда-то наверх, обводя широким жестом всю вершину прекрасного острова. Фримен надеялся, что никто его провожать не станет, не помешает его встрече с девушкой, и, когда он, оглядев верхние террасы и сады и не найдя Изабеллу, посмотрел вниз, ни мальчика, ни старика уже рядом не было. По этой части итальянцы — молодцы, подумал Фримен,
Мысленно предупреждая себя, что надо быть как можно острожное и тактичнее, Фримен быстро взбегал но лестницам. На каждой террасе он оглядывался, потом торопливо взбегал на следующую, уже держа шляпу в руках. Он увидел ее, пройдя заросли цветов, именно там, где и думал найти, — одну, в саду за палаццо. Она сидела на старой каменной скамье, у маленького мраморного фонтана, и струи воды из уст насмешливых эльфов весело переливались в мягком солнечном свете.
При виде этого прелестного существа, словно выточенного смелым резцом и такого очаровательного своей мягкой женственностью, задумчивостью темных глаз, свободным узлом темных волос на тонкой шее, Фримена пронзила боль до кончиков покрытых волдырями пальцев. На ней была полотняная блуза красного цвета, мягко облегавшая грудь, и длинная узкая черная юбка, на тонких ступнях загорелых ног — сандалии. Когда Фримен подходил сдержанным шагом, боясь броситься к ней, она отвела с лица прядь волос, и этот жест был полон такого очарования, что ему стало грустно оттого, что в самом этом движении крылась его неповторимость. И хотя Фримен в этот изумительный воскресный вечер ощущал непреложную реальность своего «я», он после ее мимолетного жеста невольно подумал, что и она может стать такой же неуловимой, нереальной и весь остров может исчезнуть, да и его самого, несмотря на все прожитые дни, хорошие, плохие или безликие, к которым так часто он возвращался в мыслях, и его тоже может не стать сегодня или завтра. Он подошел к ней, чувствуя в глубине души, как все преходяще, но это чувство сразу вытеснила чистейшая радость, когда она встала и протянула ему руку.
